Последняя русская Императрица Александра Федоровна родилась в городе Дармштадте, Германия, в 1872 году. Была крещена 1 июля 1872 года по лютеранскому обряду. Данное ей имя состояло из имени её матери (Алиса) и четырёх имён её тёток: Алиса Виктория Елена Луиза Беатрис Гессен-Дармштадтская. Родителями ее были великий герцог Гессенский и Рейнский Людвиг IV и герцогиня Алиса. В 1878 от дифтерии умерли мать Алисы и младшая сестра Мэй. После этого большую часть времени Алиса жила в Великобритании и считалась любимой внучкой королевы Виктории, которая называла её «Sunny» («Солнышко»). Закончила Гейдельбергский университет, получив диплом бакалавра философских наук. Увлекалась философией и теологией.
В 1884 году Алиса[1] посетила Россию: ее старшая сестра Элла (Елизавета Фёдоровна) выходила замуж за великого князя Сергея Александровича. Во время этого визита познакомилась с Цесаревичем Николаем.
6 апреля 1894 особым Манифестом было объявлено об её помолвке с Николаем. Алиса изучила основы Православия под руководством протопресвитера Николая Янышева и русский язык, который преподавала ей учительница Е. А. Шнейдер.
10 октября 1894 года Алиса приехала в Крым, в Ливадию, где пробыла вместе с императорской семьей до 20 октября - дня смерти императора Александра III.
На следующий день - 21 октября 1894 года – она приняла Православие с именем Александра и отчеством Федоровна. Менее чем через месяц - 14 ноября 1894 года - в часовне Зимнего дворца состоялось венчание Александры с Николаем II. Семья большую часть времени жила в Александровском дворце в Царском Селе.
В последующие годы родила четырех дочерей — Ольгу (3 ноября 1895), Татьяну (29 мая 1897), Марию (14 июня 1899) и Анастасию (5 июня 1901).
Александра Федоровна была шефом полков: лейб-гвардии Уланского Имени Ее Величества, 5-го гусарского Александрийского, 21-го Восточно-Сибирского стрелкового и Крымского конного, а из числа иностранных — Прусского 2-го гвардейского драгунского полка.
17-20 июля 1903 года Александра Федоровна участвовала в торжествах прославления и открытия мощей преподобного Серафима Саровского в Саровской пустыни. Там вместе с венценосным мужем она молилась о даровании ребенка мужского пола – Наследника престола.
Ее мольбы были услышаны - 30 июля 1904 года в Петергофе появился пятый ребёнок – долгожданный Наследник, цесаревич Алексей Николаевич. К сожалению, радость от появления Наследника была вскоре омрачена трагическим известием - Александра Федоровна являлась носительницей гена гемофилии и Царевич родился гемофиликом. Когда врачи открыли ей страшную истину, она долгое время не могла свыкнуться с ней.
Нетрудно было понять состояние души отца и матери: дождавшись на одиннадцатом году супружества счастья, о котором мечтали, отдав ребенку всю нежность и все свои надежды, оказывается, она передала ему роковую болезнь. Припадки кровоизлияния учащались и становились более длительными. Медицинская наука объявила себя бессильной. Помощи земной ждать было неоткуда. Оставалось только одно – обратиться к Богу. Внутренний голос Императрицы говорил ей одно: «Для Бога нет ничего невозможного. Нужно только быть достойным его милосердия, и чудо придет».
В этот момент Императрица снова слышит о «старце», который умеет молиться, как никто, говорит не так, как говорят все. «Старца» стали приглашать во дворец, с ним стали все больше разговаривать. Скоро царица и ее близкие убедились, что молитва старца – Распутина - останавливала болезнь, кажущуюся смертельной.
Так было в 1912 году в Спале, в Беловежье, когда Цесаревич сильно ушиб ногу. Ребенок почувствовал себя плохо – началось воспаление, поднялась температура. Дело зашло так далеко, что врачи объявили - необходимо приготовиться к самому худшему. Царица послала телеграмму Распутину в Сибирь, где он тогда находился, и вскоре получила от него ответ: «Маленький не умрет. Не позволяйте докторам его мучить». Через несколько дней самочувствие Наследника полностью восстановилось.
Подобный случай произошел в 1915 году по пути в Ставку, куда Государь взял Наследника. В поезде, через некоторое время, у Алексея началось сильное кровотечение из носа, которое никак не удавалось остановить. Поезд пришлось вернуть обратно, в Царское Село, куда вызвали Распутина. Он приехал во дворец, помолился возле кровати больного ребенка, дал ему яблоко, после чего кровотечение прекратилось.
Императрица окончательно уверовала, что Григорий Распутин – человек Божий, выбранный Господом из многих и посланный их Семье для спасения её маленького сына. Венценосные супруги видели в Распутине настоящего молитвенника, который обладал даром исцеления. Но из окружения Императрицы это нравилось далеко не всем.
Однажды на вопрос сестры Царя великой княжны Ольги Александровны, как Аликс может верить какому – то мужику, Царица ответила:
- «Как же я могу не верить в него, когда я вижу, что Маленькому[2] всегда лучше, как только он около Него или за Него молится».
Причины такого отношения Императрицы к Распутину хорошо понимали люди из ближайшего окружения царской семьи. Так, дворцовый комендант генерал Воейков писал:
- Если стать на точку зрения Императрицы – матери, в Распутине видевшей богобоязненного старца, своими молитвами помогавшему больному сыну, - многое должно быть понято и прощено всяким преданным престолу и Родине русским человеком…
Александра Федоровна знала о многих неприятных суждениях о себе. Несмотря на то, что некоторые сплетни её особенно задевали, она старалась не обращать на них внимания. Так же она вела себя в отношении грязных слухов о Распутине, которые широко расходились по придворным кругам. Царица ценила Распутина еще и потому что только от него она могла узнавать ей о жизни простых людей. Русский писатель и историк Иван Якобий писал:
Императрица, как мы говорили, видела в нем спасителя своего сына, и человека одаренного свыше способностью предвидения; была ли Она не права в этом своем суждении? …Кто, кроме Распутина, мог рассказать Ей о цене трамвайных билетов или о том, как в булочных отвешивают хлеб? Все это ускользнуло бы от внимания правительства и Монархов, а между тем жизнь соткана из этих мелочей.
Характерной особенностью мировоззрения Императрицы была вера в несокрушимость и незыблемость русского Самодержавия. Она не хотела верить, что после выхода Манифеста 1905 года ее венценосный супруг перестал быть полновластным Самодержцем. Она продолжала уверять Царя, что его воля ничем не ограничена; он властен выразить любое желание, потому что оно всегда на благо страны и народа. Эти её убеждения были настолько тверды, что она не хотела даже обсуждать эти вопросы с кем бы то ни было.
Великий князь Александр Михайлович в своих воспоминаниях он рассказывает о своей встрече с Императрицей в феврале 1917 года. Свидания он добился с трудом; Аликс приняла его после завтрака, лежа в постели. Александр Михайлович принялся рассказывать Императрице о политическом положении в стране, подчеркивая тот факт, что революционная пропаганда проникла в гущу населения, что все многочисленные слухи и сплетни о Царской Семье повсюду принимаются за правду.
Увы, откровенного разговора не получилось, Императрица резко перебила его: «Это неправда! Народ по – прежнему предан Царю. Только предатели в Думе и в петроградском обществе мои и его враги».
Продолжая говорить, Александр Михайлович объяснил, что, являясь убежденным противником парламентаризма, он, тем не менее, убежден, что создание правительства, приемлемого для Государственной Думы, могло бы спасти ситуацию.
Аликс резко возразила: «Все, что Вы говорите, смешно! Ники – самодержец! Как он может делить с кем бы ни было свои Божественные права?»
Конец беседы был безрезультатным: «Я отказываюсь продолжать этот спор»,- холодно резюмировала Императрица. - «Вы преувеличиваете опасность. Когда Вы будете менее возбуждены, Вы сознаете, что я была права». Александру Михайловичу ничего не оставалось, как откланяться. Больше Александру Федоровну он не видел …
На первый взгляд, эта сцена подтверждает абсолютную правоту великого князя и доказывает политическую близорукость Императрицы. Но не все так просто. Дело в том, что через тринадцать лет брак Александра Михайловича с сестрой Царя Ксенией превратился в фикцию. Александр Михайлович завел «привязанность» на стороне, да и Ксения Александровна недолго оставалась обманутой женой. Она завела себе друга; им стал шотландец, некий «мистер Фэн», который сопровождал её в поездках за границу.
Очень скоро любовница великого князя и бой – френд великой княгини стали вхожими в их дом и были представлены их детям. Этот союз «четырех» потрясал всех, кто был знаком с ситуацией. Понятно, что Императрица Александра Федоровна, воспитанная в жестких пуританских традициях, не была в восторге от скандальной жизни своей золовки, хотя никогда не позволила упрекнуть её. А вот Ксения вела себя противоположно – она с упоением собирала слухи и сплетни о Царице и доносила их до ушей матери – Марии Федоровны.
Вследствие таких отношений в глазах Государыни Александр Михайлович, естественно, не имел никакого авторитета, поэтому к его словам Царица и не прислушивалась.
Специально для разговора с Императрицей по поводу угрожающей ситуации в стране в декабре 1916 года из Москвы в Царское Село приехала родная её сестра, великая княгиня Елизавета Федоровна, вдова московского генерал – губернатора великого князя Сергея Александровича. Великая княгиня бросилась на колени перед Императрицей, желая обличить намерения её фрейлины Вырубовой и Распутина и их якобы негативное влияние на Императора. Увы, разговор не состоялся; в конце его Императрица велела свой сестре покинуть дворец и никогда в него не возвращаться и та, даже не распаковав багажа, спешно уехала.
Немного позднее, великая княгиня Виктория, жена великого князя Кирилла, двоюродного брата Императора, сделала так же сделала попытку открыть глаза императрице. Виктория буквально умоляла Императрицу изменить свою позицию ради спасения страны и династии. Однако её Величество, хотя и любезно, но достаточно твердо сказала, что ничто не заставит её изменить своё отношение к ситуации.
Еще одной особенностью Императрицы Александры Федоровны, как утверждал генерал Курлов, были черты её характера. Замкнутая, строгая к себе и к людям, она с большим недоверием относилась к людям, за исключением тех, которых она допустила в свою непосредственную близость. Их она наделяла безграничным доверием. Но стоило таким близким нарушить оказанное им доверие и отнестись отрицательно к тому, что Императрица считала личным делом, как близкое лицо становилось чужим и отношения с ним прерывались окончательно.
Стоило великой княгине Елизавете Федоровне и княгини Юсуповой высказать свое мнение о вреде появления при дворе Распутина, как самая нежная дружба этих дам на протяжении многих лет с Императрицей прервалась и уступила место полному отчуждению.
Стараясь оказать своему мужу моральную поддержку после принятия им звания Верховного главнокомандующего в 1915 году, Императрица постоянно напоминала Царю о его высоком предназначении. В письме от 7 сентября 1915 года она пишет: «Слава Богу, наш Император – Самодержец, и должен остаться таким, как ты это и делаешь», а 9 сентября повторяет: «Ты властелин и повелитель России, Всемогущий Бог поставил тебя, и они должны все преклониться перед твоей мудростью и твердостью». Со временем пожелания становятся более категоричными: «Будь Петром Великим, Иваном Грозным, Императором Павлом - сокруши их всех» (14 декабря 1916 года).
Желая помочь своему супругу, Александра Федоровна, начинает давать ему советы, касающиеся государственных дел. Так, например, в письме от 11 сентября 1915 года она пишет:
- Немедленно уволь, мой дорогой, его (Обер – прокурора Синода Самарина), а так же Щербатова…Прошу тебя, назначь Хвостова на его место.
На следующий день, 12 сентября:
- Все министры никуда не годятся, а Кривошеин продолжает действовать исподтишка, как он говорит. Все так некрасиво и так неблагородно! Им нужна твоя железная воля, которую ты им покажешь, не правда ли? Ты видишь результаты того, что взял все в свои руки. Сделай здесь то - же самое, будь решителен, сделай им самый строгий выговор за их поведение и за то, что не слушались твоих приказаний, отданных на здешнем заседании. Мне эти трусы более чем опротивели.
Хотя Николай II далеко не всегда исполнял просьбы своей жены, но 26 сентября 1915 года Самарин и Щербатов были уволены. С другой стороны - необходимо признать, что у Александры Федоровны было «чутье» на людей. И неважно, что их лояльность в военные годы Императрица проверяла при помощи Распутина. Легко заметить, что генералы, выделяемые императрицей (Ф.А.Келлер и Н.И.Иванов) во время войны - единственные из всех, кто в февральские-мартовские дни 1917 года - сохранили верность Императору. Военные, о которых Императрица высказывалась неодобрительно (великий князь Николай Николаевич, А.А. Поливанов, В.Ф. Джунковский, а впоследствии и М. В. Алексеев), предали Императора. А Поливанов и Джунковский впоследствии даже поступили на службу к большевикам.
Тем не менее, не только оппозиция, но некоторые представители монархических кругов, в частности Пуришкевич, утверждали, что она взяла на себя бремя государственной власти. Говорилось, что назначения многих министров проводились Императрицей по совету Распутина. Это мнение выразил знаменитый поэт Александр Блок, входивший после февральский событий в комиссию по расследованию политической деятельности царской семьи:
Императрица …была всецело под влиянием Распутина, который звал её Екатериной II, и того «большого мистического настроения» особого рода, которое, по словам Протопопова, охватило всю царскую семью и совершенно отделило её внешнего мира. Самолюбивая женщина, относившаяся к России, как к провинции мало культурной и совмещавшая с этим обожание Распутина, ставившего её на поклоны; женщина, воспитанная в английском духе и молившаяся вместе с тем в «тайничках» Феодоровского собора, действительно управляла Россией.
Генерал Курлов категорически с этим не согласен. В своих воспоминаниях он категорически отрицает устоявшееся мнение, что Распутин имел решающее влияние на Императрицу, а через неё – на Императора в решении государственных вопросов и приводит примеры. Так, например, после смерти Столыпина на пост Председателя Совета министров был назначен В.Н. Коковцов, затем И.Л. Горемыкин. Оба были врагами Распутина и никогда не пользовались расположением Государыни. Такого же мнения придерживался и генерал – майор свиты, дворцовый комендант Владимир Воейков: «…Если судить по результатам, число лиц, кандидатуры которых поддерживала Императрица, было прямо ничтожно».
Приближенный к царской семье полковник А.А. Мордвинов так же считал, что пресловутое «вмешательство в государственные дела» со стороны Царицы было только стремлением Императрицы помочь своему мужу, что вполне естественно:
- Ни одна жена и мать не могла и не имела права остаться равнодушной в такое время. Но Императрица – я говорю это искренно – в те дни в неимоверно меньшей степени стремилась «управлять государством», чем другие жены других мужей как из «общественности», так и в особенности и из тогдашнего светского общества.
Многие советы своей жены сам Николай II просто игнорировал. При этом не было случая, чтобы в письмах Александра Федоровна сделала замечание мужу за неисполнение ее рекомендаций. Единственное, что она позволяла себе делать вновь и вновь, - напоминать о волнующей её проблеме.
Тем не менее, Императрицу продолжали обвинять во вмешательстве в государственные дела и во «вредном» влиянии на своего венценосного мужа. Подруга царицы Юлия Ден расставляет все по своим местам:
- Её Величество клеймили за то, что Она оказывала вредное влияние на Государя, и этому «вредоносному» влиянию приписывали все беды, выпавшие на долю России. Но «влияние» Её ничем не отличалось от влияния на Своего Мужа всякой любящей женщины. Если же оно как – то и отличалось, то происходило это бессознательно. Иначе и быть не могло. Я заявляю это с полной ответственностью, понимая, что тем самым могу навлечь на себя гнев и враждебное отношение.
Императрица активно занималась благотворительной деятельностью. К 1 января 1909 года под её покровительством состояло 33 благотворительных общества, среди них: Комитет по приисканию мест воинским чинам, пострадавшим на войне с Японией, Дом призрения для увечных воинов, Императорское женское патриотическое общество, Попечительство о трудовой помощи, школа нянь Её Величества в Царском Селе, Петергофское общество вспомоществования бедным, Александрийский приют для женщин и другие.
В своих воспоминаниях фрейлина Вырубова отзывается об Императрице как о сердобольной женщине. В самом начале войны Государыня, забыв свои недомогания, организовала особый эвакуационный пункт, в который входило около 85 лазаретов.
Императрица и её дочери, пройдя обучение, наряду с другими сестрами получили красные кресты и аттестаты на звание сестер милосердия военного времени; Императрица была очень этим довольна. Ее подруга Вырубова подробно описывает, как «государыня, как каждая операционная сестра, подавала стерилизованные инструменты, вату и бинты, уносила ампутированные ноги и руки, перевязывала гангренозные раны, не гнушаясь ничем и стойко вынося запахи и ужасные картины военного госпиталя во время войны».
Во время тяжелых операций раненые умоляли Императрицу быть около них. Её боготворили, ожидали её прихода, старались дотронуться до её серого сестринского платья.
Императрице не нравилась пустая атмосфера высшего света. Она пытается привить великосветским петербургским дамам вкус к труду. Императрица основывает «Общество рукоделия», члены которого, дамы и барышни, обязаны были сделать своими руками не менее трех вещей в год с последующей их раздачей бедным. Однако светским дамам идея не понравилась – они её просто – напросто проигнорировали.
Сложившуюся ситуацию объяснил генерал Курлов в своих мемуарах. По его словам, молодая принцесса Гессенская была воспитана в патриархальной семье и у себя дома она пользовалась расположением соотечественников. Но вскоре все изменилось – из скромного замка в Фридберге Гессенская принцесса попала в роскошные покои петербургских дворцов. Придворный этикет царского дворца требовал от Императрицы изменения всех её привычек и всего образа жизни. Переломить себя она не смогла и замкнулась в своей семье. Окружавшие лица не смогли простить Императрице отдаление от общественной жизни.
Александра Федоровна, кроме своего окружения, не любила ни петербургской придворной среды, ни так называемого высшего светского общества. В письме одной близкой знакомой она писала:
- Я не могу блистать в обществе, Я не обладаю ни легкостью, ни остроумием, столь необходимым для этого. Я люблю духовное содержание жизни, и это притягивает Меня с огромной силой. Думаю, что Я представляю тип проповедника. Я хочу помогать другим в жизни, помогать им бороться, и нести своей крест.
Бывший флигель - адъютант Царя А. А. Мордвинов, близко знавший Императрицу, в своих воспоминаниях еще более проясняет сущность ее характера:
- Люди, мало её знавшие, считали её гордой, а некоторые светские дамы даже обвиняли её в слишком якобы надменно протянутой им руке для поцелуев и хвалились (конечно, лишь на словах), что «больше не появятся на ее придворных приемах». Но той надменной гордости, которая в данных случаях подразумевалась, в ней не было и помина. Причиной и тут являлись лишь ее смущение, неловкость и стремление держаться прямо, несмотря на всю ее необычайную женственность.
Характерной чертой Государыни была её величественность – именно такое впечатление она производила на окружающих, и это не было гордыней. Придворные отмечали, что в ней всегда чувствовалась Царица. Она была очень умной и выдержанной женщиной, имела большую силу воли. Вместе с тем, она была бесконечно добра и жалостлива. Именно эти черты её характера использовали придворные интриганы, использовавшие эти качества для дискредитирования царской семьи.
Государыня сильно и горячо любила Россию, так же как и Государь. Она считала русский народ хорошим, простым и добрым. Уже во время ареста в Тобольске она часто выходила в сад и присаживалась на коврик с каким – либо рукоделием. Вокруг неё тотчас собирались солдаты охраны и начинались разговоры. Государыня разговаривала с солдатами, улыбалась, и никто из солдат не осмеливался обидеть её. При отъезде из Тобольска в Екатеринбург многие солдаты пришли попрощаться с ней, и она благословляла их образками.
Государыня была очень религиозной. Генерал Дитерихс отмечает, что многие мужчины считали её истеричной и полагали, что на этой почве у неё развилась религиозная экзальтация. Но большинство людей, окружавших её, не считали её религиозной истеричкой. В её письмах нигде нет и следа истеричности – они полны простой и глубокой веры в Бога:
- Государыня была сильно религиозной натурой. У такого человека, как она, это не могло быть ни лживым, ни болезненным. Её вера в Бога была искренняя и глубокая. Как человек, не терпевший по природе какой-либо лжи, она, приняв Православие, приняла веру не по форме, не по необходимости, а всем сердцем, всем разумом, всей волей. Иной она не могла быть. Её вера, её набожность, были искренни, глубоки и чисты. Никакого ханжества в ней не было и по натуре не могло быть. По основе христианского учения она верила всем сердцем в силу молитвы, верила до конца.
Близкий к Царской Семье полковник Мордвинов отмечал, что глубокая, искренняя вера была присуща обеим супругам, и она определяла их взгляд на мир:
- Будучи оба глубоко верующими, они были русскими и православными в особенности. Из этого сознания и вытекал их национальный патриотизм, их покорность судьбе и стремление полагаться во всем на волю и помощь Бога...Они старались любить всех хороших людей, не разбирая национальности, но русские для них были несравнимо лучше всех. Их особенно сердило, когда отдавалось предпочтение не русским, а иностранным товарам и хвалился не русский труд.
Очень точно написала о патриотизме Александры Федоровны, несмотря на её немецкое происхождение, её близкая подруга Юлия Ден: «Государыня была более русской, чем большинство русских, и в большей степени православной, чем большинство православных».
Французский посол Морис Палеолог писал: «Она любит Россию горячей любовью».
Царицу во время войны часто упрекали в германофильстве, в том, что она передает немцам военные секреты и/или готовит заключение сепаратного мира, потому как приходилась двоюродной сестрой кайзера Вильгельма. Но Государыня очень не любила Германию и кайзера Вильгельма. От Государыни слышали слова: «Меня считали немкой. Если бы вы знали, как я ненавижу Германию и Вильгельма за все то зло, которое он причинил моей Родине».
Тем не менее, Государыни постоянно подвергались шельмованию и нападкам в прессе. Якобы, у неё в комнате висела карта военных действий, на которой она флажками отмечала продвижение немецких войск.
Уже после февральского переворота выяснилось, что на карте Императрица отмечала места, где с её помощью были открыты лазареты. В вину ей ставилось то, что она приказала не подвергать досмотру на таможне немецких сестер милосердия. Впоследствии оказалось, что этим правом пользовались и русские медсестры, работавшие в Германии по линии Красного Креста.
Говорилось о том, что Государыня чересчур милостива к немецким военнопленным. Когда же выяснилось, сколько она делала для облегчения участи русских военнопленных, злые языки притихли. Но это выяснится потом, пока же против Государыни была открыта настоящая кампания травли, которая во многом имела немецкое происхождение.
Очевидец тех событий, воспитатель Наследника Алексея швейцарец Жильяр был уверен, что клеветнические слухи инспирировались германскими агентами, о чем писал в своих воспоминаниях:
- Уже с осени 1915 года немцы, вследствие тех затруднений, которые встречали их попытки прямо дискредитировать Государя, обратили свои усилия против Императрицы и начали против Неё подпольную и весьма ловко веденную кампанию, которая не замедлила принести плоды… Играя на том факте, что Императрица была немецкая принцесса, они попытались путем весьма ловкой пропаганды представить её как изменницу России. Обвинение это встретило сочувствие в некоторых русских кругах и сделалось опасным оружием против Династии.
Степень клеветы на царскую семью, и обвинений её в германофильстве и измене к 1917 году достигла своего апогея. Об этом говорит тот факт, что во время ареста в Царском Селе при обысках всерьез искали телефонный провод, якобы соединявший Александровский дворец с Берлином, с кайзером Вильгельмом для передачи немецкой стороне данных о передвижениях русских войск.
Созданная после февральского переворота Чрезвычайная комиссия под руководством социалиста Муравьева тщательно исследовала все сведения о возможной изменнической деятельности Государя и Государыни и, при всей предвзятости Муравьева, не нашла никаких тому подтверждений. Сам Керенский в своих докладах Временному правительству решительно заявил, что невиновность Государя и Императрицы была «бесспорно установлена».
Мало того, следователи выявили, что Государю с Государыней были присущи глубокий патриотизм, любовь к народу, высочайшее чувство долга, скромность, вера в Бога и привязанность к детям. Член следственной комиссии Временного правительства А. Ф. Романов писал:
- Не скрою, что, входя в состав Следственной комиссии, я сам находился под влиянием слухов, захвативших всех, и был предубежден против личности Государя. Утверждаю, однако, что не я один, на основании изучения материалов, пришел к совершенно противоположным выводам. Еврей, социалист – революционер, присяжный поверенный, которому было поручено Муравьевым обследовать деятельность Царя, после нескольких недель работы с недоумением и тревогой в голосе сказал мне: «Что мне делать, я начинаю любить Царя».
Отношения царственных супругов были высокими - Император и Императрица нежно и верно любили друг друга. Их обращения друг к другу в их переписке очаровывают. Император называет супругу: «Моя возлюбленная душка – Солнышко», «Моя бесценная Солнышко».
Императрица не жалеет для супруга душевной ласки ещё более – в письмах называет его, не иначе как «мой бесценный душка», «мой милый и бесценный», «мой родной и любимый». Читая их переписку, немного пугаешься таких высоких слов, не очень принятых в наши суровые времена, но веришь, что эти слова вполне искренни.
Императрица обладала достаточно сильной волей. По словам её фрейлины, Анны Вырубовой, услышав от великого князя Павла Александровича чудовищную новость об отречении Государя, она чуть не упала в обморок, но, справившись с собой, оценила ситуацию трезво, сказав Вырубовой: «Ты знаешь, Аня, с отречением Государя все кончено для России, но мы не должны винить ни русский народ, ни солдат: они не виноваты».
Она не вызывала никого из министров, не обращалась в иностранные посольства с просьбой о помощи и с достоинством прощалась с приближенными, которые её покидали. Уходили многие; одни - из боязни за себя, других арестовывали. Уехали граф Апраксин, генерал Ресин, ушли флигель – адъютанты, офицеры, слуги и полки. Спасались все, кто мог и как мог. Ушел Гвардейский экипаж под командованием великого князя Кирилла Владимировича. Ушли караулы; по дворцу бродили кучки революционных солдат.
Царственные дети.
Царская Семья. Слева направо: Ольга, Александра Федоровна, Мария, Анастасия, Николай, Алексей и Татьяна.
Дети Императора и Императрицы были разными по характеру. Наиболее сильной волей отличалась вторая дочь - великая княжна Татьяна Николаевна, хотя старшей по возрасту была Ольга Николаевна.
Когда Государь и Государыня уезжали из Тобольска в Екатеринбург, именно Татьяна Николаевна осталась с больным Наследником и остальными детьми. Генерал Курлов отмечает, что Татьяна Николаевна была девушкой с вполне сложившимся характером, прямая и честная. В ней было заметно развитое чувство долга. Во время болезни матери она заботилась об Алексее Николаевиче, любила хозяйничать, в частности, вышивать и гладить белье. Она часто сопровождала Государя на его прогулках.
По словам близко знавшего Царскую семью флигеля – адъютанта Царя генерала А. А. Мордвинова, Татьяна Николаевна была «наиболее красивой из сестер», «более других походившая фигурой и серьезным, пылким характером на мать».
Великая княжна Анастасия Николаевна, несмотря на свои 17 лет (в Тобольске), была совершенным ребенком. Такое впечатление она производила своей внешностью и веселым характером. Она умела подмечать слабые стороны людей и талантливо имитировать их, была даровитым комиком. Она смешила всех в семье, сохраняя при этом деланно – серьезный вид. В семье она имела комичную кличку – «Швибз». Полковник Мордвинов называл Анастасию «наиболее резвой, находчивой, забавно подмечавшей слабые стороны окружающих». Он писал впоследствии:
В ней было и много живого ума. Она была в возрасте моей дочери и мой большой друг. Я очень её любил и ценил ко мне расположение.
Старшая дочь - великая княжна Ольга Николаевна - представляла собой типичную русскую девушку с большой и открытой душой. Она производила впечатление на окружающих своей простотой, естественностью и ласковостью, не терпела роскоши. А. А. Мордвинов писал о ней:
- Старшая – великая княжна Ольга Николаевна – была наиболее независимой, чрезвычайно способной к учению, легко все схватывавшей и, как отец, очень любившей чтение. И внешним и внутренним обликом она напоминала в очень многом отца, но без его обычной задумчивости.
Генерал Курлов отмечал, что заниматься хозяйством Ольга не любила, предпочитая покой и книги, и имела некоторые способности – играла на рояле, пела, хорошо рисовала. По высказываниям близких к семье людей, она больше всех понимала нависшую над ними опасность; страшно плакала, когда Государь с Государыней уехали из Тобольска в Екатеринбург.
Великая княжна Мария Николаевна – была, по словам Курлова, самой красивой из всех сестер, была типично русская, добродушная, веселая, приветливая девушка. Во время прогулок в Тобольске она заводила с солдатами охраны разговоры, расспрашивала их и прекрасно помнила, у кого как звать жену, сколько у него ребятишек, сколько земли и т.п. За простоту её в семье звали «Машка». Говорили, что силой характера она уродилась в деда, Императора Александра III. Она была сильна физически – когда больному Алексею требовалась помощь, он звал её: «Машка, неси меня».
А. А. Мордвинов так отзывался о ней:
- Третья дочь – великая княжна Мария Николаевна – была полнее других, более медлительная в движениях и самая добродушная из всех сестер.
- Каждая из них, как я уже сказал, была прелестна по – своему, и трудно было отдать какое – либо предпочтение одной перед остальными, но меня лично особенно притягивал как внешний, так и внутренний облик именно великой княжны Марии Николаевны. Со своими огромными серыми глазами, хотя округлым, но правильным овалом лица, со спокойными, почти медлительными движениями, она мне казалась типом настоящей славянской красавицы со всеми привлекательными особенностями, присущими только особенно хорошей русской девушке. Если ее сестры по праву заслуживали именование русских великих княжон, то она одна должна была бы называться русской царевной.
Царские дочери были настоящими русскими красавицами и в то же время очень скромными - не проявляли ни малейшего зазнайства и высокомерия. Эти их черты не без удивления подметил полковник Мордвинов:
- Они уже и тогда, в своем отроческом возрасте, были чрезвычайно красивы, женственны, изящны, но каждая из них была прелестна, естественна и застенчива по – своему….Но что меня удивляло больше всего, это то, что ни одна из сестер упорно не хотела сознавать себя красивой и не делала никаких усилий, чтобы понравиться, что так присуще каждой молодой девушке и подростку.
Замечательные качества царских дочерей отмечал полковник Кобылинский, начальник охраны Царской семьи:
- Все они, не исключая и Татьяны Николаевны, были очень милыми, симпатичными, простыми, чистыми, невинными девушками, они в своих помыслах были куда чище очень многих современных девиц гимназисток, даже младших классов гимназии.
Любимцем всей семьи был Наследник, Цесаревич Алексей Николаевич. Он поразительно располагал всех к себе своей непосредственностью, непринужденностью в обращении, приветливостью, веселостью и простотой. Даже большевик Янкель Юровский, будущий палач царской семьи, проявлял к Алексею признаки расположения; часто разговаривал с ним или играл с ним в его игрушки.
Это был умный, способный мальчик, но по развитию своему совершеннейший ребенок, так как его болезненное состояние мешало серьезным занятиям. Он был очень дисциплинированным, не терпел лжи. В нем совмещались черты и отца и матери. От отца он унаследовал его простоту; в нем не было никакого самодовольства, надменности, заносчивости. Но он имел большую волю и никогда бы не подчинился чужому влиянию. Он был добр, но требователен к себе и другим. Однажды, когда он был болен, на обед подали блюдо, которое он не любил и, он отказался его есть. На вопрос – почему он не попросил для себя отдельного блюда, он ответил: «Ну, вот ещё. Из – за меня одного не надо тратиться».
О необыкновенных качествах юного Цесаревича очень выразительно отозвался бывший флигель – адъютант Царя А. А. Мордвинов:
- Это был изумительно красивый мальчик, стройный смышленый и находчивый…Наряду с внешними привлекательными качествами маленький наследник обладал, пожалуй, еще более привлекательными внутренними качествами. У него было то, что мы, русские, привыкли называть «золотым сердцем». Он легко привязывался к людям, любил их, старался помочь, в особенности тем, кто ему казался несправедливо обижен. У него, как и у его родителей, любовь эта основывалась главным образом на жалости.
По словам Мордвинова, Алексей обладал более твердым характером, чем его отец, который как то сказал одному из своих министров: «Вам будет с ним труднее справиться, чем со мной». Мордвинов был уверен, что «Алексей Николаевич обещал быть не только хорошим, но и выдающимся русским монархом».
С Мордвиновым был полностью согласен дворцовый комендант Воейков:
- …он был умен, благороден, добр, отзывчив, постоянен в своих симпатиях и чувствах. При полном отсутствии гордости его существо наполняла мысль о том, что он – будущий царь: вследствие этого он держал себя с громадным достоинством…Одним словом, по мнению всех, близко знавших цесаревича Алексея Николаевича, он представлял по уму и характеру идеал русского Царя.
Полковник А. А. Мордвинов был буквально очарован атмосферой и нравами в царской семье:
- Я много видел на своем веку хороших дружных семей, но такой сплоченности и такой сильной взаимной любви, которая сразу же чувствовалась всяким, попавшим в домашнюю обстановку царской семьи, мне, говоря по совести, еще ни разу не приходилось встречать.
Закончим рассказ о царской семье высказыванием другого полковника, близко знавшего царскую семью - полковника Кобылинского. На следствии, возбужденном по инициативе Временного правительства, он сказал:
- Про всю Августейшую семью в целом я могу сказать, что все они очень любили друг друга, и жизнь в своей семье всех их духовно так удовлетворяла, что они иного общения не требовали и не искали. Такой удивительно дружной, любящей семьи я никогда в жизни не встречал и, думаю, в своей жизни уже больше никогда не увижу.
Чем больше узнаешь о Царской Семье, тем более поражаешься страшному преступлению – её убийстве большевиками. Погубив Царскую Семью, большевистские выродки убили не только Царя Николая II, прекрасного человека, всю жизнь отдавшего служению Родине, и не только Императрицу и их ангелоподобных Детей – они убили будущее России!
Все Царское Семейство приняло мученический венец, искупивший все их человеческие недостатки…
Вечная память Императору Николаю II, Императрице Александре Федоровне и их Детям – великим страстотерпцам российским!
[1] Николай и близкие звали её Аликс – производное от имен «Алиса» и «Александра».
[2] Так в Семье называли Цесаревича Алексея.