Прилетела. Проспалась. Привыкаю. Семьдесят с лишним часов пути, а в них — сотни картинок и сюжетов, некоторые из которых требуют отдельных рассказов. Вот я на никарагуанском таможенном пункте в Потоси сплю на дне маленькой лодки, жду, пока приведут большую, на которой можно будет уплыть в Сальвадор. Вот я в сальвадорском автобусе, идущем из прибрежного Ла Униона до столицы, знакомлюсь с двумя местными женщинами и получаю сразу два приглашения переночевать у них до самолёта. Вот мы едем с новой знакомой по тёмным сальвадорским улицам и вместе с водителем выбираем среди них те, на которых сегодня не стреляют и не швыряются горящими тряпками. Вот я сижу в её семье, ем с ними рис, обсуждаю еду соседних стран и узнаю от её дочки, что все мыши умерли, потому что устали ждать, пока кошка их доест. Вот я пытаюсь уснуть у стены сальвадорского аэропорта, на полу колумбийского и на скамейке турецкого. Вот я еду по сумеречной утренней Москве на Казанский вокзал получить билет в следующую поездку и знакомлюсь с бездомным Палычем. Он долго смотрит на меня и спрашивает: — Оттудова? — Откудова? — Курить будешь? — Буду. Вот мы курим с Палычем, так и не выяснив откудова я, но точно зная, что оттудова. Курим и смотрим на московские светящиеся окошки-звёзды. Ни я, ни Палыч ни разу не индейцы. Но мы тоже знаем, что за звёздами непременно живут родные люди. Пусть не наши, но чьи-то точно. Мимо нас проходит нервный мужик и кричит в телефон: — Это возмутительно пакостно! Мы с Палычем грустно качаем головами ему вслед: — Зря он так… — Точно, зря… У Казанского пахнет зимой, куревом и горячим молоком. Привет, Россия. Я дома.