Даниил Крамер, джазовый и классический пианист, Народный артист России
Любовь к музыке – это с детства?
Музыку я любил всегда и до смерти любить буду. А вот процесс работы над музыкой не всегда вызывает удовольствие. Иногда приходится просто стиснуть зубы и потерпеть, заставить себя поработать. Особенно это нелегко, когда ты ребенок.
Но любовь - с детства.
Почему Вас отдали учиться в музыкальную школу?
Мама сказала (я этого не помню), что где-то к трем годам я бегал от висящей на стенке домашней радиоточки, и пытался пальцем подбирать, что я там слышу. Она увидела, что я упорно этим занимаюсь, и услышала, что вроде получается. И пригласила знакомого флейтиста. Он пришел, и через месяц сказал: «Я его выучил нотам. Он всё слышит. Дальше - либо на флейте учить, либо выбирайте инструмент». Мама выбрала для меня тот инструмент, который она знала. Она была хорошей пианисткой.
Говорят, что чем больше у тебя занятий, тем больше времени получается в сутках.
Меня хорошо учили, мои преподаватели никогда не говорили – играй 6 часов в день. Они мне говорили – вот твое задание, сделаешь его, и ты свободен. Сделаешь за 20 минут – молодец, сделаешь за 20 часов – извини.
Пианист должен играть так, чтобы не смотреть в ноты?
Это называется «пальцевая память». Ваша память рождает сейчас слова, которыми Вы разговариваете, Вы даже этого не замечаете, но так работает память.
У музыканта тот же самый процесс, только с нотами. Моя память рождает музыкальные фразы, пассажи, «запомненный текст». Но я, тем не менее, люблю играть по нотам, потому что на сцене бывают стрессовые ситуации: ты вдруг что-то забыл, и все, ступор. Я очень не люблю эти моменты, поэтому с некоторых пор играю на сцене по нотам.
Но я на память учу очень быстро. Для нас это язык, мы просто так разговариваем.
Если я Вам дам запомнить набор из 105 букв, Вы его будете долго запоминать, а если эти 105 букв я объединю во фразу, смысл которой Вы поймете сразу, Вам почти не нужно запоминать, именно в этом секрет.
Мы уже понимаем, что тут - просто смена гармонии, ее не надо учить, ее надо понять. А тут - вот такой пассаж, он состоит из таких-то частей, и если ты понял, из каких частей он состоит. И уже учить не надо, просто понимаешь, как это делается.
Мы начали с вопроса о любви. Так вот это еще вопрос любви. Когда тебе нравится какая-то музыка, когда ты ее любишь, ее практически не приходится запоминать. Она в голове, и иногда от нее приходится избавляться. Потому что она врезается тебе в мозг, и ты уже не можешь от нее избавиться.
Но импровизация – это тоже язык. Импровизация – это когда мы смыслово разговариваем: предметно, иллюстративно, сюрреалистически, реалистически, но это имеет смысл, который вы понимаете то ли мозгом, то ли душой, то ли и тем, и тем вместе взятым. Мы так учимся: в музыке есть слова, свои сочетания.
Вы начинали, как «классический» музыкант. Как «случился» джаз?
Я познакомился со словом джаз в первой половине 1970-х, мне было 12-13 лет, я регулярно ходил в магазин «Мелодия» - моя школа была недалеко, я регулярно туда захаживал просто посмотреть пластинки. У меня была огромная коллекция классических пластинок, причем необязательно фортепиано – оперы, балет. Профессиональное образование включает огромный слуховой багаж, который я должен был иметь. И я однажды туда зашел, смотрю, написано – джаз-оркестр. Я запомнил эту пластинку, это был японский оркестр Sharps and flats, «японская копия» оркестра Поля Мориа. Я купил эту пластинку, а на ней же написано, что это джаз. Послушал, мне не очень понравилось. Миленькая эстрада, не Моцарт и не Бетховен.
Многие совершают ошибку, составляют себе о чем-то мнение с первого раза. Вот и я составил себе мнение о джазе, что это не мое. Когда я был в десятом классе, меня затащили в харьковский подвальчик, где играли домашние джазовые музыканты. Я тогда не знал, что это своеобразные герои, потому что они сквозь брежневские глушилки пробивались к передачам Уиллиса Коновера на «Голосе Америки», где транслировали джаз, пытались понять, как это играть, что это такое. А я услышал это домашнее, громкое, иногда фальшивое музицирование, пожал плечами и сказал – все, хватит, слова «джаз» для меня больше не существует.
Потом я приехал в Москву, поступил в Гнесинку, и у меня завязался роман с красивой девочкой. Она знала джаз, любила джаз. Однажды она мне сказала: «Пойдем на джаз», – я скривился, говорю: «Пойдем куда-нибудь в другое место, зачем тебе эта гадость?» Но раз женщина сказала «хочу», я развел руками, решил, что мне нетрудно для своей девочки пару часов поскучать.
Это было на Калининском проспекте, сейчас это Новый Арбат, киноконцертный зал «Октябрь». И там играл Леонид Чижик. Сказать, что меня мешком по голове ударили, не сказать ничего, Чижик меня влюбил в эту музыку.
А в конце первого курса мне дали место в общежитии. Там у кучи ребят уже были джазовые записи, магнитофоны, и я начал понимать, что я ничего не понял. Вот так я пришел к джазу.
Нашел Чижика и пришел к нему, он начал мне помогать. Я получил у него шесть уроков за свою жизнь, я бы даже не назвал это уроками, он не учил меня технологии.
Профессионализм музыканта доводится до того уровня, когда мы не думаем, какую ноту нажать, как ее нажать, каким пальцем. Мы думаем только о генеральных вещах – хочу громче здесь, нет, что-то я громковато, надо бы потише, хочу внезапное piano, причем еще секунду назад я не знаю, что я хочу это внезапное piano. Ой, у меня такая фраза получилась, надо ее повторить - а я уже автоматом ее запомнил, потому что меня учили запоминать, как разведчика учат запоминать то, что на столе лежит, тренируют.
Мы учились писать диктанты, и сейчас я своих учеников учу писать диктанты с первого раза, потому что когда импровизатор что-то сыграл, у него нет второго раза, чтобы запомнить собственную удачную фразу. Он должен сразу понять, что я сделал. Когда профессионализм доводится до уровня языка. Если Бог нам дал такой дар, тогда мы можем становиться Львами Толстыми, Достоевскими.
Исполнение джаза отличается от исполнения классики?
В джазе совершенно другой тип акцентировок, существуют так называемые пропадающие ноты, другой тип ритма, другой тип фразировки. Все другое в этом плане.
Можно сравнить менталитеты русского и английского языка. Если я скажу «я имею вам сказать», вы решите, что я из Одессы, но по-английски это норма, I have to tell you. Это разные менталитеты языков.
Язык классики и язык джаза имеют разные менталитеты. Это одни и те же ноты, гармонии строятся по одному и тому же принципу, но звучат по-разному, играются по-разному, аккордовый баланс разный, тип мелодии разный, акцентировка разная.
Вы играете и то, и другое...
У вас есть проблема перейти с одного языка на другой язык? У меня нет. Вспомните, как писал Толстой - у него полглавы могло быть на французском, полглавы на русском. Он так слышал, ему так удобнее.
С этим рождаются, или это приобретенный навык?
У меня приобретенный. Некоторые рождаются, но я не вундеркинд.
