Уважаемые друзья, в ожидании шорт-листа нашего конкурса предлагаем вашему вниманию мистический рассказ о борьбе маленького мальчика со страшным злом:
Бум! - глухо ударил ком земли о доски, аккуратно выложенные в могиле[1]. За ним полетели еще несколько. Я бездумно смотрел, как работают синхронно лопатами могильщики: словно гребцы на старинном корабле. Раз-два, раз-два. Вот уже почти засыпана до верху прямоугольная яма. Земля была темной, жирной, влажной. "Бабушке будет мягко",- неожиданно подумалось мне. Было трудно представить бабушку в могиле, в белом саване: неподвижной, покойной. Бабушка вообще не любит сидеть на одном месте: скорее вскакивает и бежит по своим делам, вечно она торопится куда-то и вид у нее озабоченный и суровый. Но на самом деле бабушка очень добрая. Не то, что дедушка. И вот теперь она внизу, под этой тяжелой землей - зачем? Почему она там, а дедушка здесь? Почему не наоборот?
Я увидел ее вчера внизу, на кухне. Сначала даже не понял, что это бабушка: лежит на полу мешок и дергается, и кто-то еще громко и низко кричит, почти гудит басом, как взбесившийся мотор. Только когда мама к ней кинулась, обхватила, стала баюкать, шептать: "Мамочка, потерпи, потерпи, дорогая, любимая... Мамочка, милая моя, родненькая, потерпи..", только тогда до меня дошло, что это моя эби[2]. Почему она упала, кто кричит - этого я тогда еще не понял. Мама плакала, плакала: никогда я не видел столько слез - у нее вся рубашка была мокрая хоть выжимай. Потом прибежал дед, начал как обычно орать, обвинять кого-то: я привычно его не слушал, а смотрел только на эби. Глаза закатились - видны только белки, рот раскрылся: оттуда и шел этот утробный вой. Мне почему-то казалось, что если эби посмотрит на меня, то все наладится, станет прежним, она поднимется на ноги, еще и удивится: что это с ней такое произошло, почему она лежит на полу.
Но она смотрела куда-то вверх, внутрь себя, и уходила все дальше и дальше...
А наутро все понеслось как в дурацком американском кино: побежали за муллой, за дядьями в город, началась суматоха, уборка, готовка, и только мама сидела не двигаясь рядом с бабушкой, вцепившись в ее холодную, податливую руку - никак не хотела ее отпускать. Сидела, пока дед не вошел в комнату и не гаркнул на нее, чтобы она не сидела без дела, а шла помогать другим женщинам. И мы с мамой очнулись и побежали: так много дел, приехала куча людей. Все они притворялись, что горюют, выражали соболезнования. Но я знал, что думают они совсем о другом: я это видел. Я вообще редко слушаю то, что говорят люди, но смотрю на то, что они думают: так гораздо понятнее. И те, кто к нам приехал, думали совсем не о бабушке: им было на нее вообще наплевать. Не хотел никого видеть: после похорон поднялся в свою комнату и просидел там до ужина. А когда все сели за стол, тихонько спустился вниз и от неожиданности вскрикнул, но быстро закрыл рот кулаком.
За столом сидели, смеялись, ели и пили наши гости: но только это были не люди, вернее, не совсем люди. Прежде всего увидел своего дядю Азата, приземистого человека с неподъемным взглядом и лицом, словно вырубленным не очень талантливым скульптором. Только теперь это лицо еле просвечивало сквозь уродливую морду не то гиены, не то шакала. Когда же дядя Азат принимался за еду или брался за рюмку, прежнее человеческое лицо совсем исчезало и оставалась только страшная гиенья рожа. Он чавкал, хлюпал, во все стороны летела слюна, куски пищи и подливка. Рядом сидела его жена - тетя Венера - змеиная треугольная голова с капюшоном покачивалась над ее высокомерным лицом. Единственный, кто был с прежним лицом, это моя мама слева от нее. Тетя Аида рядом с ней плотоядно щурила свои крысиные глазки. Уродливая морда крысы принюхивалась к запаху жареного мяса, доносящемуся с кухни, хотя человеческое ее лицо показывало, что ей все абсолютно безразлично.
Но самое жуткое было во главе стола: я еще сильнее закусил пальцы, чтобы не закричать от ужаса. Отвратительный багровый дракон, весь в бородавках, сидел на месте моего деда. Самое мерзкое было то, что вокруг безобразной морды беспрестанно шевелились какие-то склизкие наросты. Как только кто-то за столом высказывал что-то раздражающее, внутри утробы ящера раздавался мерный клокочущий звук. Дракон устремлял беспощадные глаза на того, кто его взбесил, приоткрывал огромную пасть и в глотке зарождалось оранжевое пламя. Никто не решался ему противоречить: каждый сразу замолкал, прятал взгляд и опускал голову.
Сердце мое билось так быстро и сильно, будто сейчас выпрыгнет и поскачет по полу. Я вернулся в свою комнату, лег в кровать и накрылся одеялом с головой. В большой комнате по-прежнему раздавался гул пьяных голосов, звон посуды. Мне хотелось зарыться поглубже и никогда этого не слышать, не видеть этих мерзких морд. Только после полуночи гости наконец начали расходиться. Дед пошел их провожать до ворот. Еще на улице долго шумели: не могли же они негромко выражать уважение друг другу. Наконец последний гость ушел, а дед вернулся в свою комнату, лег спать; еще долго ворочался. Лунным светом выткали ветки яблони тончайшие кружева на стене: я разглядывал эти узоры. Затем мать и тетя Фаина очень тихо пробрались вниз и начали убирать следы попойки, стараясь не шуметь, чтобы не разбудить деда. Но в конце концов и уборка закончилась, они поднялись наверх и улеглись по своим кроватям. Все стихло в доме, только в окно стучала тяжелая яблоневая ветка. Я опять стал прислушиваться к малейшему шороху. Тишина давила и тянула в разные стороны: мне казалось, что голова сейчас лопнет от перенапряжения.
И когда стал убеждать себя, что ничего сегодня уже не случится, входная дверь медленно-медленно приоткрылась. Не зря я не задвинул засов! Наконец-то медленные, шаркающие шаги! Вот они поднимаются по лестнице на второй этаж... Тот, кто идет, явно хорошо знает дом: обходит все скрипучие половицы. Останавливается около моей комнаты. Я перестал дышать. Ручка двери медленно опускается вниз. Дверь приоткрывается. В сумраке появляется хорошо знакомая фигура. Это она! Бабушка кивает и манит меня рукой. Я с облегчением вздыхаю и тихонько натягиваю приготовленную одежду. Она пришла, как и обещала! Я проникаю на кухню, медленно и беззвучно собираю в миски кашу, суп с лапшой, беру хлеб, сыр, остатки курицы. Надо еще придумать, как все это унести одному. Ведь бабушка теперь не сможет помочь мне. Я взял плетеную переноску для поленьев и аккуратно поставил туда миски, сверху положил полотенце с продуктами. Бабушка терпеливо ждала в коридоре у двери.
В доме было так тихо: все спали. Я старался не думать о том, что в дедушкиной кровати ворочается безобразная ящерица, и вообще забыть о том, что видел вчера ночью. Но никак не мог отогнать ощущение, что что-то было не так. Мне было сильно не по себе. Мы вышли из дома и побежали по мокрым от ночной росы тропинкам; переноска била меня по ногам. Музыку травяного народца слышно было издалека. Я так люблю смотреть на их танцы и игрища, которые они устраивают как раз в полнолуние! Травяные жители терпеть не могут, когда за ними подсматривают, они могут в отместку и защекотать до смерти, но для нас с бабушкой они делали исключение. Вся поляна была освещена маленькими факелами, уставлена столами: пир шел горой. Поставил рядом свое подношение: травяные жители, как и все остальные народцы, обожают приготовленную человеком еду. Для нашего угощения они принесли свои изящные горшочки и с веселыми воплями начали перекладывать кашу в свою посуду. Я готов был до утра смотреть на то, как травяные жители качаются на качелях, сделанных из камыша, как стреляют из маленьких луков в мишени размером с монетку... Но бабушка манила меня рукой: она нетерпеливо хмурилась, так что я вздохнул и поднялся: знал ведь, что нам пора. Сегодня мы должны всем, кому нужно, принести подарки: никого не обидеть. Нам предстоял еще долгий путь к реке. Но это ерунда: я совсем не боюсь Речной Женщины, ее подданных, хотя о них рассказывали много пугающих баек. Что мне эти рассказы? Сам много раз видел этих женщин с волосами из серебристых нитей, слышал их песни. В речном народце не было ничего отвратительного, хотя и они могли испугать - однажды я видел, как водяная женщина разозлилась на слишком громко квакавшую жабу и разодрала ее одним движением в клочья как старую мягкую игрушку.
Бабушка считала, что со всеми соседями нужно жить в мире и согласии, а для этого достаточно не оставлять подношений всем, кто живет вокруг, даже самым жутким и злобным. Я не боялся речных и травяных жителей, гораздо хуже было то, что мне предстояло сделать через две недели - когда луна полностью пропадет и на мир надвинется черная тьма. Тогда из леса выползет древняя нечисть, о которой я не могу думать без липкого ужаса.
Лесное Убоище - так называл я его про себя. Видел эту тварь только однажды, год назад, и с тех пор я как воды в рот набрал: не могу произнести ни слова. С Убоищем по убеждению бабушки нужно было тоже жить в мире, приносить ему подношения, как бы тебе ни было гадко и страшно. Выглядело оно как спутанные старые коряги, замшелые, огромные, которые вдруг начинали шевелиться, словно клубок проснувшихся змей, с сухим потрескиванием и поскрипыванием. И внезапно из этого вороха поднимался огромный холм, в котором открывалась разверстая слюнявая пасть и моргали небольшие светящиеся глаза. Бабушка рассказывала, что Убоище не охотилось на сильных зверей, оно пожирало только маленьких, слабых и беззащитных: лакомилось птенцами, высасывало кровь из бельчат или зайчат. Родители могли только беспомощно наблюдать, как эта тварь засасывает в свою утробу их визжащее от ужаса потомство. К счастью, Убоище вылезало из своего логова не так часто: пару раз в год. И тогда ему нужно было принести целый выводок маленьких цыплят, надрезать им шейки и оставить, трепещущих, в дальнем конце леса. В самый темный миг ночи щупальца Убоища медленно и неотвратимо двигались на запах цыплячьей крови. И малышам уже не было спасения.
Мне нужно было принести цыплят Убоищу, чтобы бабушка могла остаться теперь там, где ей хотелось остаться. Я должен продолжать приносить подарки всем жителям округи, которые могли воспротивиться новой соседке. И еще нужно сделать для эби еще кое-что очень важное и опасное... Как только я вспоминал об этом, меня сразу начинало трясти. Но никто, кроме меня, этого сделать не захочет и не сумеет. А поскольку это необходимо, чтобы бабушка осталась в нашем саду, я сделаю это. Как бы мне не было страшно и одиноко.
Наутро меня никто не разбудил: проснулся очень поздно. Весь дом, казалось, был в сонном оцепенении: мама и тетка двигались по кухне как зимние мухи. Мама моя - настоящая красавица. Когда она садится напевая расчесывать свои густые, длинные волосы, кажется, все вокруг замирает, любуясь этими блестящими волнами. И даже дедушка перестает ворчать, а вечером улыбается и шутит, если я роняю на пол хлеб или проливаю на скатерть суп. Но сегодня маме не до расчесывания волос. Она опухшая от слез, измученная, словно не спала всю ночь.
Мне всегда было интересно, знает ли мама о моих ночных странствиях вместе с бабушкой? Возможно, догадывается. Но в последнее время ей совсем не до меня: она все больше становится похожей на заколдованную принцессу из восточных сказок. О чем она думает, когда вот так завороженно смотрит на огонь в печке или мешает кашу в кастрюле? Она будто улетает далеко-далеко отсюда, как птица из клетки.
Из комнаты деда послышалось рычание, словно заворочался в своей будке огромный злобный пес. Мать схватила меня за руки: "Тебе надо бежать, Марсик, ты знаешь, тебе сейчас нельзя здесь оставаться! Дядя Карим тебя ждет!" Я стою на месте, не выпуская ее рук из своих, с мольбой глядя в ее глаза. "Все со мной будет хорошо, не переживай, сынок. Он меня не тронет, я принесу ему воды. Ты главное беги скорее! Вернешься через пару дней!"
И я побежал. Дорогу до дяди Карима знал наизусть, но заплутал: ничего не видел из-за слез - они все лились и лились, и никак их было не остановить. Бабушка говорила, что если люди живут как животные, рано или поздно они становятся зверями. Мои дядья и их жены именно так и живут - я каждый раз вижу это по их мыслям. Однако они приезжают к нам редко и затем уезжают по своим домам. Но дед... Как я оставлю маму с этим мерзким драконом?! Моя мама и эта уродливая тварь - я вздрогнул от отвращения. В сказках прекрасных принцесс, захваченных драконами, спасают отважные рыцари. А кто станет рыцарем для моей мамы? Кто зарубит ящера и избавит ее от заклятия?
И я решился. Я сегодня сделаю то, что должен сделать для бабушки, и ничто меня не остановит. Как только наш дом затихнет, дед допьется до беспамятства, я вернусь. И спалю его сарай.
***
Сарай - это заповедные владения деда, законное дедово царство. Здесь стоял его мотоцикл, здесь были бочки с брагой, которые таинственно булькали, словно ведьминский котел. Порой дед надолго пропадал в своем сарае: тогда в доме стояла блаженная тишина и так хотелось, чтобы этот покой никогда не кончался. Он варил самогон, потом перегонял и настаивал его на ягодах и еще бог знает на чем. Я иногда подсматривал в окно: дед был похож на волшебника, готовящего чудодейственный эликсир. Вот только зелье его не целебное, а напротив - ядовитое, несущее смерть и разрушение. Я же помню деда до того, как он начал пить: он играл со мной в ножички, делал воздушного змея и никогда не дрался. А теперь он превратился в злобного огнедышащего дракона и моей маме никак нельзя с ним оставаться. Бабушка всегда говорила, что дедов сарай - причина всех бед, и что он когда-нибудь погубит их души. Еще она говорила, что больше всего на свете речной, травяной, лесной народцы ненавидят алкоголь и все, что с ним связано. Именно поэтому я решил, что нужно уничтожить всю эту самогонную дрянь, чтобы бабушке никто и ничто не мешало остаться в саду и жить в старой вишне, которую она так любит. Если бы она была со мной, мне было бы гораздо легче это сделать. Но сегодня эби не пришла, мне придется справиться самому. Главное - не забыть захватить спичечный коробок. Я так сосредоточился на спичках, что чуть не обрушил всю поленницу дяди Карима. Хорошо хоть мой дядя спит как убитый, и шум падающих дров его не разбудил. И все равно сердце мое было не на месте. Что-то было не так, и я никак не мог понять, что именно.
Скрипнула входная дверь. Я удивился: неужели Карим не закрыл ее? В дом вошел дядя Азат. Я отвернулся, стараясь не смотреть на его уродливую шакалью морду: мне казалось, что он вот-вот залает или завоет по-звериному. "Поехали, Марсель",- сказал дядя Азат.-"Тебе скоро в школу. Мама попросила нас взять тебя с собой в город, подготовить как следует". Я не понял, чего он хочет, вопросительно посмотрел на него. "Поехали с нами, Марсик",- повторила за ним тетя Венера, которая стояла в сенях. -"Мама сейчас не может тобой заниматься, ей нужно ухаживать за отцом. А мы за тобой присмотрим".
Внезапно я понял, чего они от меня хотят. Рванулся на выход, но дядя Азат легко перехватил меня. "Ишь какой прыткий",- мерзко улыбаясь, покачал он головой. -"От меня не уйдешь". В моей голове завертелось все сразу: пылающий сарай, беспощадный дракон вместо деда, лесное Убоище, пожирающее цыплят, мертвая бабушка, моя заколдованная мама... Что будет с моей мамой?! Я закричал и замотал головой. Азат крепко прижал меня к себе. "Ничего, дорогой, ничего, все обойдется",- гладил он меня по плечам, по голове. "Нет!!!"- закричал я, пытаясь освободиться.- "НЕТ!!!"
"Да, мой сладенький, да",- улыбалась холодно тетя Венера, а я в ужасе смотрел из-под мышки дяди Азата на ее янтарные змеиные глаза.
[1]
[1] татары хоронят своих покойников не в гробу, а в саване, сверху закрывая покойника рядом из досок
[2]
[2] по-татарски "бабушка"