Пять лет я собирал эту комнату, о чем еще напишу, и вот она готова (хотя и не без потерь, например, неудачно постиранные полувековые шторы). Раньше сомневался, хотелось что-то изменить, поправить, переставить, как строчку в стихотворении, а сейчас, после того, как все сложилось, появилось другое ощущение, странное, немного неприятное, будто в комнате, помимо меня, работает еще невидимый кто-то, – другой человек, с которым обязательно столкнусь.
Комната – это человек, а человек – это комната.
На поэтажном плане двухтысячных годов у кабинета номер третий, на плане с ремонтом семидесятых годов, проводившимся перед заездом в эти помещения "Вопросов литературы", нарисован восьмой (в листе с распределением служебных помещений указано, что это кабинет заместителя главного редактора), а на плане пятидесятых он тринадцатый, однако в ключнице у дежурных на брелке двенадцатый: 3, 8, 13, 12...
Одно время здесь работал главный редактор Л. Лазарев, затем кабинет стал директорским, но теперь, как кажется, он превратился в произведение современного искусства – в полноценную инсталляцию "Комната писателя, которого нет".
Последним штрихом, очень жирным, стал огромных размеров книжный шкаф Сергея Антонова – того самого Антонова, который был среди прочих, осудивших Пастернака за "Доктора Живаго", и даже призывал лишить его гражданства. Но для меня Антонов стал интересен вовсе не поэтому, а потому, что с ним общался Домбровский, в частности, именно Антонов является адресатом одного из последних писем Юрия Осиповича. Кроме того, Антонов еще и автор нашего журнала.
Однако это не просто артефакт 1940–1950-х годов и не просто шкаф Антонова, это еще и шкаф, сделанный писателем, – его собственными руками, это еще и шкаф со своей легендой, потому что дочь Антонова, продавшая квартиру в Москве и эмигрировавшая во Францию, рассказывала, что собирать его помогал Твардовский, но даже эта история не позволила остаться шкафу на прежнем месте – в родной квартире, где он и был собран, приколочен к полу и приклеен к нему же смолой, ведь новым жильцам он оказался не нужен, как дореволюционный крейсер, – у них ремонт.
Шкаф монолитный, с тысячей толстенных гвоздей, с длинными грубыми досками, образующими каркас, это не какая-то "Икея", разобрать и собрать такое было целым испытанием (у Антонова явно был плотницкий талант), и мы возились с утра и до утра, однако собрали только две трети: шкаф не влезал, был слишком длинный, поэтому пришлось отпилить две секции, детали которых ныне ждут в кладовке, когда наш реставратор сделает проект по вписыванию и доработке конструкции.
В итоге писателя нет, а шкаф его остался и занял свое место экспоната в создаваемом сегодня Музее толстых журналов. Появилось у него и особое назначение: шкаф мемориальной библиотеки издательства "Советский писатель"; книги собираем.
Приходите к нам посмотреть.
Игорь ДУАРДОВИЧ