На пятидесятилетие Курской битвы, в составе группы задонских фронтовиков, мне впервые довелось побывать на Прохоровском поле. Рано утром выехали из Задонска, и уже по дороге, в селе Болховское, прихватили ещё одного ветерана. Смешно косолапя, он бежал от калитки к автобусу, а потом с шутками-прибаутками взобрался в салон, но сначала пристроил у ног водителя сетку, полную огурцов.
– Жена дала в дорогу, – подмигнул он всем сразу. – А то, говорит, закусить нечем будет...
Через минуту он снял старенький болоньевый плащ, и мы увидели у него на груди ...три ордена Славы! Что по неписанной табели о рангах приравнивалось к званию Героя Советского Союза. Так я впервые увидел легендарного в прошлом разведчика, кавалера ордена Славы Владимира Дмитриевича Шуринова.
Многое осталось в памяти от той поездки, но с Шуриновым же связан такой незабываемый эпизод. Однажды после встреч, речей, музеев зашли пообедать в маленькую кафешку. Мы, молодые (инструкторы райкома, гаишники, журналисты), усадив фронтовиков за сдвинутые столики, охотно им прислуживали (настаиваю здесь именно на такой формулировке). Старики выпили, расслабились, стали вспоминать и, кстати, ни одна официантка не сделала даже попытки намекнуть на то, что мест в заведении не так уж и много, а желающих, наоборот... И сидели в углу два парня в робах – сварщики или штукатуры... И вот один из них подошёл вдруг к Владимиру Дмитриевичу и протянул ему руку. Солдат застеснялся, встал. И тогда работяга неожиданно поцеловал его в щеку и сказал два слова: «Спасибо, отец!». И вышел. И все заморгали глазами – и официантки, и ветераны, и сопровождавшие лица...
Этот пример – он вот к чему. За три дня путешествия мы постоянно были свидетелями не то что радушного приёма наших ветеранов, а просто по-сыновьи нежного. Причём, проявлялось это не только на официальных раутах, но и повсюду: на улицах, в транспорте, в сквериках, куда мы уводили отдохнуть от впечатлений стариков. В одной деревне наш забуксовавший автобус набежавшие со всех сторон мужики буквально вытащили на руках и «поставили» на сухое. При этом они даже не позволили выйти ветеранам из салона! Вывод я тогда ещё сделал такой: в этих местах, где бои были страшные, где до сих пор встречаются разрушенные в том сражении постройки, где и сейчас повсюду находят мины и снаряды, где ужасные события тех дней передаются очевидцами ныне живущим – там к подвигу советского солдата отношение особое.
...В дороге наши ветераны много вспоминали – тогда их ещё слушали, их приглашали в школы, им оказывали всякие знаки внимания, а уж когда они собирались вместе, – поговорить было о чём. Зашёл, помню, разговор о ненависти к врагу. Как ни странно, мнения разделились. Одни говорили: да привыкли, вроде, уже и к горю, и к крови, потому и на пленных уже внимания не обращали. Другие возражали: ну нет! до самого Берлина злость сердце жгла. Кто больше отражал реальное положение дел, не знаю. В сорок третьем, как раз перед Курской битвой, фронтовой корреспондент И. Эренбург получил с фронта письмо от одного лейтенанта: «Я не знал прежде, что можно кого-нибудь так ненавидеть. Я – артиллерист, и мне обидно, что я не могу убить фашиста штыком или прикладом или задушить его своими руками».
Один человек в том споре хранил молчание – Андрей Владимирович Пузиков из с. Ксизово. Тогда, под Курском, он был артиллеристом. На Тепловских высотах как память и как памятник установлена его пушка, которой он подбил за один день двенадцать танков. В одном из музеев курщины случился конфуз. Экскурсовод, рассказывая о героизме наших бойцов, указала на список погибших. Фамилия Пузикова как командира расчёта стояла там на первом месте. Тут спохватился Алексей Николаевич Прокофьев, бывший фронтовой корреспондент, он вытолкнул Пузикова из «строя»: «Да вы что! Вот же он, живой!».
На следующий день мы поехали на Тепловские высоты. Там среди прочих стояла пушка Пузикова. Конечно, мы все исподтишка наблюдали за ним: заплачет или чего-нибудь скажет, ведь всю дорогу молчит? С нами был военком, молодой да ранний. Так вот, он начал вдруг раздоказывать, что пушка та – бутафорская, специально для музея сделанная... И тогда первый раз заговорил Пузиков. На чистейшем русском языке. То есть по матушке... И указал майору на заплатку возле станины: «Вот она, сам клепал – помню…ю!». Высказался и снова замолчал. И уже один ходил вокруг орудий, а потом ушёл в берёзовую посадку и долго не возвращался...
На фронте Владимир Дмитриевич Шуринов – с июня 1943 года. Наводчик орудия, гвардии рядовой. ...Гвардии младший сержант Шуринов в апреле 1945 года при форсировании р. Опава (18 км северо-западнее г. Острава, Чехословакия) уничтожил 2 пулемета и свыше 10 гитлеровцев. 15.5.1946 года награждён орденом Славы 1-й степени.
Уже к 10 утра из всей батареи осталось одно орудие, весь расчёт погиб, остался лишь наводчик А. В. Пузиков, который продолжал вести бой из повреждённого орудия, прицеливаясь через ствол пушки, так как оптический прицел был сбит. Пузиков получил тяжёлое ранение, его посчитали убитым и отправили похоронку на родину.
Автор Александр Косякин
