В последние годы Наталье казалось, что жизнь — это всего лишь набор видеофайлов со встроенного регистратора. Объём на карте памяти так мал, а рутина так безлика, что воспоминания быстро отправляются в своё электронное небытие, освобождая место для новых, столь же бесполезных, записей. Но сегодня регистратор сохранил несколько мгновений жизни в отдельную папочку. Смотри в любое удобное время. Нет, просматривай бесконечно, представляй себе, что было бы, если бы ты не среагировала и не вжала педаль тормоза в пол. Что было бы, если бы ты на прошлой неделе пожалела «десятку» и не отогнала машину в сервис проверить тормоза. Наблюдай, как тонка перегородочка между «чуть не» и хрустом хрупких от остеопороза костей под резиной колёс. Наталья пыталась унять дрожь. Руки едва не выгибали руль «Ниссана» в восьмёрку. Правая нога вдавила тормоз так, что, казалось, каблук пророс сквозь педаль и укоренился в полу намертво. Забытый «айфон» светил с коврика инстаграмным светом. — Всё хорошо, Боже, всё хорошо, — еле слышно прошептала она, словно хотела оставить эти слова между собой и всевышним. С трудом оторвав взгляд от испуганно вжавшейся в «ноль» стрелки спидометра, Наталья посмотрела на дорогу. На пешеходном переходе, всего в метре от не добравшейся до неё смерти, опираясь на клюку, стояла старуха: серая юбка, чёрные хлопчатобумажные колготки, тяжёлые ботинки, растянутая кофта и пёстрый платок. На плече висели два связанных между собой пакета, набитых тряпьём. По-старушечьи выгнув спину, она уставилась на Наталью глазами, затянутыми белесым туманом. Утопленные в глубь сморщенного лица влажные губы шевелились. Кустистые брови с торчащими во все стороны седыми волосками походили на утёсы, нависшие над морской пучиной, а морщинистая кожа — на срез горных пород. Наталья ждала, что жуткая старуха начнёт кричать, размахивать тростью, возможно, даже ударит рукоятью по капоту. Но вместо этого бабка улыбнулась. От этой улыбки по застывшим конечностям к сердцу пролился жидкий лёд. Наталья попыталась изобразить ответную улыбку, но не успела — лёд добрался до губ и заколол в висках и затылке. Старуха медленно пошла к передней пассажирской двери «Ниссана». Наталья мысленно взмолилась, чтобы жуткая карга прошла мимо, но нет — сухой костлявый кулак слабо постучал в окно. Поспешно натянув на лицо растерянную улыбку, Наталья опустила стекло. — Бабушка, извините меня, я вас не заметила из-за... — Внучка, подвези меня, Христа ради. Я к сынку с муженьком опаздываю. Заждалися они меня. Наталья разблокировала центральный замок. Поняла она это, лишь когда старуха потянула дверь на себя. — Бабушка, да нам же, наверное, не по пути. Старуха просунула трость внутрь, затем поставила на сиденье пакеты и принялась с настойчивым кряхтением забираться в салон. — По пути, милая, по пути, — задыхаясь, проговорила бабка, размещаясь на кресле. - Ты просто езжай, а я тебе скажу, где мне выйти надо. Наталья встретилась взглядом со старухой. Та улыбнулась. Наталья чувствовала, как эта улыбка лезет ей в глаза, пробирается под веки, сушит склеры, проникает сквозь глазные яблоки и вцепляется голыми дёснами в мозг. Она поспешно отвернулась, но улыбка не ослабляла хватку. Наталья перенесла ногу с тормоза на газ, и «Ниссан» медленно, по-черепашьи, пополз по пустой дороге. Некоторое время старуха молчала. — Как звать-то тебя, внученька? Давай уж познакомимся, коли ты меня везёшь. — Нат... Наташей. — Наташа... «благословенная». Хорошее имечко. Не подходит оно тебе. — Почему? Бабка продолжила, не обращая внимания на вопрос: — А меня вот, внученька, Мареной нарекли. Марой. Бабка моя настояла. Отец с матерью, знамо дело, стали звать Маринкой. Так оно привычней, да и надеялись от судьбы уготованной меня увести. Да только чёртова бабка понапрасну воздух-то не сотрясала. Мертвенный холод так и не оставлял Натальиного нутра, и тем явственней проступило тепло её любопытства. — От какой судьбы, бабушка? Наталья повернулась, и бабкины бельма вперились ей, минуя глаза, прямо в душу. «Боже, она же совершенно слепая. Как она забралась в машину? — Провожать души на тот свет, милая. Старухины губы разъехались в стороны, обнажая дёсны. В этой влажной беззубой улыбке читалось удовлетворение — так мог выглядеть самый зловещий в мире слепой младенец, который только что срыгнул и теперь чувствовал себя лучше. Наталье казалось, что она целую вечность барахтается в белесом болоте старушечьих бельм. С усилием она вернулась к дороге. — Бабка померла через три дня после моего рождения. В один день всё приключилось. К завтраку не смогла встать, к обеду кровь горлом пошла, а к ужину уж мертвёхонька была. Матушка мне это опосля припоминала — ведьма, мол, ты, Маринка, и горе всем вкруг тебя. А я, дурёха сопливая, зенками хлопала да плакала, не понимала. Только отец меня жалел, бывало, приголубит, по головке погладит, слёзы и высохнут. Старуха замолчала. Когда она продолжила, потеплевшие было слова снова покрылись ледяной коркой. — Мать преставилась перед моим седьмым днём рождения. В канун похорон мне привиделось во сне, как я отвожу её на кладбище за деревней и там оставляю. После матушкиной смерти для своих двух старших братьев я тоже стала ведьмой. Но ненадолго. Сгинули на войне. Пришли похоронки, и я обоих во сне отвела на погост, одного за одним. Отцовская любовь на том закончилась. Он поверил в бабкино знамение. Ещё через шесть годков и он помер с проклятьем на устах. У Натальи перед глазами промелькнула вереница родственников, идущих на кладбище вслед за грустной девчушкой с молочно-белыми зрачками. — И вам снова приснился сон? — Да, внученька, прямо накануне похорон. Осталась я сиротинушкой. В деревне меня недолюбливали. Слухами ведь земля полнится. Так что собрала я вещички свои немногочисленные, спалила проклятый дом и двинулась восвояси туда, где меня никто не знает. Сюда. Наталья чувствовала, как слепые глаза изучают её. Подсказывают что-то. Намекают. — Тут я и замуж вышла, и ребёночка родила. Нога отпустила педаль газа, и машина стала снижать скорость. Но Наталья этого не заметила. В голове внезапно щёлкнула странная мысль, которую она боялась озвучить, но и смолчать не могла. — Бабушка... — Ну вот мы, кажись, и приехали, милая. Нога, без участия мозга, нажала на педаль тормоза. Машина остановилась у обочины. — Бабушка... — Пора идти, внученька. Пора. Наталья подняла глаза на кованые ворота в десятке метров от машины. «Кладбище «Марьина Роща». «Марина Роща», - мелькнуло в голове Натальи. — Бабушка... Наталья повернулась и в отчаянии уставилась в бельма Мары. — Бабушка, вам ведь сон про братьев приснился, только когда похоронки пришли? Старуха кивнула. — Но ведь получается, что вы никак не могли их души... проводить... Мара ответила ей грустной улыбкой. — Пора. Наталья хотела сказать что-то ещё, но старуха положила ей на плечо руку. — Нет, бабушка, я не хочу, — Слова, едва вырвавшись, беспомощно оседали конденсатом на лобовом стекле. — Пожалуйста, не провожай меня. Слепые глаза не ответили. Раздался хруст, и рука, лежавшая на плече Натальи, переломилась в локте. Острие желтоватой кости вспороло плоть. Мара никак не отреагировала. Рука упала ей на колени. Затрещала ткань, и сквозь разошедшуюся в нескольких местах ветхую кофту проступили тёмные, до черноты, кровавые пятна. Наталья закричала, но крик моментально впитался в обивку сидений и крыши. Старуха медленно, с кряхтением, принялась выбираться из «Ниссана»: открыла дверь, подхватила правой рукой пакеты, а левой, сломанной, рукой, торчащей в сторону, взяла трость. Сделав несколько неуверенных шагов к воротам кладбища, она обернулась. С тихим хрустом лопнула кость, и височная часть мягким пластилином вогнулась внутрь черепной коробки. Один слепой глаз лопнул с тихим «хлюп». Наталья уже не кричала. «Я к сынку с муженьком опаздываю, — скальпелем вонзились в мозг бабкины слова. — Заждалися они меня». — Спасибо, внученька. — На уцелевшей части лица появилась тёплая улыбка, а по испачканной кровью щеке проложила тропку слезинка. — Без тебя ни в жисть бы не добралась. — Поправив пакеты на плече, она добавила: — А «десятку» ты всё-таки пожалела. В глазах Натальи потемнело. Но ей было не страшно. Ведь это всего лишь видеорегистратор, стирая старую информацию, принялся поверх писать новую — ту, которая обязательно сохранится навсегда в отдельной папочке. Автор: Иван Миронов Оригинальная публикация ВК.
