После выпускного вечера дома разразился скандал.
Через три дня после праздника прощания со школой отец сказал Павлу:
-Ну что, сын? Вот и закончилась твоя учёба, слава тебе, Господи! Дождались! Так что собирайся, завтра пойдём на завод устраиваться. Пришло твоё время работать, отца с матерью поить/кормить. Хватит прохлаждаться да штаны протирать за партой.
-Какой ещё завод?! – удивился парень. – Я дальше пойду учиться, а не на завод твой работать!
- Чегооо? – возопил Васька (Василий Николаевич, как он любил себя именовать). – Учиться? Ты, что ль, за одиннадцать лет не выучился? Или как? Писать-считать умеешь – и хватит! Фамилию свою напишешь? Деньги посчитаешь? Вот! А что тебе ещё надо?!
- Мне надо высшее образование и хорошая профессия, - резко возразил отцу Павел.
- Зачем тебе это образование?! Ещё два года сидеть на моей шее задумал! Ничего не выйдет! Пойдёшь работать как миленький, - и Васька так стукнул кулаком по столу, что аж чашки зазвенели и ложки подпрыгнули: семья собиралась обедать.
- Ну, во-первых, не два года, а семь. Во-вторых, на твоей шее я никогда не сидел и не собираюсь; это ты сидишь на шее у матери, а я уже три года, как каждое лето работаю. И в-третьих, на завод я не пойду.
Васька подпрыгнул с табуретки, на которой расположился в ожидании обеда, и подскочил к сыну. Хотел было ударить парня, но, видимо, не осмелился: Павел был на голову выше отца и намного шире в плечах. Василий Николаевич из-за обильного пития и скудной закуски казался хлюпиком рядом с высоким, спортивного телосложения, молодым и здоровым сыном.
К ним бросилась мать, Лидия Петровна.
- Вася, Вася, ты что? Пашенька, не смей его трогать! Он же отец тебе! – металась она между мужчинами и хотела усадить на место мужа.
- Да не трогаю я его! Это ж он тут прыгает…
Усевшийся было на табурет Василий снова подскочил.
- Чтобы сын против воли отца шёл, такого не было в нашем роду! И не будет, пока я жив! – петушился хозяин дома.
- Отец отцу рознь! Против хорошего отца нормальный сын не пойдёт. А ты? Что ты за отец? Что я от тебя видел? Только пинки да подзатыльники? Вечно пьяный, грязный, грубый! Мать вон совсем замучил, позоришь её всю жизнь. Живёт с тобой, головы не поднимая, людям в глаза смотреть стыдится. Мне вечно глаза кололи: «Вон твой батя идёт. Снова пьяный. Трезвый он у вас когда-нибудь бывает?» Сколько я через тебя позора перенёс, пока не перестал обращать на всё это внимания и научился кулаками себя защищать! Так что ты для меня – ничто! И указывать, учиться мне или работать, ты не будешь. Я сам за себя решу!
- Мать! Ты слышишь, что твой сыночек мне говорит? Мне! Отцу родному! А всё ты виновата! Баловала, потакала… Пашенька… Пашенька… - кривлялся Василий, передразнивая жену. – Доигралась! Теперь он, вишь, что удумал: профессию хорошую ему надо! Рабочая профессия, значит, позорная для него! Учиться он будет! Весь в тебя пошёл! Тоже по молодости учиться хотела, да вовремя я тебя приструнил. Мало только я тебя учил уму-разуму. Но ещё не поздно – я тебя вразумлю!
Паша подошёл вплотную к отцу, взял его за грудки и сказал стальным голосом:
- Если только я узнаю, что ты мать хоть пальцем когда тронул, я тебе устрою! И следов твоих никто не найдёт! Ты меня понял?! – повысил голос сын, несильно встряхнув худосочного отца. – Да и искать тебя никто не будет! Кому ты нужен!
Потом Павел отпустил отца, который при этом чуть было мимо табурета не сел, и ушёл из дома, хлопнув дверью.
- А обед, сынок? – крикнула вслед ему Лида.
- Не хочу я! – донеслось издалека.
Когда Павел ушёл, Василий продолжил воспитательный процесс над женой.
- Вот так вот! Отца родного за грудки брать! У-у-у! – погрозил он на дверь, в которую вышел сын. Потом повернулся к жене и продолжил: - Это ты всё виновата! Бить мне его не давала! А если б побивал иногда, то был бы он сейчас как шёлковый! И на завод пошёл бы работать, и что бы я ни сказал, делал бы; ещё бы и «спасибо, - приговаривал, - отец, за науку, за то, что жизни меня научил». И кланялся бы, низко кланялся отцу в ноги. А так – получай… На отца, на батьку своего руку поднял! Как мне теперь жить-то, не знаю…
К концу своей речи Василий сильно расстроился, зашморгал носом, утёр скупую мужскую слезу. И вдруг снова изо всей силы как хватит кулаком по столу со словами:
- Неси, такая-растакая, бутылку! Горе мне запить надо! – и, приподнявшись над столом, широко размахнулся, намереваясь ударить жену, дабы придать ей ускорение.
Но Лида, почувствовав заступничество сына и где-то в глубине своего сознания понимая, что если сейчас она даст слабину, то, когда уедет Павел, муж её окончательно сломает, а может, даже и прибьёт в один прекрасный день, перехватила его руку и сильно толкнула (а что там было его толкать: тощий, испитой…). Василий обрушился мимо табурета и, видимо, больно ударился. Хотел было быстренько подняться, но не смог, вскрикнул от боли.
- Садись и ешь! Никакой тебе бутылки! Ишь, привык! – прикрикнула жена.
Василий попытался есть, но не смог. Ныл, что рука болит, требовал вызвать скорую, сыпал проклятиями и матерными словами… Лидия не обращала внимания: так он вёл себя практически каждый день; она уже привыкла. Но ближе к вечеру, когда рука посинела и распухла, пришлось везти его к хирургу. До вечера он успел сам где-то раздобыть спиртное, и сейчас был в своём обычном состоянии. На его ругательства и угрозы заявить в милицию об избиении «рабочего человека женой и единородным сыном» она отвечала:
- Конечно, заяви, Васенька, заяви. Пусть милиция посмотрит, какой ты у нас трезвый; послушает, как ты выражаешься. А я ещё расскажу, какими словами ты называешь милиционеров. У меня и телефонная запись твоих слов имеется. Заявляй, дорогой! И соседи расскажут много интересного о твоём поведении.
Василий замолк. Рентген показал, что у него сломано запястье правой руки.
После этого случая Василий немного попритих. Сына побаивался, жена озадачила своим сопротивлением, да и рука ж болела. А он, как любой слабовольный, грозный с виду, но трусливый в душе мужик, носился со своей рукой как с писаной торбой. Своим дружкам в подворотне, конечно, жаловался на неблагодарных домочадцев; рассказывал, как он их приструнил и как собирается в будущем, когда вылечит свою трудовую, пролетарскую руку, поставить их на место; как Пашка будет работать на заводе и по гроб жизни содержать искалеченного отца… Собутыльники всем сердцем сочувствовали и согласно кивали головами. А когда Василий наполнял им стаканы каким-нибудь пойлом, то готовы были хоть сейчас пойти в суд свидетелями чистоты и благородства товарища.
Павел жил своей жизнью. Он очень хорошо сдал все необходимые тесты и подал документы в медицинский вуз на стоматологическое отделение. Но не прошёл на бюджет: проходной балл был запредельный (390). Кроме того, вне конкурса прошли олимпиадники.
Пришлось идти в медицинский колледж на зубного техника. Отучился и снова подал документы в университет. На этот раз поступил. Но с первого курса Павла забрали в армию. Вернувшись через полтора года, он окончил медицинский с красным дипломом и при распределении мог выбирать место работы по своим запросам. Ещё когда учился, то подрабатывал зубным техником в одной из частных стоматологий; и его туда взяли бы с удовольствием. Однако, так как он учился на бюджете, надо было отработать два года по распределению.
Одним словом, через семнадцать лет после окончания школы Павел Васильевич Усатов уже был лучшим и самым высокооплачиваемым ортопедом в своём областном центре. Его имя было у всех на слуху. К нему на приём выстраивались очереди. Но он всё бросил и уехал покорять столицу. Конечно, не с бухты-барахты. Сначала Павел Васильевич основательно подготовил почву: всё обдумал, взвесил, заручился поддержкой коллег, нашёл подходящее место.
Через два года в столице он открыл свой первый стоматологический кабинет, потом клинику. К сорока годам у Павла Васильевича уже была целая сеть клиник по всей республике. Он более, чем твёрдо, стоял на ногах.
🌿🌿🌿
«А что же его родители?» - спросите вы.
Будучи студентом, Паша довольно редко навещал своих родителей. Да часто-то и не получалось: работа, учёба, научные труды. Спал по 4-5 часов в сутки, а иногда и того меньше.
Но и в эти посещения он видел, что у родителей ничего не меняется: отец как пил, так и пьёт и тиранит мать. Мама терпит, молчит – смирилась. В течение первых нескольких лет Васька ещё пытался наседать на сына, учить его жизни, упрекать, грозить своим родительским проклятием. На все эти его выпады Павел отвечал смело и грозно, каждый раз напоминая родителю правила поведения с матерью, говоря, что в случае чего, он за себя не ручается и по стенке отца размажет.
Мама на отца никогда не жаловалась, но Павел и без её слов видел, что живётся ей тяжело, что с каждым годом она выглядит всё хуже и хуже. Предлагал поехать с ним в областной центр и лечь на обследование. Не просто предлагал, а уговаривал, настаивал, страшил последствиями… Лидия Петровна категорически отказывалась, утверждая, что с ней всё хорошо. Ну что ж… Человек – это не кот, в сумку его не запихнёшь и с собой не увезёшь.
Умерла мама внезапно: оторвался тромб.
Остался Васька один. На поминках он плакал пьяными слезами, не стесняясь своей слабости. А в тот день, когда Павел собирался уезжать, Василий неожиданно сказал:
- Сынок, ты это… Меня не бросай… А?
У Паши защемило сердце, и он испытал такие эмоции, которые и объяснить бы не смог: то ли гнев, то ли боль, то ли ненависть, то ли обиду за себя и за маму, за своё горькое детство и отрочество, за свои слёзы, что пролил в тайне ото всех… То ли всё-таки жалость к этому несчастному, убогому человеку, который был его отцом… Павел обнял его и, проговорив: «Всё будет хорошо», еле сдерживаясь, чтобы не заплакать, поспешно вышел из квартиры.
Долго думал Павел о своём отце. Временами он ненавидел его до помутнения в глазах, а иногда жалел до слёз. Но, даже вспоминая и лелея в душе все детские обиды, он понимал, что оставить отца на произвол судьбы он не сможет.
До самой смерти отца Павел Васильевич три-четыре раза в год навещал отца. А в остальное время организовал регулярную доставку продуктов. Сам оплачивал коммунальные расходы. Убирал в квартире Васька сам, как мог. И готовил сам. Соседка тётя Катя держала Василия в поле своего зрения и, если что было подозрительное, звонила Паше.
Вот такая история, друзья!
Спасибо, что вы со мной. 🎀