Опубликовано в: нет
Предметом анализа выступают публикации по аксиологической проблематике в региональном университетском издании. Предполагается, что академическая рефлексия адекватно отражает особенности духовной ситуации времени и дискурс о ценностях в российском обществе. Выясняется, что методологическая проработка ценностной проблематики и философская культура анализа сами являются серьезной проблемой, и этот факт выступает как часть духовной ситуации времени.
Ключевые слова: ценности, духовно-нравственные ценности, рефлексия, кризис.
В обзоре публикаций журнала «Вестник Челябинского государственного университета» за 2017 г. рассматриваются работы, в центре внимания которых находятся вопросы ценностных ориентаций современного российского общества. Критериями отбора выступают,
во-первых, прямая апелляция к аксиологической проблематике,
во-вторых, отнесенность к современному обществу, в-третьих, отнесенность к целостности общества.
Контекстом настоящего обзора являются наблюдения, сделанные по мере знакомства с публикациями на аксиологические темы 2015 г. и 2016 г. В этих публикациях затрагивался широкий спектр вопросов. Речь шла о культуре согласия, правовой традиции, правовой преемственности, мобильности, культуре и религии, духовно-нравственной эволюции российского общества, человеке культуры, диалогичности культуры, структуре духовного мира современного человека, формировании духовно-нравственных качеств офицера, культуре преодоления, практике эскапизма.
В 2017 г. публикации на аксиологические темы по избранным критериям затрагивали вопросы культуры и цивилизации [5], любви и небытия [11], социального бытия и миропорядка [7, 8], языка и сверхсмысла [9], смысла жизни [2], символичности культуры [3], человека как высшей ценности [10], формирования нравственной личности [1].
Понимание культуры как содержания, а цивилизации как формы имеет солидную традицию. Применение этой модели для характеристики современных процессов в статье Л. М. Марцевой [5] вызывает интерес как в отношении обнаруживаемых приоритетов, так и в отношении стиля их представления. Содержание – «доминирующие духовно-нравственные ценности, моральные поведенческие нормы» – и форма – «законы и регламентации» – полагаются как диалектическое единство [5. С. 38].
Преемственность культуры связывается с традицией «основных для России религиозно-нравственных систем» – «в исторической России это христианство, ислам, иудаизм в формах, исповедуемых народами страны»[5. Там же]. Отсутствие в этом перечне буддизма не поясняется. Предположение о сознательном ли решении, о простой ли погрешности внимания равно влечет необходимость уточнений, не способствующих укреплению авторских позиций. Генезис цивилизационной формы заключается в том, что «… религиозные догматические запреты преобразуются в светское законодательство – правовую основу жизнедеятельности различных цивилизаций» [5. С. 39].
Довольно наивное представление о природе права и диалектике религиозного и светского начал в культуре приводит автора к выводу, что современные проблемы взаимодействия культуры и цивилизации, проблемы консолидации ценностного мира могут быть решены формальным приемом – «… современная Россия должна бы закрепить православие в качестве приоритета духовно-нравственных ценностей…» [5. С. 44]. Новая конституционная норма и поддержка государства – приводятся примеры конституций ряда стран – в этом усматривается путь преодоления кризиса.
Остается совершенно не ясным, почему такая цивилизационная форма окажется более действенной, чем существующая модель, согласно которой человек является высшей ценностью. Нелепо предполагать, будто общество и государство, не справляющиеся должным образом с задачей «человек – высшая ценность», будут более успешны в той же задаче при частной ее формулировке. Так, по мнению автора, «без опоры на нравственные догматы мировых религий светские «писаные законы», принимаемые Думой, или не действуют, или пишутся под поведенческие неприличности и изуверства» [5. С. 43]. Видимо, после реализации новаций люди – законодатели, исполнители, вообще граждане – немедленно очнутся, прозреют действительную диалектику культурного содержания и цивилизационной формы и приведут в порядок свой жизненный мир.
Текст отличается характерной стилистикой, которая приобретает значение особенного факта творческой биографии автора. Вот некоторые примеры стиля, помимо приведенного выше. «Выразительным примером существенных различий ментального и поведенческого характера людей с различными религиозно-нравственными доминантами в последнее время демонстрирует международная событийность…» [5. С. 43]. «Правовые концепты постоянно переписываются и изменяются по правилам абстрактных или целенаправленных гуманизации и свобод (например, однополые браки, суррогатное материнство, казнокрадство, ненаказуемая медицинская практика, фальсификация с продуктами питания, др.)» [Там же]. «Уголовный кодекс не имеет ясной моральной основы в виде тысячелетнего от Рождества Христова свода законов нравственных» [Там же].
Это второй случай прямого использования терминологической конструкции «духовно-нравственные ценности» и ее семантического наполнения для артикуляции содержания ценностного кризиса и поиска выхода из него. Как и в первом случае статьи Л. А. Липской [4], здесь проявляется тенденция преодоления кризисного состояния на путях актуализации идеализированного опыта прошлого, прежде всего, опыта сочетания религиозных и светских форм культуры и цивилизации. При этом стилистические особенности текста выступают своеобразным эталонным выражением в-себе-не-устроенного духа.
Обращает на себя внимание такой нюанс. Публикация в университетском, академическом издании оснащена цитированием по газете «Завтра». Цитируется статья Ф. И. Гиренка «Философия «Авось». Обширная цитата завершается выводом: «Если мы не понимаем, что нам нужно делать, это значит, что у нас проблемы с учеными и особенно с философами» [5. С. 37–38]. Очевидная из последующего текста солидарность со смыслом цитируемого заставляет предполагать, что автор принимает на себя миссию реабилитации ученых и философов – миссию «концептуальной аналитики». При решении этой задачи на страницах работы в один контекст помещаются Н. Я. Данилевский, Н. А. Нарочницкая, А. Ф. Лосев, Ф. И. Гиренок, энциклопедический словарь русской цивилизации, газета «Завтра», Конституция России. Возникающая против воли автора злая ирония заключается в том, что творческая неудача, –а иначе оценить данную статью нельзя, – являет собой замечательное подтверждение наличия серьезной «проблемы с учеными и особенно с философами».
Историко-философский обзор К. А. Шпеки [11] на тему «любовь и небытие в абсолютном универсуме» трактует о незавершенности человека. Полагая, что любовь – отношение между людьми, «… наиболее адекватно раскрывающее суть абсолютного тождества в реальной действительности…» [11. С. 9], автор присоединяется к почтенной традиции. Отметим, что при тематическом сходстве с проблемой преодоления в работе А. И. Мацыны [6], здесь нет покушения на философию истории и неожиданных новаций. Сопоставление экзистенциального начала любви и ее онтологического статуса выступает своего рода напоминанием о себе вечных истин, вечных ценностей.
В том же ключе соотнесения частичных форм бытия и целого миропорядка рассматривается социальный мир в статьях А. П. Павлова [7; 8]. В этом случае интересующий нас вопрос о ценностях представлен в виде момента процесса развития социального мира. Предлагаемое понимание процесса развития неявно отсылает к основательно проработанной традиции, присутствующей в тексте в «снятой» форме. Эволюция человечества трактуется как переход «от простых форм человеческого общежития» к формам бытия, «основанным на эйдетических картинах мира» и, далее, к торжеству «социальных (социетальных) форм бытия» [7. С. 25], когда «общество становится эмансипированной целостностью» [8. С. 53].
Ценностный аспект социального бытия также претерпевает эволюционную трансформацию, в ходе которой меняется порядок взаимосвязи компонентов социальной системы. В эйдетическом мире «… социальные смыслы релевантны и производны от трансцендентальных, прежде всего божественных смыслов», в собственно социетальном мире все смыслы полагаются внутри него самого, у него «своя телеология». Особенность социетального мира состоит в том, что в нем «ничего заранее не определено, но каждый раз определяемо», это мир возможного [7. С. 25].
Выстроенная таким образом концептуализация обладает, на наш взгляд, рядом достоинств. Во-первых, она согласуется с идеей возрастания меры свободы в развитии общества, с тем, что современность полагается из своих собственных пределов, из разнообразной автономности, из переходов к «открытому обществу». Во-вторых, она эвристична, поскольку допускает для анализа социетального мира содержательные связи как с социально-философскими концепциями, так и с наукой. В-третьих, она может выступать в методологической роли проясняющей модели при решении вопросов ценностного кризиса и эволюции духовного мира. Некоторые возможности такого развертывания концепции обнаруживаются при рассмотрении экзистенциальной составляющей социетального порядка и ее отношений с трансценденцией [8].
Совершенно иной характер носит рефлексия о духовности в статье Е. А. Тиняковой [9]. Новый взгляд на коммуникацию, на отношения человеческого языка и сверхсмысла основывается на убеждении, что «к концу XX в. философами был создан космический образ языка»[9. С. 56]. Автор полагает, что «метафизические особенности дают языку духовный уровень человеческого бытия», а в «духовной картине мира» можно выделить три этапа – первый, древность, «духовность от природы к человеку», второй, «духовность от человека к природе» и третий, «духовность космоса», когда «… возрождается наука пневматология, согласно которой космос населен духовными существами» [9. С. 57].
Далее новый взгляд на коммуникацию связывается с «энергоемкостью человеческого языка», «признанием энергоемкости нашего мира», с экологической проблемой «перегруженности электромагнитными волнами пространства» [9. С. 61]. В итоге «человеческая духовность соединяется с духовностью мира», а «электромагнитные волны, источаемые предметами человеческой деятельности, – «отблеск» духовности человека» [9. Там же].
Тезис об основном направлении развития человеческой духовности – «насыщение идеальным сверхсмыслом реально текущей жизни» [9. С. 62] – состоятелен в философском отношении. Но порядок аргументации, сам состав аргументов, стиль изложения совершенно не соответствуют рангу проблемы, уровню ее философской и культурологической проработанности. В списке из 22 источников представлены К. Гаджиев, А. Гуревич, А. Гулыга, В. Гумбольдт, А. Лосев, В. Налимов, К. Юнг, а также восемь публикаций на английском и немецком языках, при этом множество упоминаемых без ссылок на их труды авторов еще внушительнее.
Демонстрация эрудированности практически никак не сказывается на оформлении оригинальной авторской точки зрения на проблему. Напротив, попытки самостоятельных формулировок настолько философски бессильны, что вызывают вопросы к профессиональной компетентности автора. Крайняя эклектичность текста становится естественным следствием избранного способа обращения с материалом. Сведение в одном контексте столь различных авторов, как классик медиевистики, классик языкознания, классик философии, классик психоанализа и политолог с учебником «Введение в геополитику», свидетельствует о весьма поверхностном знакомстве с действительным содержание их творчества. Как и в случаях [4] и [5], прямое обращение к проблеме духовности оборачивается тревожной симптоматикой.
В эссе о смысле жизни Р. Г. Давлетгаряевой [2] за основу принят тезис о порядке детерминации: «представление о смысле бытия – ценностные ориентиры – направленность и содержание жизни человека» [2. С. 43]. Версии решений сводятся к трем подходам – экзистенциальному, общественно-историческому и религиозному. Ценностный кризис, по мнению автора, обусловлен наиболее широким распространение первого из них.
Дефект экзистенциализма прямолинейно связывается с «методологией плюрализма», ведущей к этическому релятивизму. Экзистенциальный подход к решению проблемы смысла жизни «… оправдывает вседозволенность, ибо отрицание единого критерия нравственности стирает грань между добром и злом, вследствие чего разрушается духовно-нравственные основания бытия человека» [2. С. 44]. Гедонист, альтруист, утилитарист не могут быть равноправны в своих утверждениях. Автору «совершенно очевидно, что методология плюрализма – это путь к абсурду и вседозволенности» [2. С. 45].
Не менее решительной критике подвергается общественно-исторический подход, чья ущербность обусловлена замкнутостью общества на себе и материализмом. Из этого делается вывод, что «целесообразность жизни человека и человеческого рода в целом возможна лишь при условии, что смысл наличествует в самом Универсуме» [2. С. 45], ареализуется смысл жизни «на плоскости взаимоотношений Бога и бессмертной души» и «лежит за пределами самой жизни»[2. С. 46].
Автор интерпретирует оппозиционные точки зрения, подчиняя критическую аргументацию заранее известному решению. В результате их собственная состоятельность никак не обнаруживается, хотя за ними также стоит развитая традиция. Вместо этого оппозиционным точкам зрения приписываются такие особенности, которые и в самом деле способны отвратить от них. Проблема, однако, в том, действительно ли аутентичные этические концепции содержат такой разрушительный потенциал – отсутствие верно понимаемого смысла жизни – и не замечают этого.
Ослабление позиций оппонентов и, тем более, их искажение не только не усиливает отстаиваемую точку зрения, но, скорее, дискредитирует ее. Так, за прямолинейностью вывода из экзистенциального подхода этического релятивизма и вседозволенности теряются такие детали, как самоопределение экзистенциализма в качестве гуманизма и его бытование в двух вариантах. При этом совершенно игнорируется и то содержание религиозного экзистенциализма, которое могло бы стать дополнительным аргументом для авторской позиции. В результате, сохраняя за автором право на оригинальную точку зрения, приходится признать, что содержание экзистенциального подхода выявлено автором из материи жизни самостоятельно и независимо от представлений собственно философов-экзистенциалистов. Возникающая при этом терминологическая и смысловая путаница является неизбежным побочным эффектом новации.
В общественно-историческом подходе основная погрешность усматривается в том, что перед лицом конечности бытия вопрос о смысле жизни трансформируется в вопрос «какая тогда человеку разница, как жить» [2. С. 46]. Автор не допускает возможности, что человек может свободно признать разницу и свободно же выбрать тот путь, который согласуется с его представлениями о природе и достоинстве человека. Причем выбор этот не будет уступать выбору религиозного человека ни по серьезности оснований, ни по практическим последствиям. Кантовская автономия моральной воли, в частности, следует этой логике. Но эти детали теряются на фоне вывода о том, что «… толкование смысла жизни с материалистической позиции не дает достойного внимания ответа» [2. С. 46].
В работе В. А. Жилиной [3] анализ новых аспектов символичности культуры основывается на трактовке истории, как единства интеграции и автономизации. Объективная закономерность процесса развития понимается так: «чем сильней интегративные свойства целого, тем явственней тенденция к автономизации его частей». И тут же дается пояснение, что «в социуме данный закон проявляет себя в дезинтегративных тенденциях»[3. С. 48].
Объективная закономерность в ее парадоксальной формулировке – чем сильней интеграция, тем выше дезинтеграция – должна быть принята на веру. Для автора, очевидно, здесь нет проблемы, эта предпосылка без дальнейших разбирательств предваряет рассуждения о непосредственном предмете интереса – символичности культуры. Дезинтеграция обнаруживается, в частности, как «нарастание негативных явлений в экзистенциальных характеристиках субъекта», как появление новых форм отчуждения. В итоге «происходит слом системы ценностей» со всеми вытекающими последствиями [3. С. 48]. А поскольку «символичность аккумулирует в себе ценностно-аксиологический аспект» [3. С. 49], она и выступает тем критически важным элементом социального мира, состояние которого сказывается на всей системе. Пути решения проблемы, по мнению автора, следует искать «в восстановлении естественного процесса развития культуры», восстановлении «символичности культурного поля», «через развитие навыков рефлексии» [3. С. 50–51].
Из контекста вытекает, что источником дезинтеграции в современном мире являются новации в области коммуникации. В частности, фиксируется оппозиция «потерянного человека» и «человека в реальной символичности культуры» по отношению к Интернету. Первый может быть поглощен, второй нет. Что представляет собой восстановление «символичности культурного поля», остается не ясным. Предполагается ли создание новой символичности, уравновешивающей коммуникативные новации, или следует как-то адаптировать прежнюю символичность к новым обстоятельствам. В целом интересный подход к проблеме ценностного кризиса с позиций онтологии не добавляет понимания ни в части причин, ни в части возможностей разрешения этого кризиса.
Кризисное состояние общества констатируется также в статье Г. С. Хаковой, посвященной метаморфозам современной цивилизации [10]. Содержанием кризиса является нарастающее преобладание материального, вещественного начала в ориентациях современного человека. Соответственно, в страдательном положении оказываются личностные, духовные начала бытия – «главные ценности человеческой жизни, прежде всего нравственные, деформировались», «мнимой оказалась свобода» [10. С. 54].
В крайне упрощенном виде представляя содержание современности, автор полагает, что «абсолютная захваченность вещественным миром смещает Человека с его пьедестала, вознеся на это место Вещь». Задача усматривается в том, чтобы «произвести переоценку существующих ценностей, вернуть человека на высшую ступень их иерархии». Ввиду декларируемой приоритетности духовных ценностей, «современное общество должно их пропагандировать и насаждать» [10. Там же].
Радикальные упрощения в постановке проблемы влекут за собой неосновательность представлений о возможных путях ее разрешения. Принимая за верное данную квалификацию кризиса, получаем, что «абсолютная захваченность» не оставляет в социальном пространстве места субъекту иного типа, который мог бы эффективно возвращать человека на высшую ступень иерархии ценностей. Знаменательным вынужденным признанием этой коллизии становится бессодержательная отговорка «общество должно их пропагандировать и насаждать». Как будто общество наделено особой субъектностью, отличной от качества субъектности составляющих его людей.
Частную вариацию такого понимания сути кризиса и путей его преодоления представляет собой статья о формировании нравственной личности И. С. Акуловой [1]. Здесь ключевым источником кризисного состояния полагается интерес производителей товаров и услуг, которые «пропагандируют гедонистический образ жизни», который, в свою очередь, «требует соответствия ему всей системы ценностей и ценностных ориентаций», что «приводит не только к духовному опустошению и нравственному разложению, но и физической деградации» [1. С. 56].
Предлагаемые контрмеры весьма неожиданны по причине своей локальности и очевидной нерелевантности масштабам и содержанию кризиса. Спасительная миссия возлагается уже даже не на философию, как в случае [6], а на преподавание философии, «чтобы формировать у современного студента четкую жизненную позицию, стройную систему морально-этических взглядов и критическое мышление» [1. С. 57].
Не приходится спорить с тем, что позиции гуманитарных дисциплин в структуре образовательных программ бакалавриата в результате реформ оказались ослабленными. Очевидно также и то, что это ослабление позиций не компенсируется на следующих уровнях высшего образования. Вместе с тем, не менее очевидно, что внесистемное увеличение доли философии в образовательных программах не окажет влияния на «жизненную позицию» и «систему морально-этических взглядов».
По своей структуре такое понимание проблемы и методов ее решения сходно с предложениями о внедрении в систему образования основ религиозной культуры и теологии. Сходство выражается в игнорировании порядков детерминации в социальном мире, в переоценке влиятельности отдельных факторов в конституировании целого. Если в продвижении основ религиозной культуры и теологии можно усматривать корпоративный интерес, то в приведенном выше мнении, помимо корпоративного интереса, прослеживается недостаточно ясное представление о функции философии в системе образования. И это тоже становится частью проблемы состояния и перспектив ценностного мира.
Подведем итог. Во-первых, тематическое разнообразие и содержание публикаций позволяет заключить, что проблема ценностного кризиса осознается в качестве актуальной и получает достаточно полное отражение в академической рефлексии.
Во-вторых, особенностью этого разнообразия оказывается широкая представленность точек зрения, методологическая и историко-философская обоснованность которых вызывает вопросы и, по меньшей мере, проблематична. Этот факт сам по себе может интерпретироваться как форма проявления кризиса.
В-третьих, обсуждение проблемы обнаруживает одно ее свойство, которое можно счесть имманентным качеством самой проблемы. Так, во всех случаях обращения к проблеме путем прямого оперирования терминологической конструкцией «духовно-нравственные ценности» и попыток ее семантического наполнения методологическая слабость настолько демонстративна, что побуждает усматривать в этих работах не столько инструмент рефлексивного прояснения сути дела, сколько факт, верифицирующий кризисное состояние сферы духа [4; 5; 9; 10].
И, напротив, классической ясностью языка, историко-философской основательностью, методологической корректностью отличаются работы, в которых проблематика «духовно-нравственных ценностей» присутствует опосредованно [7; 8]. Заметим, между прочим, что по достаточно жесткому критерию отбора – возможной рекомендации студентам – лишь эти две работы не вызывают сомнений.
В-четвертых, качественное состояние рефлексии о ценностях, проявляющееся в особенностях языка и стиля, в культуре философской мысли, в порядке предпочтений, в аргументации склоняет к выводу о том, что издание становится жертвой предшествующей стадии эволюции системы образования и подготовки научно-педагогических кадров. Той стадии, когда инфляционное расширение системы обернулось деградацией качества и отбором на понижение. Не может быть никаких сомнений в профессиональной состоятельности и компетентности главного редактора научного направления. Нет таких сомнений и в отношении членов редакционной коллегии направления. Но тогда сознательная политика редакции может быть истолкована только одним способом, а именно, издание бесстрастно отражает характерные особенности кризисного состояния социальной системы, включая особенности кризиса сферы духа.
Список литературы
1. Акулова, И. С. Философия как теоретическая основа формирования нравственной личности / И. С. Акулова // Вестник Челябинского государственного университета. – 2017. – № 13 (409). – Философские науки. Вып. 46. – С. 56–59.
2. Давлетгаряева, Р. Г. Еще раз о смысле жизни. Эссе о смысле жизни / Р. Г. Давлетгаряева // Вестник Челябинского государственного университета. – 2017. – № 13 (409). – Философские науки. Вып. 46. – С. 43–47.
3. Жилина, В. А. Онтологический анализ новых аспектов символичности культуры / В. А. Жилина // Вестник Челябинского государственного университета. – 2017. – № 13 (409). – Философские науки. Вып. 46. – С. 48–52.
4. Липская, Л. А. Духовно-нравственная эволюция российского общества / Л. А. Липская // Вестник Челябинского государственного университета. – 2015. – № 19 (374). – Философия. Социология. Культурология. Вып. 37. – С. 132–138.
5. Марцева, Л. М. Культура и цивилизация: диалектика содержания и формы / Л. М. Марцева // Вестник Челябинского государственного университета. – 2017. – № 1 (397). – Философские науки. Вып. 43. – С. 37–46.
6. Мацына, А. И. От человека преодолевающего к культуре преодоления / А. И. Мацына // Вестник Челябинского государственного университета. – 2016. – № 8 (390). – Философские науки. Вып. 41. – С. 33–35.
7. Павлов, А. П. Социальное бытие и миропорядок / А. П. Павлов // Вестник Челябинского государственного университета. – 2017. – № 4 (400). – Философские науки. Вып. 44. – С. 21–26.
8. Павлов, А. П. Экзистенциальная составляющая социетального порядка / А. П. Павлов // Вестник Челябинского государственного университета. – 2017. – № 7 (403). – Философские науки. Вып. 45. – С. 50–55.
9. Тинякова, Е. А. Человеческий язык и сверхсмысл, который дает единство и плюралистичность культурному процессу / Е А. Тинякова // Вестник Челябинского государственного университета. – 2017. – № 7 (403). – Философские науки. Вып. 45. – С. 56–64.
10. Хакова, Г. С. Человек как высшая ценность: метаморфозы современной цивилизации / Г. С. Хакова // Вестник Челябинского государственного университета. – 2017. – № 13 (409). – Философские науки. Вып. 46. – С. 53–55.
11. Шпека, К. А. Любовь и небытие в абсолютном универсуме / К. А. Шпека // Вестник Челябинского государственного университета. – 2017. – № 4 (400). – Философские науки. Вып. 44. – С. 5–10.
DISCOURSE ON VALUES AS A PART OF SPIRITUAL AND MORAL CONDITION OF THE TIME. PART III
S.V. Serebryansky
The subject of the analysis is publications on axiological problems in the regional university periodical. It is assumed that academic consideration adequately reflects the features of the spiritual and moral condition of the time and discourse on values in modern Russian society. The peculiarity of the author’s point of view, the nature of argumentation, features of the turn of phrase are considered as indicators of the current state of affairs. It turns out that the methodological elaboration of value problems and philosophical culture of analysis are a serious problem themselves and this fact acts as a part of the spiritual situation of the time. Publications on axiological problems reflect the dominant stereotypes of public consciousness. The conservative turn in public life and the ideological crisis are reflected in the peculiarities of academic discourse. The concept of spiritual and moral values is the most problematic one in the considered articles.
Keywords: values, spiritual and moral values, reflection, review, crisis.