Мы сидим на лавке у забора, в тени шелковицы, болтаем ногами и грызем подсолнухи.
Мы - это я, а еще Сашка с Вовкой, братья, живущие в доме напротив.
Из одежды на всех выцветшие сатиновые трусы, загар, да цыпки на ногах.
- Шо-то долго дед не едет, - пищит самый маленький из нас - Вовка.
- Ничо, подождем,- сплевывает на землю шелуху Сашка. Он самый старший из нас и умный. Умеет читать, а еще шевелить ушами.
Деда, которого мы ждем, зовут Передрей. У него нету одной ноги - вместо нее деревяшка.
В полдень, когда далеко в степи гудят шахты, на нашей улице появляется, пароконная повозка с бочкой. На ней дед доставляет на конный двор, что на зеленом бугре за поселком, воду.
Наконец со стороны железнодорожного переезда доносится дробный цокот копыт, а потом с асфальта на улицу въезжает знакомая повозка.
На грунтовке она замедляет ход, лошади кивают головами, а сидящий на облучке Передрей в казачьем картузе, лениво потряхивает вожжами.
- Здравствуйте, дедушка! - бодро орем мы, когда повозка с мокрой бочкой оказывается напротив.
- И вам не хворать,- доносится в ответ. - Но! - чмокает он губами.
Лошади чаще переступают ногами, колеса катятся быстрее.
- Давай, - говорит мне Сашка.
Оставив подсолнух, я вскакиваю с лавочки, догоняю пылящую впереди бочку и боком вскакиваю на торчащую сзади короткую трубу, уцепившись руками за борт.
Повозка, все убыстряясь, подскакивает на ухабах, у меня дробно клацают зубы, - ура! Еду!
Когда улица заканчивается, и лошади принимают чуть право, в сторону бугра с конюшней, я незаметно соскакиваю и мелькаю пятками назад, к приятелям.
- Ну как? - интересуется Сашка. - Дед кнута не дал?
- Не, - отвечаю я. - Он ничего не заметил.
- Завтра моя очередь, - напоминает Вовка.
- Твоя-твоя, - переглядываемся мы с Сашкой и смеемся.
Дело в том, что в прошлый раз повозку сильно тряхнуло на кочке, и Вовка свалился с трубы прямо в коровью лепешку.
Чуть позже мы решаем полакомиться шелковицей, в тени которой сидим.
Она высокая, с раскидистой густой кроной, в которой довольно чирикают воробьи.
Сашка первым встает с лавки, подпрыгивает и карабкается по развилке вверх. Я лезу за ним, а вот у Вовки не получается.
- И я хочу,- ноет он, видя, как мы исчезаем в зеленой листве.
- Будет и тебе,- отвечаю я, следуя за Сашкой.
Потом мы размещаемся на облюбованных местах, и, придерживаясь одной рукой за ветки, рвем и едим черные сладкие ягоды.
- Вкусно,- чавкает набитым ртом Сашка.
- Ага, - отвечаю я липкими губами, по которым течет сок. - Как сахар.
- Мне! Бросьте мне! - нудно голосит с земли Вовка.
- Не ори, дурак! Щас. - отвечаем мы и начинаем трясти дерево.
- Шу-шу-шу, - падают самые спелые шелковицы, Вовка под деревом замолкает.
Через полчаса мы спускаемся на землю и, тыча пальцами друг в друга, хохочем.
Рожи у всех фиолетовые, а у Вовки такой же даже живот. Умора!
- Надо умыться, а то родители заругают, - говорит Сашка.
После этого мы все направляемся к колонке, что под двумя старыми вербами, посередине улицы.
Колонка высотой с меня и с длинной блестящей ручкой позади, на которую нужно повиснуть, чтобы пошла вода. Сначала теплая, а потом холодная.
Ополоснув липкие щеки с пальцами, а Вовке еще и живот, мы сохнем на зеленой травке у забора.
- Мальчики! Обедать! - доносятся со дворов голоса наших мам, и мы разбегаемся по домам, подкрепить силы.
Я восполняю свои тарелкой горячего борща с ржаной горбушкой (от второго отказываюсь), говорю маме «спасибо» и направляюсь в гараж, где стоит отцовский «Москвич», блестя фарами.
Там беру обод от велосипедного колеса, а к нему хитро изогнутый железный крюк, что сделал мне родитель, вслед за чем снова выхожу на улицу.
- Тэ-экс, - говорю сам себе, цепляя за обод крюк, а затем толкаю устройство вперед, быстро перебирая ногами.
С бряком и звоном оно катится вперед, я радостно мчусь следом.
Чуть позже ко мне присоединяются Сашка со своим, и мы носимся наперегонки. Кто быстрее.
Вовке катать не даем. Прошлый раз он упал и разбил нос, всполошив ревом всех соседей.
Устав, мы снова усаживаемся на лавку и довольно болтаем ногами.
- А давайте пойдем на водокачку, - внезапно говорит Сашка. - Искупнемся.
Предложение тут же принимается, мы прячем обода с крючками в кустах и отправляемся по тропинке, что за крайним домом, в степь. Что начинается сразу за нашей улицей.
Она уходит к далекому горизонту, у которого висят белые облака и синеют балки.
Сашка говорит, что там край земли. Наверное, так. Он много чего знает.
По обеим сторонам тропинки волнами серебрится ковыль, среди которого алеют россыпи полевых маков.
Над степью в небе кувыркается жаворонок, и мы слушаем его песню.
Вскоре тропинка пересекается грунтовой дорогой, ведущей неизвестно куда, а за ней виднеется высокий зеленый холм водокачки. На нем беленый куб с плоской крышей, вокруг плодовые деревья и ограда из колючей проволоки. Рядом, на склоне, белый домик смотрителя.
Мы принимаем чуть вправо, обходим проволоку стороной и оказываемся перед небольшим мелким водоемом.
С трех сторон он порос высоким камышом, в котором квакают лягушки а та, куда мы идем, песчаная.
- Уф, - усаживаемся мы на теплый песок, и все обозреваем.
По водной глади бегают плавунцы, у самой кромки заметна стайка малявок.
- Ну шо, пацаны, айда? - встает первым Сашка.
- Айда, - говорю я, и, разбежавшись, плюхаюсь животом вводу.
Во все стороны летят брызги, плавунцы с малявками исчезают.
- Ура! - вопит Сашка сигая вслед за мной, а Вовка опасливо входит по щиколотки.
Молотя ногами и отплевываясь, мы с Сашкой плаваем у берега по собачьи, Вовка хлопает ладошками по воде и хохочет, потом загораем на песке и снова купаемся.
Когда губы у всех троих синеют, а на коже высыпают мурашки, сидя на берегу обсыхаем.
Солнце, между тем, клонится к Мазуровской балке, откуда пастух по дороге гонит стадо коров. Те лениво переступают ногами и жуют жвачку.
- И нам пора,- говорит Сашка, вслед за чем мы гуськом идем той же тропинкой домой.
Среди тишины и трав, в которых начинают стрекотать кузнечики.