Давным-давно - лет 30 тому с лишним назад - Драйден взял серию углубленных интервью у нескольких широко известных тогда фигур в области психотерапии. Кроме других, у нас есть в архивах и транскрипция его объёмной беседы с Арнольдом Лазарусом, создателем мультимодальной терапии (ММТ) и одним из крупнейших деятелей движения КПТ - была выпущена в виде книге из обозначенной серии, "A Dialogue with Arnold Lazarus: It Depends".
Из всех глав для публичного перевода было решено выбрать сегмент, посвящённый обсуждению положения дел насчёт школ, течений и методов терапии на тот момент. Более всего поражает, что с 1991 года обстановка в этой плоскости не то что не улучшилась как-то внушительно - пожалуй, даже наблюдается определённый регресс. Но это если смотреть в целом; некоторые частные группы и отдельные ассоциации всё же двигают науку психотерапии вперёд, и это не остановить никаким мракобесием, но пока что имеем, то и есть.
Об остальном судите сами; перевод выполнен ниже по тексту оригинального издания.
Уинди Драйден (УД): Теперь я бы хотел обсудить Ваши взгляды на современную психотерапевтическую сцену, так сказать. Существуют буквально сотни различных подходов к психотерапии, но ради целей нашего интервью я бы предложил сфокусироваться на тех, что в мэйнстриме, а так же на некоторых менее традиционных формах, которые сейчас в моде. Давайте начнём с Ваших взглядов на психодинамические подходы. В чём Вы видите некоторые их силы и слабости?
Арнольд Лазарус (АЛ): Я полагаю, что в рубрике психодинамических прежде всего выделяют три - фрейдовский психоанализ, адлерианскую индивидуальную психотерапию и юнгианскую аналитическую психотерапию; хотя есть ещё дюжины производных от них ответвлений.
Я бы сказал, что книга "Текущие Психотерапии" (4 редакция), под редакцией Рэймонда Корзини и Дэнни Уэддинга (1989) - та, где они представляют 14 основных подходов - это сейчас лучший источник, позволяющий читателю понять и сопоставить различные ориентации, которые в данное время используются в практике.
Давайте начнём с психоанализа - и сразу спросим, какие существуют данные, которые показывают, что психоанализ это терапия первого выбора для какой-либо конкретной проблемы? Я не знаю о таких вообще. Всё же есть много людей, которые околдованы сами процессом: самой этой идеей лежать на кушетке и свободно ассоциировать.
В некоторых кругах классический психоанализ всё ещё пользуется широким успехом, и люди выдающейся славы в фильмах, спорте и других публичных аренах - открытые "анализанты", продвигающие все мыслимые достоинства этого процесса.
Тем не менее, когда дело доходит до чего-то научного, я не могу припомнить ничего получше, чем цитату из недавней редакторской заметки Пола Маллена (1989) в "Журнал Психиатрии Австралии и Новой Зеландии". Его заметка называлась "Психоанализ: Вероисповедование в Упадке", и в абстракте статьи сказано:
Психоанализ - в упадке. Его методы лишены возможности серьёзного рассмотрения в качестве научных, а его заявления о терапевтической эффективности порваны наукой в клочья. Роль, исполняемая им ранее в этом веке в качестве части неотъемлемого нарратива западной культуры, утратила былое величие. Стажёры-психиатры, впрочем, всё ещё время от времени соблазняются его увядающими прелестями, к своему разочарованию. Настало время отправить психоанализ на подобающее ему место - в качестве эпизода истории развития психиатрии и мощной волны в западной культуре ХХ века (Маллен, 1989; 17).
Затем Маллен на нескольких страницах подчёркивает тот факт, что психоанализ как терапевтическая модальность вне разумных сомнений с треском провалился. Его продолжающаяся публичность - скорее отражает собой форму религиозного культа, нежели научный статус психотерапии.
УД: Что можете сказать о кратких версиях психодинамической психотерапии?
АЛ: Очевидно, что краткая терапия - область специализации, которая, вероятно, не существовала бы, если бы не доминирование психоаналитической ориентации на протяжении большей части этого столетия. Вопреки изобилию терапевтических ориентаций, в большинстве мест психотерапия всё ещё синоним психоанализа. Краткосрочная терапия, как специальность, видимо возникла в психодинамическом контексте, хотя история полна скоростными ремиссиями во всех видах помощи. Пожалуй, обстановка была бы менее сумрачной, если бы психодинамическую и психоаналитическую терапию все эти годы понимали как затянутую психотерапию, а недавние разработки бы обозначили как не столь продлённые.
Что в действительности произошло - психодинамические терапевты сперва осудили новые краткосрочные методы как поверхностные и неполноценные, даже опасные. Или же они отвергали их, утверждая, что такие подходы предназначены для очень нездоровых людей, недостаточно "собранных" для настоящего психоанализа. Затем они всё-таки видоизменили свой продукт, в силу стоящих оснований.
Краткие динамические терапии удовлетворяют всё большим временным и экономическим ограничениям со стороны потребителей и других причастных плательщиков; они могут конкурировать с буквально сотнями соперничающих подходов, помогают восстановить сильно ослабший поток учащихся в аналитических институтах и делают исследования исходов терапии более осмысленными.
Но моя личная реакция на краткую психодинамическую терапию - что это некая попытка заставить архаичную модель работать производительнее, вроде того, как бить молотком сильнее и быстрее; вместо того, чтобы отложить этот инструмент и использовать современные орудия.
И в итоге произошло так, что требования общества привели эту когорту к разработке подобных краткосрочных, ограниченных во времени или просто кратких психодинамических методов. Но сейчас собираются некоторые данные. Один из авторов этого течения, доктор Хабиб Дэванлу, записывает свои сеансы на видео. Эти записи показывают, что он крайне активен, в отличие от классических психоаналитиков, и непреднамеренно, как мне кажется, используется некоторые рационально-эмотивные, поведенческие и когнитивные приёмы - хотя он определённо не стал бы называть их так.
По всей видимости, у них результаты и впрямь получше, чем это было в классическом психоанализе, но всё равно это как-то суматошно с моей точки зрения; на самом деле подход не вполне систематичен и не столь всесторонний, как краткие мультимодальные методы, но по крайней мере это не занимает многие годы, пока из клиентов выдаивают все деньги. Так что вот таков мой ответ по вопросу некоторых кратких динамических терапий.
УД: Перейдём тогда к Вашим взглядам на юнгианскую терапию.
АЛ: Ну, Уинди, позвольте мне сразу сказать, что я вообще не рассматриваю юнгианскую терапию в качестве терапии. Я вижу её как некоторую форму искусства, некий мистический опыт или религиозный обряд, потому как юнгианские терапевты поглощены сновидениями и символами и филогенетическими бессознательными воспоминаниями, а также кросс-культурными расовыми образами, ну и знаменитые анима и анимус, которые, как говорят, действуют подобно автономным личностями.
Я вижу очень мало общего в этом с терапией, и рассматривают юнгианство в качестве своеобразно религиозной формы искусства. Не могу себе представить, что направляю пациента к юнгианскому терапевту - разве что этот человек очень неплохо функционирует и предпочёл испытать какой-то просветляющий мистический, расширяющий сознание опыт вроде того, что обещают предоставить юнгианцы. Однако я не мыслю об этом как о терапии в значении помощи людям с их насущными проблемами, достижении улучшений в жизни, преодолении страданий и всего прочего.
УД: Что насчёт Адлерианской терапии?
АЛ: Адлерианский подход - один из тех, что ближе всего к моим собственным представлениям. Я думаю, что Адлера как теоретика сильно "недопродали", что каким-то непостижимым для меня образом фрейдизм и юнгианство вытеснили его, тогда как именно он - тот, кто должен был быть нашим героем последние 50 лет, так как благодаря ему мы сейчас пользуемся массой инноваций в психообразовательных программах и процессах.
Я заметил кое-что общее среди тех адлерианцев, которых встречал. Все они выглядят необыкновенно добрыми людьми. Они оказывают своим пациентам чрезвычайное уважение и часто весьма эффективна благодаря тому факту, что ориентированы на преподавание и на действие.
В текстах Адлера множество мудрых наблюдений и рассуждений, но в общем эта ориентация лишена той систематизации, которая напрашивается. Однако многие из моих текущих идей насчёт жизни, людей, образования, общества и так далее были мощно сформированы под влиянием чтения трудов Адлера; и также тем периодом, который я провёл в госпитале Мальборо Дэй, Лондон, когда был студентом. Доктор Джошуа Бирер возглавлял тогда больницу, и он был адлерианцем. В общем, я куда более положителен в адрес адлерианского подхода, чем в сторону фрейдовского или юнгианского.
УД: Тогда перейдём к гуманистическим и экзистенциальным подходам психотерапии. Пожалуй, мы могли бы начать с рассмотрения Ваших мыслей о личностно-центрированной терапии.
АЛ: Личностно-центрированная терапия, которую разработал Карл Роджерс, кажется наиболее полезным задником для большинства клиницистов. Я хочу сказать, что по моему он был прав, изучая некоторые из важнейших способствующих условий терапии, подчёркивая значение эмпатии, искренности и безусловного уважения. Это обеспечивают неплохую отправную точку, некий конструктивный контекст, или творческий терапевтический климат. Но этого определённо недостаточно для преодоления большинства проблем, в особенности более серьёзных.
Как я утверждаю, это лишь почва, в которую нам нужно засадить специфические стратегии, чтобы они могли там укорениться. Опять же, определённо нет данных о том, что личностно-центрированный подход позволяет лечить тики, фобии, компульсии, вредные привычки, обсессии, паническое расстройство или любую иную массу жалоб, но что он позволяет, и решительно в этом хорош - он способствует проходу юных студентов к следующей стадии формирования идентичности.
Как мы знаем, эта школа начиналась в обстановке колледжей и до сих имеет малую релевантность, как я думаю, к повседневному миру в целом и для большинства проблем, что мы в нём встречаем. Так что я понимаю личностно-центрированную терапию лишь как полезный фон и, время от времени, я сам очень даже роджерианец. Когда я замечаю, в своём "хамелеонском" ключе, что пациенту требуется лишь некоторая доброжелательность и кое-какое "отцовское", так сказать, участие и мало что кроме - то он, или она, от меня это получают. В большинстве же случае затем нам нужно двигаться далее к иным вещам, которые куда более продуктивны.
УД: Как это увязывается с экзистенциальным подходом таких персон, как например Ролло Мэй, или Ирвин Ялом?
АЛ: Интересная вещь насчёт экзистенциальной терапии - в том, что её приверженцы признают, что это никоим образом не частная техническая стратегия; в ней нет каких-либо новых правил проведения терапии. То, что в экзистенциальной терапии происходит - задаются вопросы, вопросы, которые могут вызывать отклик у каждого, вопросы о природе человеческого бытия, природе тревоги, отчаяния, горя, одиночества, изоляции и аномии. В ней разбираются с вопросами творчества и любви. Терапевты этой ориентации видимо полагают, что благодаря исследованию этих вопросов, которое подчеркивает понимание личностного смысла глубоких человеческих чувств, пациенты каким-то образом смогут прийти к миру со своей жизненной долей.
Опять же, я думаю, что это полезно для некоторых людей, в рамках мультимодального подхода я готов обсудить эти тяжёлые проблемы с теми, кто этого желает, и часто люди уходят с некоторым ощущением умиротворения, обогащения или там космической наполненности. Но, в качестве самостоятельной терапии, я как обычно спрошу, есть ли какие-то данные, показывающие, что таким путём можно достичь в чём-либо лучших результатов по сравнению с другими подходами. И сейчас ясно, что ответ "Нет".
УД: Каково Ваше мнение о некоторых терапевтических подходах, которые относят себя к так называемой "четвёртой силе в психологии", а именно - трансперсональной психологии?
АЛ: Откровенно сказать, я никогда до конца не понимал, о чём эти трансперсональные терапевты вообще. Из того, с чем я знаком - они, похоже, исповедуют духовно-мистические, эзотерические концепции. Они обожают слово "трансцендентное", и часто говорят о внетелесной осознанности. Мне это напоминает производное юнгианства в некоторых смыслах, но при этом люди, привлекаемые этим, ищут что-то ещё более лженаучное, потому что трансперсональный подход, как я его понял, не разбирается с проблемами предметно или систематически, в нём не процедур или программ для проработки или облегчения каких-то определённых трудностей. Это некий глобальный "духовный" способ обработки информации.
Как Альберт Эллис и Рэймонд Игер (1989) указывали в своей книге "Почему Некоторые Терапии Не Работают", в трансперсональной психологии скрывается множество рисков. Одна из этих проблем трансперсональных подходов - в их оппозиции постулатам гуманизма, они подчёркивают, что наши жизни на этой земле должны быть такими, чтобы мы достигли счастья в жизни после, в неком небесном существовании, и они рассуждают в терминах "конечной награды", жертвы, мученичества и во многом саботируют земные радости ради большей выгоды где-то там, в вечной жизни после смерти.
Таким образом, эта позиция склонна стимулировать, согласно Эллису и Игеру, антигуманное цензорство, сорт фашизма, который запросто усугубляется до терроризма, религиозной войны и геноцида. Нам стоит избегать тех, кто фанатично провозглашает от имени какой-то "высшей силы", что должны делать его или её истинные последователи.
Хотя при всём этом в целом трансперсональный подход не сводится к отрицанию реальности, и многие ответственные трансперсональные терапевты вовсе не проповедуют чудеса великолепной после-жизни. Но большинство их идей противоположны тому, что я считаю научной, эффективной терапией и гуманистической философией. Что, опять же, полностью противоречит тому, за что я стою как профессионал.
УД: Что ж, теперь давайте обсудим Ваши взгляды на текущие тренды в рамках бихевиоральной и когнитивно-поведенческой терапии. Это, разумеется, та традиция, с которой Вы были наиболее тесно связаны в прошлом. В настоящее время Вы всё ещё счастливы ассоциироваться с ней?
АЛ: Да, хотя я вижу себя сейчас шире, более технически эклектичным и более гибким, чем большинство моих поведенческих и когнитивно-поведенческих собратьев. Я наиболее сильно отождествляю свою практикую с КБТ, потому как она опирается на исследования, имеет дело с причинно-следственными связями и потому что выражает честную попытку ответа на вопрос, что или кто лучше всего может помочь каждому индивидуальному клиенту.
Одна из крупных ошибок, сделанных некоторых искушёнными исследователями - заключать из мета-анализов (напр., работы Смита, Гласса и Миллера, 1980), что нет никаких специфических проблем, требующих предписанного лечения, то есть ни один метод не превосходит другой. Если аккуратно интерпретировать массу таких мета-анализов с большей добросовестностью, то мы увидим, что бихевиоральные подходы - именно что превосходят все прочие по большинству показателей (напр., Шапиор и Шапиро, 1983). Это неудивительно, так как в поведенческих направлениях людей побуждают мыслить и поступать иначе, что я рассматриваю в качестве двух основных ингредиентов позитивного изменения.
Современная бихевиоральная терапия характерна разнообразием взглядов и продолжает порождать широкий спектр процедур. Начиналось всё с несколько узкой манеры, но современная поведенческая терапия значительно шире, чем была даже каких-то 10 лет назад, и она всё же покоится на том плодотворном допущении, что клиническая практика должна твёрдо придерживаться принципов и результатов экспериментальной психологии.
И, собственно, одна из прелестей в КБТ - в том, что её философия не предписывает отказ от использования концепций и стратегий, заимствованных из областей, прямо не связанных с экспериментальной психологией; вроде теории систем, тренинга коммуникации или, конечно же, психофармакологии. Изначально поведенческая терапия определялась как клиническое приложение современной теории научения, но сегодня эта позиция слишком тесная, хотя до сих пор некоторые люди в этой области не вполне осознают этого.
УД: У Вас вызывает какие-либо опасения тот путь, по которому развивается сфера КБТ сейчас?
АЛ: Что меня действительно больше всего беспокоит насчёт поведенческой терапии - то, что наш контингент видимо тяготеет к фрагментации и специализации. К примеру, такая дисциплина, которую называют "поведенческой медициной", невероятно популярная в этой стране (США), очень характерный случай. Что, похоже, здесь имеет место - люди в основном хотят быть специалистам, что, на мой взгляд, не самый мудрый выбор.
Нам нужно куда больше информации прежде, чем специализация станет осмысленной. Тем не менее, мы встречаем людей - специалистов в биологической обратной связи, или тех, кто специализируется на терапии сердечно-сосудистых заболеваний, или других, кто применяет принципы научения к какой-либо иной очень особенной популяции, и вот это явная узость просачивается в деятельность большинства современных практиков.
Это соответствует тому, что я ранее говорил насчёт небольшой популярности мультимодальной ориентации по сравнении с теми школами, которые дают клиницистам некое ощущение экспертности, за счёт очень узкой направленности. Я нахожу эту узконаправленность, подобную псевдо-экспертность, когда изучаю многие области. Возьмём хотя бы журнальные статьи, которые публикуются последнее время в изданиях о КБТ. Они столь сосредоточены на крайне узкой специализации, что для практикующего клинициста их содержание практически не несёт пользы.
Редакторы скорее опубликуют статью, которая описывает исследования по АВА-дизайну с алкоголиком, который пробует различные сорта брэнди в разных концентрациях, нежели отчёт о мультимодальной работе широкого профиля с рядом проблем типичного клиента, потому что в клинических условиях невозможно обеспечить настолько непорочный контроль.
Так что одно из моих главных беспокойств состоит в том, что те научные положения, которые выделили поведенческую традицию из всех прочих ориентаций и сделали их такими привлекательными для нас - также приводят к нежелательной фрагментации и атомистической тенденции, о которой я сейчас жаловался. Я читаю множество статей, которые выглядят такими молекулярными и столь незначительными, что я регулярно заканчиваю с ощущением фрустрации. Я бы хотел видеть более, скажем так, увесистые доли информации в когнитивно-поведенческой литературе.
УД: Я бы ещё хотел особенно обсудить Ваши воззрения на два частных подхода в традиции КБТ, а именно рационально-эмотивную и когнитивную терапию. Если бы перед Вами встал выбор практиковать либо РЭПТ, либо когнитивную терапию, что бы Вы избрали для практики?
АЛ: Мне слишком трудно ответить на такой вопрос, потому что когда бы я ни пытался, письменно или при разговоре с Беком, Эллисом и другими рационально-эмотивными и когнитивными терапевтами обрисовать то, что мне кажется ключевыми параметрами и рамками их соответствующих подходов - мне всегда сообщают, что я неправ, и что их терапии по факту более основательно и широко ориентированы, чем я об этом могу судить.
УД: И как Вы отвечаете на это?
АЛ: Я отвечаю так, что теоретически ничего не останавливает практиков РЭТ или кого-либо из последователей Бека в применении любого мультимодального метода, но по факту их диапазон действий значительно менее исчерпывающий. Готовый ответ Эллиса: "Но мы это всё так или иначе делаем, и занимались этим за годы до того, как ты даже об этом задумался".
В моей статье из "Практика Рационально-Эмотивной Терапии" под редакцией Майкла Бернарда и Рэймонда ДиДжухеппе (1989), под названием "Внутри рационально-эмотивной терапии" - я утверждаю, что если взглянуть на то, что действительно делают большинство когнитивных и рационально-эмотивных терапевтов, то мы увидим, что они не задействуют образные, сенсорные, межличностные, аффективные и биологические измерения столь обширно, как они заявляют. У них есть пристрастие оставаться почти исключительно в когнитивной зоне временами, и на мой взгляд они решительно злоупотребляют этим чаще, чем стоило бы. Против этого мнения и Эллис, и Бек возражали одинаково, но они меня не убедили в том, что я как-то серьёзно ошибаюсь.
УД: И так, снова, Вы могли бы упрекнуть их за их недостаточную широту охвата - в том, что они пренебрегают модальностями, которые Вы рассматриваете как важные для оценки и вмешательства.
АЛ: Да, и не только с моей перспективы определённые модальности временами умалчиваются или обходятся стороной, но и даже те, что в терапии адресуются - получают несколько скудное обращение. Возьмём к примеру воображение. Хотя Эллис и многие рационально-эмотивные терапии применяют фантазию (ими разработана техника под названием "рационально-эмотивная визуализация", и некоторые другие образные приёмы они тоже употребляют), я сомневаюсь, что они используют более чем 4-5 различных образных стратегий.
Я не уверен, применяют ли когнитивные терапевты школы Бека какие-то особые упражнения с мысленными образами. Однако, в мультимодальной терапии имеется по крайней мере 10-12 отдельных техник такого рода, которыми мы пользуемся. Позвольте мне повторить, что вообще ничего не мешает рационально-эмотивным терапевтам или когнитивным терапевтам делать то же самое, но при этом они слишком настроены на "левополушарные" понятия и суждения в ущерб "правополушарным" образам. Я нахожу такую практику слишком ограниченной.
УД: Как Вы смотрите на семейную терапию?
АЛ: Семейная терапия означает различные вещи для разных людей; существует множество форм семейной терапии. Семейная терапия, практикуемая Нэйтаном Аккерманом, вовсе не та, что делают Мюррей Боуэн, или Сальвадор Минухин, или Карл Уитакер, или Джей Хэйли, если упомянуть лишь несколько ведущих фигур в этой области.
Все они отличаются друг от друга, и при этом очень даже противоположны кому-то вроде Джеральда Паттерсона, это поведенческий семейный терапевт. Так что в который раз я вынужден констатировать, что здесь нет какого-либо систематического корпуса знаний, который мы могли бы называть семейной терапией. Но оказалось, что часто бывает весьма полезно увидеть людей в семейном контексте, и мультимодальный клиницист определённо готов определять такие показания.
Однако, нежели говорить, как делают многие семейные терапевты, что "я работаю с семьями" - мультимодальный терапевт скорее переключает фокус внимания туда и сюда между индивидуальным клиентом, его или её аспектами, и этим же индивидом в его или её социальной обстановке. И в связи с этим бывают эпизоды, когда мы рассматриваем показания к семейной терапии.
Например, мы можем заниматься с человеком, который продолжает говорить о своих проблемах с членами семьи, и если это тот вопрос, который было бы полезно поднять в присутствии этих людей, чтобы мы получить от них непосредственный вклад в понимание этих проблем, то почему бы не попробовать? Мне на ум не приходит, что в этом может быть столь загадочного или чудесного.
УД: Мультимодальная терапия действительно возникла из бихевиоральной и когнитивной традиции. Как следствие, могли бы Вы сказать, что тот способ терапии в семейной контексте, что используют мультимодальные терапевты, в основном исходит из теории социального научения в приложении к этому?
АЛ: Да. Давайте возьмём конкретный случай. То, что я хочу показать - насколько простыми и прямолинейными могут быть "семейные сессии". Я работал с одной юной женщиной 28 лет, которая была очень расстроена в связи с тем фактом, что её отец казался ей совершенно разочарованным в ней. У неё также был ряд обид в адрес матери, которые ей было трудно выразить. Мы с ней обсуждали эти вопросы, провели несколько ролевых игр, и я побудил её начать разговор с родителями и выразить свои переживания. Но она не сумела это сделать, испытывая определённую неохоту и затруднения.
После дальнейшей дискуссии я предложил, что мы можем встретиться с ними в терапии; она согласилась, родители пришли, и мы поговорили об этих вопросах довольно открыто. Отец недвусмысленно объявил, что ни в коей мере не разочарован в своей дочери; напротив, он подчеркнул, как гордится ей и её успехами. Дочь весьма эмоционально откликнулась на этот счёт, и с тех пор они с отцом сумели выстроить иной уровень понимания и стиль взаимодействия.
Затем я поощрил, чтобы дочь поведала матери о своих оставшихся беспокойствах. Та нашла, что ей легче это сделать со мной в качестве "арбитра". И так они с матерью провели очень насыщенный разговор до конца сеанса. Дочь потом пришла (индивидуально) на следующую консультацию и сообщила, что эта семейная сессия была поворотной точкой для неё. И в самом деле, после этой семейной консультации она продолжила работу куда продуктивнее и добилась значительных результатов. И вот такой у меня был простой случай в эту тему, где я привлёк семейную систему в очевидной, прямолинейной, здравомысленной манере.
УД: Вы отметили разнородную натуру подходов внутри области семейной терапии. Как Вы расцениваете текущий статус семейной терапии?
АЛ: На мой взгляд, большая часть её посылок - анекдотической природы, и очень мало, если вообще они есть, таких положений, которые основаны на исследованиях или заверенных эмпирических данных. У нас сейчас внушительное число энтузиастов семейной терапии, мы видим некоторых крайне харизматичных лично выдающихся людей в этом поле, некоторые из которых, я уверен, превосходные специалисты благодаря своим артистическим способностям - но сама область как целое поражает меня своей хаотичностью и раздробленностью.
УД: Недавно пошла волна интереса к терапевтическим подходам, которые основаны на работе Милтона Эриксона и нейролингвистическом программировании. Что можете добавить насчёт этих разработок?
АЛ: Здесь, опять же, моё впечатление в том, что ряд весьма наблюдательных людей подметили некоторые весьма состоятельные моменты насчёт нескольких эффективных вмешательств. Сам Эриксон был, насколько я могу судить, очень одарённым и изобретательным клиницистом. Некоторые его последователи развили его идеи куда дальше, но опять же не предоставили никакого корпуса связных или согласованных данных - мы имеем лишь попурри из мнений, концепций и идеологий, к которым можем обращаться.
Не вижу ничего неправильного в "шведском столе", не поймите превратно. Моё возражение, однако, в том что люди, называющие себя "эриксонианцами", не обладают систематическим научным базисом, не имеют ни приверженности, ни даже достаточного понимания современной теории научения, и соответственно не могут оценить важность понятий вроде моделирования, викарного научения, самоэффективности и так далее - и при этом чрезвычайно очарованы изобретательными стратегиями, вырастающими из их дисциплины, применяют их наобум, часто к ущербу людей, которым требуется нечто совершенно другое.
Будучи мультимодальным терапевтом с основой в виде технического эклектизма, я не покупаюсь ни на одну из их теорий, но могу заимствовать любые из их техник. Однако я нахожу себя в тоске, когда они предъявляют то, что они делают, в качестве полноценных терапий, когда то, что они могут предложить - это несколько, я подписываюсь под этим, весьма полезных идей и стратегий.
То же самое можно сказать о гештальт-терапии, психодраме, транзактном анализе и биоэнергетическом анализе, если упомянуть лишь несколько популярных подходов. Многие из этих направлений имеют огромную массу последователей, в силу той ограниченности и привлекательности гиперфокуса, о которой я продолжаю вспоминать.
УД: Если подытожить то, что я услышал - так это получается, что те подходы, которые мы обсудили, все вносят некий вклад в определённых узких областях, но им недостаёт всесторонней широты. Вы рассматриваете даже когнитивно-бихевиоральные подходы к психотерапии в качестве неполных, и, если верно понял, Вы утверждаете, что только мультимодальная терапия действительно может считаться всесторонней. Я прав?
АЛ: То, что мы пытаемся достичь мультимодальной терапией - это систематический всесторонний подход. Это не какая-то очередная школа или закрытая система. Это эклектическая инициатива, позволяющая избежать соблазна любой единичной ориентации.
УД: Но Вы не признаёте, что некоторые прочие подходы, что мы обсудили, также работают в сторону подобной полноты охвата?
АЛ: Нет, я так не думаю. Я вижу, что у других подходов всегда обнаруживаются вполне очерченные предельные точки. В определённых местах они встают намертво. Они не готовы выглянуть за определённые рамки. Я поместил себя вне всего подобного и продолжаю сохранять интерес к тому, как мы можем обращаться ко всей массе полезных аспектов различных подходов, не подписываясь на мешанину теорий, что заканчивается лишь недоумением и растерянностью.
Теоретический интеграционизм, в моём понимании, в настоящий момент довольно проигрышный путь. Верить, что мы можем извлечь лучшие теории и концептуальные предпосылки из мириада подходов перед нами, кажется мне прыжком значительно выше нашей текущей головы. Это, проще говоря, слишком громадная задача, слишком запутанная и мы не можем это сделать по многим причинам - не последняя из которых в том, что множество теорий просто несовместимы друг с другом, они покоятся на тотально различных парадигмах, и их системы координат эпистемологически разнородны.
Однако мы можем практиковать техническую эклектику или, как Вы это обозначили, теоретически последовательный эклектизм (Драйден, 1987) - пользуясь техниками с доказанной эффективностью из любой дисциплины. Моё мнение, что если мы не будем так действовать, мы очень сурово ограничим собственную результативность.
При этом я готов свидетельствовать, что настоящий учёный не может себе позволить быть эклектиком; исследователю нужно следить за одной-двумя переменными за раз, изолировать активные ингредиенты вмешательств - и затем клиницисты смогут воспользоваться результатами таких опытов. Таким образом, мультимодальный подход - это не способ синтеза теорий, но систематизация техник среди различных дисциплин.
УД: На Ваш взгляд, какой текущий статус мультимодальной терапии в рамках всей сферы эклектизма и интеграции?
АЛ: Я думаю, что она очень здорово вписывается в группу систематических прескриптивных терапий, которые стали, как Вы указывали, категорией высокого интереса в последние годы. Иначе говоря, мы признаём "терапии выбора" для конкретных проблем. Сам тот факт, что существует Общество Изучения Интеграции Психотерапии (SEPI), указывает, что терапевты различных убеждений теперь готовы сесть и беседовать друг с другом, обмениваться идеями и пытаться достичь синергетического усиления благодаря сбору и сочетанию своих стратегий.
УД: Отвечая на вопрос, Вы упомянули, что теснее всего мультимодальная терапия ассоциирована с теми, кто заинтересован в разработке некого прескриптивного подхода к психотерапии. Но какой интерес участники SEPI могут питать к мультимодальной терапии?
АЛ: Вы затронули кое-что, на мой взгляд, эндемичное, это тот факт, что множество люди слишком заняты педалированием своих собственных товаров и не питают особенного интереса к тому, что предлагают вокруг. Таким образом у нас получаются различные бренды эклектизма, и я бы сказал, что если и есть одна организация, которая знает больше всего о мультимодальной терапии, то это определённо SEPI. Но я бы также сказал, что по крайней мере, я думаю, около трети её членов не могли бы заметить разницу между мультимодальным подходом и любым иным сортом эклектизма.
УД: Если не ошибаюсь, Вы кажется намекаете на то, что в движении эклектизма и интеграции происходит нечто похожее на то, что мы уже обсудили в глобальной области психотерапии. В частности, мы сейчас наблюдаем процветание различных подходов к эклектике и интеграции.
АЛ: Это верно. По факту, я думаю, я почти дословно процитирую Вас, если скажу, что в одной критической статье (Драйден, 1986) Вы указывали, что существует действительная опасность развития столь же огромного множества эклектических ориентаций, сколько мы видим конкурирующих систем психотерапии на текущем рынке. Вы писали о том, насколько прискорбным был бы такой исход. Вместо того нам стоит постараться развить такой подход, который смог бы позволить разработать систематический, последовательный, ответственный прескриптивный эклектизм, к которому могло бы примкнуть большинство практикующих.
УД: Насколько оптимистично Вы относитесь к такому прогнозу на будущее?
АЛ: Я не определился. Как я уже отмечал, у людей есть определённая страсть продвигать своё личное добро, обделяя вниманием чужое. Они могут выиграть в этой борьбе, так что вместо того, чтобы действительно включать эффективные методы и идеи друг у друга, они лишь продолжать толкать свои собственные бренды эклектики. Я надеюсь, что здесь я сильно ошибаюсь.
УД: Так Вы предсказываете, что эта надежда на движение в сторону интеграции, где мы в определённом смысле или придём к некому общему языку или договоримся о неких общих принципах изменения и вмешательства, вряд ли осуществится.
АЛ: И не могу сказать, что я особо оптимистичен насчёт такого поворота, но я по крайней мере могу доложить об одном позитивном тренде. Когда я впервые писал о технической эклектике в 1967, я столкнулся с обширной оппозицией и от поведенческих, и от психодинамических клиницистов сразу. Но сейчас многие бывшие оппозиционеры видят, что эклектизм - вовсе необязательно противник науки, и что систематическая позиция технической эклектики могут прибавить к нашим познаниям.