Сегодня умер мой друг Адольф. Этот текст про него и для него. Почитайте и вы, поплачьте со мной.
Почему Адольф? В школе мы звали его Адик. Когда выросли, стало понятно, что он уже не Адик. Так появился Адольф. Обратная деривация — это не шутки )) Так я и звал его много лет. Адольфик, Адольф, Ад. При маме Андрей.
Адольф страдал от алкоголизма много лет. Очень много лет. Он повесился сегодня утром в Москве. Это была не первая попытка.
Это табличка на его почтовом ящике у его дома в Бенахарафе. Я сегодня подъехал к ней и попрощался с ним. Мы вешали ее вместе этим летом. Он был рад и доволен в тот день. Он планировал наконец поселиться в своем доме в Испании, куда он приезжал только не надолго.
Мы любили велосипеды. Он был бы рад увидеть меня сегодня там. Но он не увидел, дом стоит пустой и закрытый.
Мы стали близкими друзьями в 1998 году, когда вместе ездили в Крым “поварами” — вожатыми в большом школьном походе. Я был в 8-ом классе, он — в 10-ом. С тех пор мы друзья. Это чуть дольше, чем Путин у власти. Это 65% всей моей жизни и почти 100% сознательной. У меня мало друзей. Близких очень мало. Он был самым близким.
Мы много путешествовали вместе еще со школы. В основном на велосипедах. Мы так часто ночевали в одном номере в отеле, что у нас было шуточное правило — если кровать двуспальная, то спим обязательно в трусах )) Ржака, правда? Еще у нас была такая система — через день один из нас платил за отель, а другой — за всю еду в кафе и т.п. и так далее попеременно. Эту систему мы придумали потому, что он зарабатывал уже тогда в десятки раз больше, чем я. И так получалось удобно — я выбирал отель и кафе по своему бюджету, а он — по своему, но попеременно. Все были довольны.
Мы оба учились в МГУ. Он на МехМате, я на ФилФаке. Два года разницы. Когда у ГЗ еще был оптовый рынок, мы ходили туда вместе за пивом. Как-то раз он приходил к нам на ОТиПЛ на семинар Успенского, который был с МехМата. Еще он приходил на семинары Барбары Парти по формальной семантике пару раз. Ему было интересно. Мы жили тогда в одном городе, в одной стране, учились в одном университете очень близко друг к другу.
Димусик, ты не умирай, пожалуйста, никогда.
После университета мы вместе пытались делать интернет-веломагазин, и у нас даже почти получилось. Потом он захотел поехать учиться во Францию, и мы все это передали другому моему другу, магазин жил потом долго, Санек молодец. Я периодически посылал Адольфу фотки нашего магазина, чтобы он посмотрел, как живет наше “детище”. Я привозил ему в Европу футболки с логотипом магазина. Он хранил одну из них, я видел ее недавно у него в Париже. Где-то в Москве в одной из коробок с моими вещами, бог знает на какой квартире лежит печать ИП Лавриненко А.В.
Мы придумали название “Велопробег” для этого магазина у него на кухне в Теплом стане примерно в 2005 году, сегодня в этой квартире он повесился.
Он уехал из России очень давно. Я не помню точно год. Наверное, тот же 2005. Мне было плохо от того, что он уехал. Мы по много месяцев не общались, иногда созванивались.
Иногда он прилетал. Мы жили тогда на Бауманской, не помню, какой это был год. Он прилетел в Москву ненадолго и приехал к нам. Мы встретились с ним у памятника героям Плевны на Китай-городе. Была поздняя осень, слякоть. Я был пьяный и приехал туда на велосипеде, посадил его на раму и мы погнали на Бауманскую. Все были после этого в слякоти и грязи, ржали, радовались. Потом много раз это вспоминали.
В 2008 году мы решили, что надо попробовать вместе путешествовать и я поехал к нему в Лондон. Мы поехали по Шотландии на велосипедах втроем с его девушкой Долорес, она испанка, они очень близки были до сих пор. Это была не очень удачная поездка, втроем у нас получилось плохо.
В 2010 мы ездили по Испании и Португалии втроем с Махой. Получилось чуть лучше )) но тоже много срались про маршрут и т.п. С ним было сложно договориться.
В тот раз мы прилетели в Мадрид вчетвером — я, Маха, Галя и Галина подруга. Галя с подругой на следующий день ехали путешествовать на машине, а мы — на велах. Мы встретились все вместе с Адольфом поздним вечером в Мадриде и долго гуляли. Потом мы стали шутить, что мальчики — встречаются на Теплом стане в центре зала, а мужчины — в Мадриде на Плаза Майор. Это стало одним из наших с ним мемов. У нас их было много.
Тогда я начал писать отчеты по поездкам: https://ru-travel.livejournal.com/17055241.html
Тогда он уже начал влюбляться в Испанию. Он уже неплохо говорил по-испански. Любил Долорес и все испанское.
В 2012 году мы опять ездили по Испании и потом еще много раз, я все уже не помню. https://ru-travel.livejournal.com/22064893.html
Это фотографии из той же поездки:
Эти две фотографии много лет висели в офисе ABBYY в Отрадном на стене коридора в большом размере, потом их сняли и отдали мне. Все остальное время (лет пять, не меньше) они стояли у меня на тумбочке в моем отсеке в офисе. Теперь нет ни офиса, ни ABBYY, ни фотографий, ни Адольфа.
У нас была традиция фоткаться на перевалах у табличек с названием и высотой. Я ставил автоспуск на фотоаппарате (потом на телефоне) и снимал обычно с асфальта. У меня десятки таких фоток.
В Инстаграме у нас был уютный общий тэг: https://www.instagram.com/explore/tags/bidonadolphe Я Бидон, он Адольф, так и жили.
Мы встречались в разных городах и странах, часто на велосипедах, иногда — без.
В одной из поездок мы решили сходить на корриду в Сарагосе. Я писал потом об этом подробно про весь наш день: https://odin-moy-den.livejournal.com/1411475.html
С тех пор Адольф очень любил корриду, он был членом Лондонского клуба любителей корриды. Вместе мы ходили потом на нее еще несколько раз. В Валенсии, в Кастильоне, последний раз этим летом — в Малаге. Он тогда был уже в очень плохом состоянии.
Он очень любил Лигу Школ. Бебчук заменил ему отца, и это продолжалось всю жизнь. Он не сепарировался ни от него, ни от школы. В последние месяцы он был очень на него похож, по повадкам, по манере говорить. Меня это раздражало, но я понимал, что ему был нужен отец, и он его нашел.
Новость о педофилии в Лиге Школ он сначала воспринял с недоверием (как очень многие). Он звонил тогда Бебчуку и предлагал оплатить любых адвокатов. Только спустя много месяцев он начал понимать, что все серьезно. Точкой разворота стал разговор с Бебчуком (телефонный), где тот звал его к себе в деревню, но при этом сказал, что вот Андрей, я слышал, что ты общаешься с Лешей Богдановым, если приедешь, то не надо с ним больше общаться. После этого Адольф понял, что все серьезно, но Бебчука все равно любил. Кто знает историю про Лигу Школ, тот поймет, что все это значит. Кто не знает — поищите в интернетах, но будьте готовы к грустным историям.
Мы несколько раз путешествовали втроем с Аней. Тоже по Испании. Они познакомились в Барселонетте, я очень хорошо помню тот вечер.
Я купил там себе очешник с этой картинкой двух чуваков на тандеме, и он был со мной много лет. Это был наш мем.
Мы шутили, что здесь он похож на кавказца:
Он приезжал к нам в Юрмалу, мы гуляли, возили его в Ригу. Он тогда первый раз был в Латвии. Он был с большим фотоаппаратом, мы фоткались и игрались с Призмой. Это фото Адольф снял у нас в доме в Юрмале, когда Аня просто ела яблоко. Я обожаю эту картинку.
У него были крашеные волосы тогда, а когда-то в Египте он тоже был с крашеными волосами, но тогда в черный.
В этой жилетке я сегодня ходил в магазин. Я взял ее у него в Париже в июле этого года, когда приезжал к нему на финиш Тур де Франс. Я только что понял, что это та самая жилетка. Это Massimo Dutti, он любил этот бренд. Вот я в ней в Париже в июле, мы идем смотреть Тур де Франс:
Потом они плохо ладили с Аней. Он ревновал меня к ней. С Галей они тоже плохо ладили и по той же причине. Но тогда нам было прикольно втроем. Вот эту фотку я тоже очень люблю.
И вот эту люблю, это он снимал:
Я здесь в желтых джинсах, мы покупали их с ним в Corte Engles где-то в Испании. Я обожаю эту фотографию, спасибо за нее, брат.
Он приезжал в Москву в последние годы пару раз — в 2017 и 2018. Мы мало общались тогда, он был уже с Валей, я с Аней. Все было как-то уже по-другому. Он стал толстый семейный человек, родилась Наташа.
Мы вместе смотрели футбол в 2018 в баре на Таганке, играла Англия. Он уже был подданным Королевы (он сам это так называл), но на футбольную сборную Англии ему было насрать.
Он рассказывал, что когда получал британский паспорт, то был единственный, кто пришел на вручение в пиджаке. А паспорта в Британии вручает какой-то член королевского двора и он при параде с мечом в руке и чуть ли не в доспехах. Адольф был в пиджаке, а рядом с ним какие-то негры в футболках и трениках. После ритуала член двора подошел к Адольфу и поблагодарил его за то, что тот надел пиджак.
Он был у нас на Таганке всего один раз. Я не помню год. Было много народу, приехала еще Лиза. Мы с трудом помещались на кухне.
Потом мы долго не виделись. Много лет. Он много пил, часто звонил мне и говорил много всего страшного, в том числе, что хочет покончить с собой. Я отговаривал. Я не бросал трубку, почти никогда. Это было очень сложно. Я не понимал, как ему помочь, но я пытался. Он звонил не только мне, все пытались ему помочь, но никто не знал как.
Мы виделись еще в Берлине у Алины в конце 2018 года. Там он уже очень много пил, и это уже было нездорово совсем. Мы стояли у столика на станции Виттенберг платц вчетвером — я, Адольф, Алина и Женя и кайфовали от Берлинского метро. Я был на этой станции три дня назад, 5 ноября 2023 года и проходил тот столик и вспоминал об этом. Тогда еще Адольфик был жив.
24 февраля 2022 года я проснулся в Москве в Лефортово и увидел в телефоне два сообщения. Одно из них было от Адольфа. О начале так называемой СВО я узнал от него. На следующий день он написал: “Украина объявила мобилизацию. Думаю РФ тоже объявит. У тебя шенген виза есть еще? У нас есть сарай в Париже.” Так он проявлял любовь. Не все это понимали. Я понимал.
Он неоднозначно высказывался об этом российском кошмаре. Иногда мы спорили с ним очень серьезно про это. Но я всегда знал, что это просто его форма тоски по родине. Конечно, он все понимал, но после 15 лет жизни вдали от родины ему хотелось верить в ее могущество, которого нет.
Я приехал к нему в дом в Испании на новый год в 2022, когда сам уже жил в Берлине. Мы не виделись больше трех лет. По дороге из аэропорта мы заехали на заправку, чтобы я купил какой-то подарок Вале, но на самом деле он просто хотел купить себе крепкое пиво.
Он постарел, потолстел, опять пил. У него появились очки для чтения. Он еще был на таблетках от алкоголя, какие-то дни держался. Мы даже пару раз выехали вместе на велах, он пытался.
Я пишу эти строки в 200 м от места, где это снято. Теперь я здесь живу. Я решил переехать сюда, если у меня получится, как раз той зимой. Я думал, что мы когда-нибудь будем жить рядом и ходить друг к другу в гости. Я давно об этом мечтал. Я понимал, что он не сможет переехать сюда, если не уволится.
Между моей квартирой, где я пишу эти строки, и его домом всего 7 км. По плоскому. Живописная прекрасная дорога вдоль моря мимо фигуры быка на холме. Я могу проехать это расстояние меньше, чем за 10 минут при попутном ветре. У вас это вряд ли получится. Наверное, из тех, кто это прочитает, это получилось бы всего у нескольких человек, меньше пяти. Но это уже не важно, мы не будем ходить друг к другу в гости и не сходили ни разу.
Между Теплым Станом и Черемушками 7 км, но там светофоры и перекрестки, там дольше.
От таблеток у него тогда был тремор, он очень плохо себя чувствовал, не радовался ничему. Было сложно, но он пытался не пить.
Здесь мы едем по нашему “домашнему подъему”. Когда Адольф только выбирал дом в Испании много лет назад, он присылал мне этот вариант и я смотрел вместе с ним на Street View, что там вокруг и в том числе какие дороги для вела. Я помню, как просматривал эту конкретную дорогу тогда и написал ему, что можно брать — есть рабочие подъемчики. Сегодня я хотел проехать этот подъем в его память, но вместо этого я поехал к его дому, постоял у ворот, поплакал. На обратном пути заехал еще раз, потому что вспомнил, что есть табличка с его именем на почтовом ящике, которую мы вешали вместе летом, и я просто хочу ее потрогать. Это для меня память о нем. Это его могила для меня. Он хотел, чтобы это место стало его домом. Он думал, что здесь он найдет покой и радость, которых у него не было. Которых нет и у меня. У него не получилось, как же это обидно.
Когда он только выбирал дом, он сказал мне, что у меня обязательно будет ключ от этого дома. Через много лет так и произошло. По иронии судьбы в какой-то момент у меня был единственный ключ от этого дома, так как все остальные были потеряны или розданы неизвестно кому.
Его дом стоит на холме, к нему от моря идет подъем, довольно серьезный (10–12% для тех, кто понимает, что это). На этом подъеме есть сегмент в Strava, и он называется Benajarafe Hausrampe: https://www.strava.com/segments/28401022. Этот сегмент создал не я и не он, и автора узнать невозможно. Hausrampe — это по-немецки “домашняя рампа”, то есть домашний крутой подъем. Я приехал к нему из Берлина, и мы вместе ездили по нашей немецкой домашней рампе. Это был наш мем. Вы не поймете. Я взял KOM на этом сегменте еще прошлой зимой, мы были рады. Адольф гордился мной. Сегодня я попробовал побить свой рекорд там, но мне не хватило двух секунд. Я обязательно улучшу свой KOM, братуха. У меня будет еще много попыток. У меня новый велосипед, который ты так и не увидел.
Потом мы разъехались. Он слетал в Дублин и “зашился” там от алкоголя. Весной 2023 он позвал меня с собой проехать на велосипедах от своего дома в Париже до дома в Испании. Я не смог. Он поехал один. Это было очень сложное время для него. Он погрузился в трезвое одиночество, тяжелейшую депрессию. Он звонил мне по много раз в день и присылал фотки с табличками перевалов и с одним своим велосипедом. Спрашивал, зачем вообще это все, куда он едет, откуда и почему. Зачем ему жить и так далее. Мне было сложно ответить. Я старался.
Он почти доехал сам. Где-то он подъехал на поезде, потому что еще и сильно натер попу. Получилось около 1800 км. Это было одно из худших путешествий в его жизни, ему было очень тяжело.
Потом мне пришлось уезжать из Берлина, и он предложил пожить у него в Париже. Он был трезвый, но Валя уже решила от него уйти. У них была сложная атмосфера в доме, а тут еще и я приехал со всеми вещами. Так мы жили вместе в Париже почти месяц. Ездили на велах. Ходили в музей Парижской канализации. Встречались с ним после работы, ели пиццу на районе. Все было вполне ничего.
Он начал худеть, начал много ездить на веле, в том числе с коллегами. Он начал выкарабкиваться. С ним стало можно иногда нормально поговорить. Он стал чему-то радоваться.
Мы покупали много вкусной и дорогой еды, он готовил ее на мангале, потом мы не доедали, и эти горы остатков складывались в холодильник. Их кухня была всегда заполнена до краев. Он постоянно что-то готовил, он закупал еду в промышленных масштабах. Ему нужно было чем-то заниматься, он ударялся в крайности. Он собирал для Макса большие и очень сложные модели Lego, которые не нужны были Максу, но это было проявление его любви, по-другому он не умел.
Я думаю, он так и не полюбил своих детей. Но он полюбил бы их в будущем. В гостиной у них висели семейные фото, на которых он везде с трудом изображал улыбку.
Они с Валей переехали из Лондона в Париж после Брекзита, вынужденно. Они оба не любили Париж и Францию и каждый день рассказывали мне, как и чем конкретно из бесят французы. Это их объединяло. Им было плохо в Париже.
Я заходил к нему в кабинет и смотрел, как он работает. Он собирал Lego даже во время работы. Работа недостаточно занимала его.
Мы не могли ездить много вместе, потому что у нас совсем разный уровень, но он пытался. Он худел, ему становилось лучше.
Он предложил мне пожить в его доме в Испании, он мне всегда это предлагал. У нас было много конфликтов с мая, но он говорил, что вообще-то рад, что я с ним. Он понимал, что я могу ему помочь. Меня это радовало.
В середине июня мы вместе взяли билеты в Испанию, я поехал к нему в дом со всеми вещами, чтобы пожить там какое-то время, а он полетел со мной на выходные. Он летал в свой испанский дом без вещей. Он приезжал в аэропорт с работы без сумки, без рюкзака, только два телефона и жилетка, садился в самолет и летел в свою Испанию. Он не мог сюда переехать, так как ему нельзя было работать не из Франции.
Чуть раньше в Париже он попробовал выпить на фоне своей “зашитости”, и у него получилось — оказалось, что эта штука на него не действовала. Ему должно было стать очень плохо от алкоголя, но эффект был нулевой. Это было, как теперь я понимаю, роковым обстоятельством. Если бы тогда ему стало плохо от алкоголя, то может быть, сейчас он был бы жив. С тех пор он начал пить “понемногу”, но все понимали, что это путь обратно в яму.
Я стал жить в его доме в Бенахарафе, он приезжал на выходные. Был бодрый, но все-таки опять пил. Мы жарили мясо на мангале, ездили гулять куда-нибудь. Пытались забраться на холм, на котором здесь стоит большая фигура быка, как много где в Испании, но у нас не получилось, там было все огорожено. Мы любили эти фигуры быков.
Потом я нашел местную велогонку и предложил ему проехать ее вместе. Он согласился, хотя для этого ему нужно было специально приехать в Испанию, причем он поехал на машине из Парижа.
Это была очень сложная горная гонка. Самая высокая асфальтированная дорога Европы, набор высоты около 2,5 тысяч метров. Чтобы просто финишировать, нужно преодолеть себя, несколько раз. Я был очень не уверен, что он доедет до конца. Я сказал ему, что если ты доедешь хотя бы до последнего пункта питания, то уже победишь.
Адольфик доехал до самого конца, он финишировал одним из последних, на пару часов позже меня, но он доехал, и он красавчик.
Потом я летал к нему в Париж на Тур де Франс. Там тоже все было неплохо, он был бодрый, хотя он пил, и с тех пор не прекращал. Мы ходили по многолюдному Парижу и записывали видео для моего инстаграма. Адольф говорил на камеру искусственным голосом, потому что он тогда брал уроки дикции — он считал, что сможет так лучше говорить с людьми. Он брал много разных уроков.
Потом было много чего еще, это лето было очень тяжелым для всех, кто его знал. Он прилетал в Бенахарафе на выходные, много пил, терроризировал меня и свою семью, мы не знали, что делать и как ему помочь. Мы наблюдали, как он опять скатывается в яму. Он перестал ходить к психотерапевтам. Одна из них, кстати, была по совету от меня, и я был так рад, что он начал с ней работать. Но не прошло и пары месяцев, как он все это бросил. Он не смог.
В какой-то момент в очередной раз его так накрыло, что он начал проявлять агрессию, и я понял, что не могу спать в его доме, когда он там, так как боюсь его. Я реально лежал и боялся, что он войдет и начнет меня бить. Это было страшно. Тогда я решил, что надо срочно искать квартиру. Я и так, конечно, собирался это делать, но тут понял, что это нужно делать прямо сейчас. К этому моменту уже все хорошо понимали, что ему нужно серьезное лечение, но его было невозможно заставить это сделать. Мы пытались.
Я съехал 1 сентября. Последний раз мы виделись с ним 29 августа. Потом он написал, что уволился. Это тоже был очень плохой знак, так как мы понимали, что работа — это единственная остававшаяся в его жизни связь с реальным миром. Разрывать ее было началом конца. Это было понятно для всех, но непонятно, что можно было с этим сделать. Что было с ним дальше, я не знаю и не очень хочу знать. Мы не общались с тех пор.
Я мог бы написать еще очень много про него, про нас, про нашу жизнь. И может, еще напишу. Мне нужно было что-то выплеснуть из себя прямо сегодня, прямо сейчас. Возможно, потом я все это исправлю и переделаю, но я хочу, чтобы это просто было. Чтобы вы посмотрели на его фотки, чтобы вспомнили его, чтобы посмеялись и поплакали со мной.
Зря ты так, брат… Какой же ты дурак. Как же это глупо и обидно.
Мы все тебя любили, но ты не верил в это. Мы любим тебя и сейчас, но ты уже не узнаешь об этом. Спи спокойно и прощай.
Нет никакого бога, и ты это никогда не прочитаешь. Тебя просто больше нет, я очень отчетливо это осознаю. И я просто разговариваю сейчас со своим экраном, а не с тобой. Тем не менее мне очень нужно было все это сказать.
Торре дель Мар, Испания, 8 ноября 2023