Дискуссия, развернувшаяся на сайте и в телеграм-канале Регнума по вопросу виденья людей в оптике «свой-чужой», это, на самом деле, спор о самом главном. Потому что речь идет об идентичности. А для человека, если он на самом деле человек, без идентичности никак.
Большая российская энциклопедия свидетельствует, что идентичность — это «осознание человеком самого себя через набор устойчивых характеристик, ответ на вопрос «Кто я?»
Разумеется, если человек сам себя определил неким образом, а некто в ответ заявляет: «ты никто и звать тебя никак», то чего можно ожидать в качестве ответной реакции?
С другой стороны, можем ли мы позволить тем, кого считаем такими же, как мы, объявить себя, например, эльфами или хоббитами? Можем ли мы признать право человека на формирование абсолютно любой идентичности?
Кто-то — да, кто-то — нет. Но очень мало кто в случае, если при этом покушаются на его собственную идентичность, которая связана не только с языком (базовый, конечно, фактор), но и с определенным набором символов.
Человек готов умирать и убивать за идентичность именно потому, что понимает, что, если очень постараться, это то, что у него можно отнять. Не у него, так у детей. А дети — это ведь тоже несомненно часть самоосознания человека. Впрочем, и минувшие поколения для многих тоже неотъемлемая часть идентичности. И вот когда вдруг некий «хищник» покушается на само его Я, то этот некто не просто чужой, но буквально смертельный враг?
Но, например, Карл Шмитт, один из самых влиятельных политических мыслителей прошлого века, считал, что само понятие политической жизни немыслимо без пары «друг-враг». А из этого следуют вот такие выводы: «Понятия «друг», «враг» и «борьба» свой реальный смысл получают благодаря тому, что они в особенности соотнесены и сохраняют особую связь с реальной возможностью физического убийства. Война следует из вражды, ибо эта последняя есть бытийственное отрицание чужого бытия. Война есть только крайняя реализация вражды» .
Интересно, что, несмотря на свое активное сотрудничество с нацистами, ни он, ни его работы не подверглись «отмене» и сегодня считаются классикой политической мысли.
Но действительно ли «чужой» непременно должен быть «врагом»? Или в превращении «чужого» во «врага» на самом деле заинтересованы политики? Разве Карл Шмитт не об этом проговорился?
На самом деле все никогда не станут друг другу «своими». Ведь вопрос стоит так: или быть «чужими» (в смягченном варианте — разными), или стремиться, чего бы то ни стоило, к одинаковости. И именно этого добиваются уже политики другого окраса.
Иллюзия того, что свойскость-одинаковость не просто возможна, но и решит все вопросы, роднит коммунистов с либералами. Мечту первых гениально выразил Макар Нагульнов из «Поднятой целины» Шолохова: «Вот как поломаем все границы, я первый шумну: «Валяйте, женитесь на инакокровных!» Все посмешаются, и не будет на белом свете такой страмоты, что один телом белый, другой желтый, а третий черный, и белые других цветом ихней кожи попрекают и считают ниже себя. Все будут личиками приятно-смуглявые, и все одинаковые». Разумеется, представления о прекрасном у них тоже будут одинаковыми, что выбивает почву из-под любой вражды.
Впрочем, программа леволибералов тоже не сильно отличается от этой воодушевляющей «перспективы». Просто те же усредненные «приятно-смуглявые» должны прийти к всеобщему консенсусу не в результате мировой революции, а в ходе перерождения потребительского общества в сказку имени Греты Тунберг.
Но реальность, вопреки этим утопиям, напротив, движется к нарастанию противоречий, «чуждости» и «вражде». И, что характерно, это обострение — ответ на внедрение в жизнь повсеместно представления о том, что если люди сейчас пока еще не одинаковы, то потенциально они именно таковы. И что надо лишь «стереть случайные черты».
Граф Жозеф де Местр в начале XIX века, когда проповедники этой идеи только начинали свою глобальную работу по переформатированию западного сознания, остроумно заметил: «Конституция 1795 года точно также, как появившиеся ранее, создана для человека. Однако в мире отнюдь нет общечеловека. В своей жизни мне довелось видеть французов, итальянцев, русских и т.д.; я знаю даже, благодаря Монтескьё, что можно быть персиянином; но касательно общечеловека я заявляю, что не встречал такового в своей жизни; если он и существует, то мне об этом неведомо» .
Со времен графа, впрочем, изобрели даже «общечеловеческие ценности». Однако обнаружить самого этого «общечеловека» так и не удалось. И чем дальше, тем ожесточенней люди (реальные, а не из либеральных теорий) отстаивают свои идентичности и свои представления о счастливой и достойной жизни. И как можно их привести к одному знаменателю, например, для гея из Сан-Франциско и многодетной мусульманки из Карачи?
Впрочем, либерализм либерализму рознь. И есть его разновидность, которая намечает путь выхода из нынешнего тупика. Австралийский политический теоретик малазийского происхождения (на самом деле тамильского) Чандран Кукатас в своей книге «Либеральный архипелаг» полемизирует со своими коллегами и настаивает на том, что подлинно либеральное общество — это вовсе не общество, состоящее из либералов.
Напротив, то общество, которое воистину либерально, должно толерантно относиться к общинам и группам, которые напрочь отрицают в своей внутренней жизни либерализм и толерантность. При двух условиях: соблюдении принципов ненасилия в межгрупповом взаимодействии и неукоснительном соблюдении права члена любой группы её покинуть.
И он, таким образом, возвращается к истокам либерализма, к приоритету принципа свободы совести. Главное право человека — право жить в согласии со своими представлениями о правильном и неправильном и не идти на компромисс с тем, что он считает неприемлемым.
Кукатас даже покушается на святое для всей повестки, когда пишет, что в либеральном обществе должны и могут существовать общины, исповедующие и практикующие в своей внутренней жизни абсолютную нетолерантность, например к ЛГБТ. Но при этом несогласные с таким подходом должны иметь возможность беспрепятственно покинуть эту юрисдикцию. И наоборот. Надо думать, что такой нестандартный для либералов взгляд Кукатаса обусловлен как раз тем, что его собственная идентичность (смотри выше) крайне неоднозначна.
Деление на «своих» и «чужих» неизбежно. Люди, даже говорящие на одном языке, принадлежащие к одной культуре и даже с одной группой крови на рукаве, могут быть очень разными. Будут совершенно по-своему видеть мир и одни и те же вещи воспринимать полярным образом. И тем не менее они могут никогда не стать врагами, если согласятся, что никто никому ничего не должен, кроме одного — не посягать на право другого быть другим. Это «программа минимум». А радикальное решение вы все знаете. Оно не имеет никакого отношения ни к государствам, ни к партиям, ни к политике как таковой.
Две тысячи лет назад самая главная Личность в человеческой истории показала, как можно и должно воспринимать «врага» и «чужого», если хотите, чтоб «приблизилось к вам Царство Небесное». Иисус не только призвал своих учеников молиться за врагов, но и на вопрос, кто есть «ближний», ответил притчей о «добром самарянине». В ней израненного и ограбленного последовательно оставили умирать двое «своих», а спас абсолютно «чужой».