- Ребёнок, ребёнок, не будет у вас никакого ребёнка, у вас, девушка, ранний климакс! Всё, завершение репродуктивной функции. Научными словами - синдром раннего истощения яичников. Никому не говорите, этим не хвастаются, это вас красивее не делает. Мужу не вздумайте говорить, - бросит ещё вас, такое бывает, кому нужна неполноценная?! Да, по статистике в среднем в пятьдесят - пятьдесят два, а у вас в тридцать два. Все претензии к статистике. Что вы уставились на меня? Всё. Приём окончен. Следующая!
"Климакс. Мне ж всего тридцать два?" - Инка еле сдерживала слезы, - Мужу не говорите, был бы еще муж-то этот, где ж его взять?! Завершение функции, она разве начиналась, эта функция-то? Надо уже смириться с этим "всё, детей не будет". Слава богу! Сопли никому не подтирать, капризы ничьи не исполнять, крики не слушать. На днях вон дети-то как орали во дворе, играли так, что сосед с одиннадцатого этажа в окно вылез и матом аж заорал, как они его достали, и передразнил крики их: "Ааааааа!" - Инка шла по улице и плакала, мысли одна за другой накручивались и превращались в снежный ком, от которого холодно на душе, - "Климакс. Мужа нет. Детей нет. Есть 32 года, пара женатых любовников, я ж думала, хоть для себя родить. Годы идут, тикают, принца искать уже некогда".
Тушь размазалась, растеклась черными разводами. Какая-то бабушка протянула ей салфетку.
- Вытри зенки, не реви! Все они гады.
- Кто? Врачи? - спросила Инка.
- И врачи тоже, - бабушка села рядом с Инкой на скамейке в ожидании автобуса.
- У меня климакс, - зачем-то призналась Инка бабушке.
- У меня тоже, - равнодушно ответила бабушка, достала еще одну салфетку и протянула Инке, - Не реви. По радио передавали, японские бабы радуются, когда у них климакс, - танцуют, песни поют, праздник у них, а не конец света. Сказали, праздник женской свободы - чего хочу, то и делаю, ничего не боюсь, - ни залётов, ни вылетов.
- Так было бы от кого улетать и залетать, - всхлипывала Инка, - Мне тридцать два. Врач сказала: всё, детей не будет, никому, сказала, не говорить, мужу не говорить, а у меня и нет мужа-то и не было никогда, - слова говорились, а слезы катились одновременно.
- Вот и хорошо, - сказала бабушка, - Радуйся. Попался бы какой паршивец, загубил бы тебе всю молодость, и вообще, напился бы и ребенка бы потерял!
- Как потерял?!
- Как, как, оставил бы в автобусе или забыл где!
- Ну уж, скажете тоже...
- А что?! Всякое бывает, вот давеча...
Подъехал автобус, не Инкин, но бабушкин, и она уехала.
Бабушка, бабушка. У Инки тоже была бабушка, жила в деревне. Двоюродная, как говорила мама. У маминого отца был родной брат, это его жена. Бабушка Маруся. Инка к ней не ездила уже лет десять. Когда-то в детстве Инка ездила к бабушке Марусе и дедушке Степану каждое лето. Дед Степан встречал Инку на перроне и нёс на плечах километра два до деревни. В доме дед Степан подходил сразу к кровати и подбрасывал Инку на толстенную пуховую перину, похожую на волшебное облако. Инка падала туда, проваливалась, и мгновенно забывала все свои детские неурядицы, - Инкины отец с матерью жили недружно, вечно ссорились, ругались. Инке не хватало тепла и внимания, перина это моментально компенсировала, - обнимала так нежно, что становилось спокойно на душе.
- Уютно, как в раю, - говорила Инка.
- Откуда ты знаешь как в раю? - смеялся дед Степан.
- Дети всё знают, - вступалась бабушка Маруся, - Вот будешь хорошо учиться, получишь высшее образование, выйдешь замуж за инженера...
- Ага! И попадёшь с ним в рай, - смеялся дед Степан.
Бабушка Маруся и дед Степан были людьми верующими. Вера их заключалась в следующем: за всё хорошее ты попадаешь в рай, а за всё плохое - в ад. Хорошее и плохое они определяли сами.
- Да, так и есть, в аду на кроватях перин нет, - соглашалась с Инкой бабушка Маруся, укладывая Инку вечером спать, - В аду вообще ничего хорошего нет, девочка моя, - ни еды, ни телевизора, ни бани; все там плачут и страдают...
Инка закрывала глаза и проваливалась в крепкий сон. Ей снилась бабушка Маруся с крылышками, словно у ангела. Во сне она была маленькой и щупленькой, лихо укладывала белые облачка на черные железные кровати, а дед Степан по-прежнему поднимал Инку на руки и подкидывал с облачка на облачко...
- Триста восемнадцатый до улицы Стрельцова едет? - Инка очнулась и со словами "да, да" успела забраться в автобус, а за ней мужчина, освободивший её ото сна воспоминаний. "Решено. Поеду в деревню", - думала Инка, глядя в окно. Мимо проплывали дома, деревья, другие автобусы, машины, люди. "Все там плачут и страдают" - фраза бабушки Маруси крутилась в голове. "Не хочу плакать и страдать. Полежу на перине и весь климакс пройдет", - Инка придумала сама себе способ исцеления и улыбнулась.
- Люблю, когда люди улыбаются, - мужчина, успевший вместе с ней на нужный автобус, смотрел на Инку и тоже улыбался, - Девушка, у вас удивительная улыбка. Ангельская. Вы что-то вспомнили, да?
- Да, - ответила Инка незнакомцу.
- И что же, если не секрет? - спросил мужчина и пересел на освободившееся рядом с Инкой место.
- Кажется, я вспомнила, где находится рай.
- И где же? Лично у меня ощущение, что рядом с вами я уже там.
- В Симкино.
- В сторону Киричей? Посудники, Новоярцево, Симкино, это оно? Там?
- Да. Мне срочно надо туда.
- Триста восемнадцатый туда не едет, к сожалению. Нам надо с вами на следующей выйти и пересесть на семнадцатый трамвай, и через одна, две, три...шесть остановок на электричку.
******
- Как назвали? Назвали, говорю, как?! - бабушка Маруся кричала в трубку так, что можно было разбудить не только спящих за стенкой, но и жителей соседних домов.
- Связь хорошая. Я тебя слышу, бабМарусь, не кричи так громко! - Инка пыталась успокоить бабушку Марусю.
- Назвали, говорю, как? Макар?! Слышу, слышу! Громкий голосок, наша порода! - кричала бабушка Маруся, - Боже ж мой, радость - то какая, а ты заливала "климакс, климакс, детей не будет"! Волшебная перина-то, Инусь?! А? И я про что! Деревня-то, она такая, в ней как раю, это у вас там, у городских, климакс! Приезжайте на Новый год все вместе! Втроём! Ждём!
Ольга Плисецкая ©
Москва - Екатеринбург - Москва, октябрь 2016
