В “Женщине во мне" поп-звезда использует свою необычную историю для общих уроков. Но детали говорят сами за себя.
В 2008 году, после серии скандальных публичных эпизодов, задокументированных бульварной прессой, Спирс была госпитализирована в психиатрическое учреждение, а ее отец успешно подал прошение в калифорнийский суд о предоставлении опеки, признав Спирс неспособной принимать личные и финансовые решения от своего имени. Но Спирс не исчезла из общественной жизни. То, что произошло вместо этого, было более жутким. Она продолжала выпускать мега-продаваемые альбомы. Она украшала экран, освещала события в журналах и выступала на сцене много-много-много-много раз, в том числе во время четырехлетней резиденции в Лас-Вегасе. Но ее поклонники почувствовали, что за ее трудолюбием кроется что-то зловещее, и они подхватили призыв к сплочению: “Освободи Бритни.” К 2021 году широкое освещение событий в СМИ, включая оригинальные репортажи этого журнала, привело к широкому осознанию того, что Спирс была жестоко лишена личной автономии и вынуждена работать против своей воли. Но репортаж не является прямым свидетельством. Как и музыка, даже если ее часто используют для поиска скрытых сообщений. Поскольку Спирс хранила молчание о своей ситуации, зрители вместо этого стали изучать ее социальную сеть, интерпретируя каждое танцевальное видео и подпись с эмодзи как свидетельство ее подавленного состояния.
“Было так много догадок о том, что я, должно быть, думала или чувствовала”, - вспоминает Спирс о том времени в книге “Женщина во мне.” Она наконец заговорила днем в июне 2021 года во время слушания в суде Лос-Анджелеса по делам о наследстве, которое было обнародовано по ее просьбе. “Мой голос. Это было повсюду, по всему миру — по радио, телевидению, в Интернете, — но было так много частей меня, которые были подавлены”, - пишет Спирс в книге. “Женщина во мне" - самое содержательное обращение Спирс к публике за пределами социальных сетей с тех пор, как она была освобождена из-под опеки в 2021 году. Мемуары выходят в тот момент, когда терпение к поведению Спирс снова на исходе. С разной степенью добросовестности фанаты и другие зеваки заламывали руки, например, над видео, которое Спирс недавно выложила в Интернет, на котором она танцует с парой поварских ножей. (The Times сообщила, что после просмотра видео кто-то из близких Спирс вызвал полицию для “проверки здоровья”.) В тревожном отголоске двухтысячных годов предсказатели поп-культуры вернулись к гаданию на чайных листьях — и спрашивают, с Бритни все в порядке?
Бритни Джин Спирс выросла в провинциальном городке Кентвуд, штат Луизиана. Какое-то время ее жизнь была типично южной. Ребенок не заговаривал, если к нему не обращались, и какие бы травмы ни преследовали семейную линию Спирс, они превратились в семейную истину: “Говорили, что мужчины из семьи Спирс, как правило, приносят плохие новости”, - пишет она. Ее дедушка по отцовской линии, один из парней в синем из Батон-Ружа, был, как прямо говорит Спирс, “жестоким”. Его жена Джин покончила с собой, когда отцу Спирс, Джейми, было тринадцать, оставив второе имя внучке, с которой она так и не смогла познакомиться. Джейми направил ад своего детства в маленькую семью, которую он в конце концов создал. В детстве Бритни он был “безрассудным, холодным и подлым” и отвратительным пьяницей. Он и мать Спирс, Линн, ссорились часами до поздней ночи, задолго до того, как, насколько могла судить Спирс, ее отец был достаточно вменяем, чтобы принять участие, и эта рутина, по ее признанию, озлобила ее по отношению к матери. “Разве это не ужасно?” - пишет она. “Это он был пьян”. (Представители Джейми Спирс не ответили на запрос о комментариях.)
Тем не менее, Спирс изображает свой родной город с нежностью. Их дом был “зоопарком”, но это был также, “за неимением лучшего слова, классный дом”, место сбора друзей и любящих посплетничать мам. Спирс описывает начало нормального подросткового возраста — первая сигарета, запрещенный дайкири, прогул занятий, секс с выпускником средней школы, который также оказался лучшим другом ее старшего брата. Даже когда шоу-бизнес начал вмешиваться, притяжение дома оставалось сильным. “На минуту мне пришлось позволить нормальности победить”, - пишет Спирс.
Можно представить, что Спирс могла бы прожить свою лучшую жизнь и умереть в Кентвуде, если бы не музыка. Спирсы были “очень бедны”, но до того, как отец начал сильно злоупотреблять алкоголем, у него была пара предприятий, которые процветали достаточно хорошо, чтобы семья могла время от времени нанимать прислугу. Однажды Спирс подслушала, как их экономка поет, и это было, по ее воспоминаниям, “пробуждением к совершенно новому миру”, месту, где Спирс могла ”чисто общаться". Она пишет: “Когда я пою, я владею тем, кто я есть”. Спирс была очарована Уитни Хьюстон, в исполнении Мэрайи Кэри, под "душевную” музыку, как называет это Спирс в документальном фильме 1999 года. Она также любила танцевать - и бросать обручи, — но главное было пение. Пение манило Бога. Оно также манило славу.
В “Женщине во мне” время течет быстро. В одной из глав Спирс, которой четыре года, поет “Что это за ребенок?” в белом трико для рождественской программы на рабочем месте своей матери. Не прошло и десяти страниц, как ей исполнилось восемь, и она проходит прослушивание в Совершенно новый клуб Микки Мауса вместе с “красивой девушкой из Калифорнии” по имени Кери Рассел и “девушкой из Пенсильвании” Агилерой. Вскоре после этого Спирс участвует в конкурсе “Поиск звезд”, проигрывая “мальчику в галстуке-боло и с большим количеством лака для волос”, а затем становится дублершей бродвейского мюзикла рядом с “талантливой молодой актрисой по имени Натали Портман”. Продюсер Макс Мартин, чье сотрудничество с Бритни помогло ему закрепить статус фаворита № 1 среди поп-девушек, подробно излагает историю на пятидесяти страницах.
Одной из интерпретаций головокружительного темпа повествования может быть то, что жизнь становится неистовой для любого, кто становится таким знаменитым, как Спирс, до своего восемнадцатилетия. Спирс кратко, но красноречиво описывает историю “ ... Baby One More Time”, своего первого сингла, ставшего хитом. Она намеренно не спала допоздна ночью перед записью, чтобы добиться “жаркого”, “сиплого” тембра, который стал ее фирменным знаком вокала. Что еще важнее, “Макс слушал меня”, - пишет она. “Когда я сказал, что хочу больше R & B в своем голосе, меньше натуралистичной попсы, он понял, что я имел в виду, и добился этого”. Она также рассказывает о своем опыте работы с Найджелом Диком, который снял клип на эту песню. Школьная обстановка, форма, возвещающая о начале занятий хореографией звоном школьного звонка: все это были ее идеи. Она вспоминает то время как “вероятно, тот момент в моей жизни, когда я испытала наибольшую страсть к музыке”. Но то, что произошло дальше, она бесстрастно подводит итог. “12 января 1999 года альбом вышел и очень быстро разошелся тиражом более десяти миллионов копий. Я дебютировала на первой строчке чарта Billboard 200 в США”, - пишет Спирс, добавляя: “Мне больше не нужно было выступать в торговых центрах”.
В тексте обнаруживается интересное несоответствие. Становится ясно, что Спирс проявляет ограниченный интерес к некоторым из того, что мы, сторонние наблюдатели, могли бы считать пробными камнями ее карьеры. Макс Мартин, с которым она сотрудничала над четырьмя альбомами, больше никогда не упоминается в книге. Спирс посвящает небольшой абзац печально известной обложке Rolling Stone, сделанной Дэвидом Лашапелем, демонстрируя Спирс в образе того, кого можно было бы назвать сексуальной малышкой: “Моя мать казалась обеспокоенной, но я знала, что хочу снова поработать с Дэвидом Лашапелем”. Напротив, Спирс вспоминает о своих случайных встречах с певицей-авторами песен Паулой Коул и Мэрайей Кэри: “И нет, я не могу назвать только ее имя. Для меня она всегда будет Мэрайей Кэри.” О своей звездной силе в то время она машинально пишет: “Тем временем я била рекорды, становясь одной из самых продаваемых артисток всех времен. Люди продолжали называть меня принцессой поп-музыки ”. Если “мемуары" служат своего рода посмертным свидетельством жизни, то в "Женщине во мне" Спирс не видит необходимости копаться в своей славе.
Вместо этого самые рефлексивные пассажи Спирс, приправленные группами вопросов для сочувствующего читателя, посвящены ее наиболее болезненным личным отношениям, и тому, как самые близкие ей люди, вместо того чтобы смягчать натиск мира, ускорили скорость и серьезность ее чрезмерного воздействия. Возьмем, к примеру, Джастина Тимберлейка. После общения в качестве коллег, они сблизились. Спирс “так влюбилась в него, что это было трогательно”, - признается она. Она восторженно отзывается об их романе и лишь немного огорчена силой своего прежнего чувства. Рассказ Спирс о том, что происходило во время этих отношений, уже послужил поводом для миллиона заголовков в последние дни. Она изображает кривляния Тимберлейка в диалоге (“О да, фо шиз, фо шиз ... как дела, гомерчик?”), который становится веселым фарсом в аудиокниге “Женщина во мне”, рассказанной Мишель Уильямс . Спирс пишет, что забеременела и почувствовала давление Тимберлейка, заставляющего ее сделать аборт, и в одном почти сюрреалистическом отрывке о том, как боль от таблеток заставила ее рыдать от боли на полу в ванной, пока Тимберлейк пытается успокоить ее, бренча на своей гитаре. Для некоторых читателей книга усилит отвращение к Тимберлейку, которое усилилось в последние годы, поскольку общественность переоценивает его первые карьерные триумфы и женщин, таких как Спирс и Джанет Джексон, которые служили им дополнением.
Но это претензии общественности. Спирс не возражала, как могли бы возражать мы, когда Тимберлейк раскрыл подробности их сексуальной жизни прессе. (“Почему мои менеджеры так усердно трудились, утверждая, что я была чем-то вроде молодой девушки-девственницы даже в мои двадцать с небольшим?”) Спирс пишет, что Тимберлейк изменял, он хвастался, он лгал; он порвал с ней через текстовое сообщение, пока она была на работе. И все же его самым большим преступлением, по мнению Спирс, было искажение святая святых их отношений в его музыке. Его сольный альбом “Justified”, выпущенный через несколько месяцев после их распада, был основан на сингле “Cry Me a River”, хорошо спродюсированном стоне преданного любовника. В музыкальном клипе был показан двойник Спирс на охоте, в то время как Тимберлейк, по словам Спирс, “грустно бродит под дождем”. Его эстетизированному взгляду на вещи было позволено стать общепринятой истиной.
Казалось, все, включая Дайан Сойер, ожидали, что 21- летняя девушка искупит вину за то, что разбила сердце дорогого мальчика. “Я вижу, как мужчин поощряют говорить гадости о женщинах, чтобы стать знаменитыми и могущественными”, - пишет Спирс. “Но я была разбита вдребезги”. Это “но” бросается в глаза, как будто Спирс извинялась за то, что ее погубила традиционная форма сексизма, которая была терпимой, когда у нее все еще был он. Спирс пишет, что разрыв отношений и последовавший за ним цирк заставили ее почувствовать, что публичное выставление ее к позорному столбу было каким-то кармическим, заслуженным. Она чувствовала себя изолированной и незаметно возвращалась домой в Кентвуд, как “ребенок-призрак", или исчезала на бесконечные отрезки времени в своей четырехэтажной квартире. После интервью с Сойер, которое ее команда взяла без предупреждения, Спирс “почувствовала, как что-то темное охватило мое тело”. Это настроение становится новой атмосферой книги.
Далее следуют подвиги двадцатилетнего на взлете: "Ночи в Вегасе с Пэрис Хилтон", "Свадьба в Вегасе с другом детства". Их можно выразить двумя словами: “Привет, алкоголь!” Тупость настолько безобидна — или, по крайней мере, настолько заурядна, — что ее едва ли можно квалифицировать как бунт. Но чем больше со Спирс обращались как с ребенком, тем больше она чувствовала себя таковой, и она принижала себя в том же смысле, даже когда члены ее семьи — отец, мать, брат, сестра и, вскоре, ее новый муж, Кевин Федерлайн — извлекали выгоду из ее щедрости. Получив редкую отсрочку от работы из-за очередной травмы колена, она и Федерлайн, в то время бэк-танцор, встретились в задней части голливудского клуба. Они оказались в бассейне, где Федерлайн держал Спирс - “и я имею в виду, держал меня” — в течение нескольких часов. По словам Спирс, Федерлайн олицетворял собой не больше и не меньше, чем обещание любого романа, надежду на то, что другой человек сможет увлечь тебя. “Прости, я знаю, это звучит регрессивно”, - извиняется Спирс. Но желание подчиняться кому-либо также, по мнению Спирс, является “человеческим порывом”. Обидно, что она, “как и многие женщины”, будет наказана за это.
Вторая половина мемуаров описывает жизнь Спирс от начала тринадцатилетнего опекунства до его последствий. Здесь сложная работа поп-звезды отступает еще дальше, когда она рассказывает о работе как личности, хотя стоит отметить объем ее труда как исполнительницы за это время. В 2007 году она выпустила “Blackout”, эксперимент в электронных жанрах и вокальной игре (и, возможно, свой лучший альбом), который она называет “одним из самых легких и приносящих удовлетворение альбомов, которые я когда-либо делала”. Студия была отсрочкой, но лишь на время. “Затемнение”, - объясняет Спирс, - было произведено за тридцать минут, пока папарацци толпились за дверью. У них с Федерлайном было двое сыновей, Шон и Джейден, но Спирс чувствовала, что Федерлайн, еще один белый мужчина в одежде домоседа, не очень заинтересован в отцовстве. Чего он хотел, так это славы, и близости к Спирс было достаточно, чтобы привлечь ее. “Когда большинство людей, особенно мужчины, привлекают к себе такое внимание, все кончено”, - предупреждает она. (Представители Федерлайна не ответили на запрос о комментариях.) Как рассказывает Спирс, воспитание Шона и Джейдена было возложено на нее, и она боролась, несмотря на то, что любила материнство. “Думаю, тогда я поняла, что стала странной”, - признается Спирс, вспоминая те два месяца, когда она отказывалась позволять своей матери держать Джейдена на руках. Только позже, и, возможно, совсем недавно, Спирс поняла, что ее психологические трудности после родов могут быть клиническими проблемами, заслуживающими постановки диагноза.
Как и у других женщин, которые публично выступают против патриархата, инстинкт обобщения оказывает сильное влияние на Спирс. Сколько женщин теряют свою личную и экономическую независимость именно тогда, когда в историю попадают дети? Спирс превращает свои воспоминания в широкие послания. Она умоляет матерей, попавших в беду, “обратиться за помощью как можно раньше”. Размышляя о Тимберлейке, она размышляет о том, что “в Голливуде всегда было больше свободы действий для мужчин, чем для женщин”. Ее почерк также может склоняться к тому хамоватому предвосхищению, которое можно найти в романе среднего уровня:
Здесь все изменится! Взволнованно подумала я.И тогда они это сделали.
Но все же есть ценность в деталях, собранных в этих мемуарах. Каким бы пугающим ни был предыдущий репортаж, внутренний рассказ Спирс о попечительстве - это интуитивный взгляд на методичные средства, с помощью которых ее семья пыталась затмить ее. Ее физическое “я" никогда не принадлежало полностью ей — "Были ли это посторонние люди в средствах массовой информации или в моей собственной семье, люди, казалось, воспринимали мое тело как общественную собственность”, — вспоминает Спирс, - но попечительство дало ее отцу разрешение официально оформить свою собственность, вплоть до контроля за питанием дочери, пишет Спирс. Искусство Спирс больше не принадлежало ей. Во время ее шоу в Вегасе ей запретили вносить свой вклад, и любые идеи, которые могли бы оживить ее старые работы, были отвергнуты, как будто скучное шоу стоило того, чтобы подорвать ее артистический статус.
Спирс пишет, что, когда во время одной из репетиций она отказалась выполнять сложное танцевальное движение, ее отец мобилизовал медицинское учреждение, чтобы его дочь еще раз отправили в клинику. “Через три месяца после моего заточения я начала верить, что моего маленького сердечка, того, что делало меня Бритни, больше нет в моем теле”, - пишет Спирс. Ее мать сказала: “Я не знаю, я не знаю...”, - вспоминает она. Она вспоминает, что ее младшая сестра Джейми Линн прислала сообщение: “Ты ничего не можешь с этим поделать, так что перестань бороться с этим”. Ее отец сказал ей: “Я ничем не могу тебе помочь”. (Спирс пишет, что позже она узнала, что он мог инициировать ее освобождение в любое время.) Спирс задается вопросом, принося извинения читателю за то, что это звучит как паранойя, действительно ли ее семья пыталась покончить с ней. Читатель не может не представить себе с тошнотворной ясностью, какой рассказ мог бы быть подан публике, если бы ее жизнь на этом все закончилось.
Даже если Спирс хочет, чтобы “Женщина во мне” преподала уроки своим читательницам, правда в том, что она была не такой, как все. Она художница, достигшая такого уровня успеха, на который может претендовать лишь горстка людей в мировой истории. В то же время Спирс не была “в порядке вещей”, и она, возможно, никогда не будет в порядке вещей в прямом смысле этого слова. Но надлежащее поведение не должно быть предпосылкой человеческого достоинства. (Ничего не должно быть.) Ближе к концу мемуаров, по другую сторону опеки — и в разгар очередного недолгого брака с личным тренером Сэмом Асгари — она сравнивает свою вновь обретенную свободу с возрождением.