Шеллинг не только предвосхищает эстетическую теорию Гегеля, но в существенном и поднимается над ней. Прекрасное для Гегеля - обнаружение духа, для Шеллинга - совпадение духовного и материального, их сочетание и гармония в человеке позитивном и созидательном. "Красота дана всюду, где соприкасаются свет и материя, идеальное и реальное", - сказано в "Философии искусства".
Не смолкает спор до сих пор о том, присуща ли красота самой природе или сотворена обществом. Идеи Шеллинга в этой области могли бы дать ключ к решению этой проблемы. Но абсолютная сосредоточенность на понятиях по Гегелю мешает этому, если считать, что человек сам всё придумывает, что он абсолютно одинок в этом мире, и нет никакого больше его, чем он, источника вдохновения и развития.
Шеллинг пытался совместить материальное и духовное так, чтобы в результате была гармония двух начал, двух миров, двух разных подходов. Гегель же не скрывал своих симпатий материализму, благодаря ему, человек оказался в одиночестве и полной изоляции. Это привело к резко негативному восприятию бытия и действительности как таковых. Нет, не один Гегель в этом виноват, он просто хотел быть максимально честным и пытался поставить точку в мировой философии. Шеллинг же не пытался подчинить всё чему-либо одному, а СОЕДИНИТЬ то, что кажется прямо противоположным друг другу так, чтобы если и оставались противоречия, то к ним можно было подойти, как к некой проверке на прочность новой философии, зиждущейся на соединении противоположностей, так как она НЕ ВИДИТ смысла что-либо противопоставлять друг другу.
Шеллинг и Гегель считали, что философия может быть всеобъемлющей, но на разных фундаментах. У Шеллинга — основа в том, чтобы философия синтезировала самое лучшее, что есть в мире идей, в том числе и научных, у Гегеля — только научных. Оба шли в направлении, в котором шли многие философы — обобщить всю философию и сделать из неё концентрированный раствор лучших в мире за всю его историю идей. Для Шеллинга смысл во множестве смыслов, которые можно использовать не только прямо по назначению, а как душе угодно. Для Гегеля только строго определенный, конкретный смысл имеет главное значение, всё остальное, его поиски.
Шеллинг не настолько сух, скован какими-то конкретными понятиями, как Гегель, пытавшийся завершить философию, закончить её своими умозаключениями. Шеллинг оставляет простор для решения самому исследователю, не устраняет никаких внутренних «интимных» и «серых» зон, загадочность его вдохновляет, а не злит, как Гегеля.