оглавление канала
Я медленно, словно ступая по стеклу, подошла к плите. Она, даже в рассеянном свете белой ночи, сверкала полированной поверхностью. Работу древних мастеров нельзя было не узнать. И свастика посередине плиты была словно выжжена в камне. Я знала, как это было сделано. А вот латинские буквы вокруг нее были уже неумело выбиты современными «умельцами», если так можно было выразиться про тех, кто это сделал несколько десятков лет назад. С минуту я разглядывала эту надпись, и во мне поднималась волна протеста. Как они посмели дотронуться своими грязными лапами к ЭТОМУ?! Как они вообще посмели ТАК извратить наш древний символ Света, превратив его во что-то мерзкое и гадкое, от чего содрогается по сей день весь мир?! Эти эмоции стали мешать мне увидеть то, что я должна была увидеть. Сделав несколько вдохов выдохов, я постаралась успокоиться и взять под контроль свои эмоции. Осторожно присела на корточки, прикрыла глаза, стараясь очистить свой разум от посторонних и мешающих мыслей, и медленно приложила обе ладони к плите. Полированный камень холодил ладони. Мгновение, и меня словно ударило током. Яркая вспышка перед внутренним взором, и словно туман заклубился перед моими глазами, а потом стал медленно расползаться в стороны, показывая мне то, что я бы никогда не хотела видеть.
Сначала из серой дымки, заливающей словно тягучий кисель все вокруг, стали проступать лица. Изможденные, измученные, с заострившимися чертами, в ссадинах и кровоподтеках. Глаза у многих были словно провалы в адскую бездну, пустые и страшные. В них клубилась все пожирающая темнота, выползавшая из хаоса преисподней. У некоторых, очень немногих, в глазах горела пламенем ярость, но все они, без исключения, изучали ненависть. Лютую, не знающую границ и контроля, такую, какой не может быть у человека. Затем, мгла стала рассеиваться окончательно, и я увидела их фигуры, одетые в какие-то лохмотья, оставшиеся от военной формы. Некоторые были с босыми ногами, избитые в кровь, с сорванными ногтями. Кое-кто поддерживал своих товарищей, которые уже не могли идти, кто-то еще держался сам. Там были только мужчины, разных возрастов. Были старики, с отросшими бородами, были молодые, совсем почти еще дети. И все они брели, брели, словно слепцы, не разбирая дороги, наступая прямо на меня. Кажется, я закричала от ужаса, но собственного крика не услышала. А на меня вдруг лавиной обрушились звуки. Стоны, хрипы, мат, и ругательства. А позади этой жуткой толпы шли фашисты с поднятыми автоматами. Сытые, холеные, в новой с иголочки форме черного цвета. На петлицах у них поблескивали череп на фоне перекрещенных костей, символ дивизии СС «Мертвая голова». Они шли лениво, покрикивая на отставших, и тыча им в сгорбленные спины автоматами. Облако ненависти висело над головами гонимых людей. Оно было такое плотное, словно дым от пожара. И я почти задохнулась, глотнув на вздохе этой удушливой гари. По моим щекам текли слезы, но я не осознавала этого. Так не должно быть!!! Люди не могут ТАК поступать с людьми!!! Тихий голос внутри меня холодно произнес, с нескрываемой насмешкой: «Люди не могут… Но ЭТИ – не люди. Они из племени Кащеева. Эта ненависть затопит весь мир, и все, что так дорого живой душе, исчезнет в этой тьме, встав на колени, покоряясь и скуля от страха. И так случится, если вы, люди Рода, дрогнете, отступите, не выполните свой долг». Не выдержав всего происходящего, я закричала страшно, надсадно, отчаянно. Но мой голос потонул в звуке автоматных очередей, в криках и стонах умирающих.
Что-то темное, извечное, из сути самой Вселенной, выползло вдруг, овладевая моим разумом. Ненависть, свернувшаяся клубком, тугой волной обрушилась на меня, дробя на мелкие осколки все доброе и светлое, что жило в моей душе. Вспышка в сознании, и она стала разворачиваться куполом над моей головой накрывая собой все: лес, умирающих людей и Кащеев с автоматами наперевес. Она поднялась так высоко, что затмила даже небо над моей головой, и стала там клубиться, собираясь в тяжелые свинцово-фиолетовые тучи, чтобы разразиться страшным ураганом, сметающим все на своем пути, уничтожающим всю ту нечисть и мерзость, которая прикидывалась людьми.
Громовой раскат потряс небо, и огненный меч гневного бога обрушился на землю. Горячие капли падали на мое лицо обжигая кожу. Я провела ладонью по щекам, и ладонь стала красной от крови. Сцепив зубы и собрав всю свою волю в кулак, я собралась… Что? Разрушить этот мир, в котором так много злобы и ненависти, в котором подобные убивают себе подобных, и нет этому конца? Чтобы, что??!!! Создать новый, в котором все опять повторится???!! Злые слезы полились из моих глаз, смешиваясь с кровью. Чей-то голос ворвался в мое сознание извне. Он звал меня, почти кричал, а я не могла оторвать взгляда от страшной картины, развернувшейся перед моими глазами.
- Верея… Верея!!! Очнись же!!!
Кто-то тряс меня за плечи, без конца повторяя одно и тоже. Это я Верея? Я??? У меня не было имени, у меня не было плоти, только одна сплошная ненависть и ярость, которая требовала выхода. Чей-то холодный властный голос пробился сквозь эту стену:
- Верея… Очнись… Ты не можешь употребить мудрость, знания и силу Рода на черную ненависть… Не для того она тебе была дана!! Ты не смеешь забывать КТО ты…!! – А после я услышала, что тот же самый голос повелительно проговорил. – Божедар, унеси ее от этого места, иначе, нам всем несдобровать…
Чьи-то сильные руки подхватили меня. Я попробовала вырываться, но меня держали крепко. И от злого бессилия я заплакала, обвиснув бессильным куском собственной плоти на руках мужа.
Я сидела на крыльце и смотрела на грозу, глухо ворчащую, словно недовольный и оставшийся голодным, зверь. Она откатывалась за стену леса, оставляя после себя чистые краски зелени, и воздух, наполненный озоном. Корнил напоил меня каким-то отваром, и велел лежать в постели. Но, я не могла сейчас лежать в закрытом помещении. Мне нужно было дышать вольным воздухом, дышать всей грудью, выгоняя из легких, словно сажу после пожара, клочья ненависти, которые душили меня. Мужчины ушли в дом, оставив меня одну. И я им была за это благодарна. Даже собаки притихли, перестав возиться у крыльца. Циркач, щенок Николая, попробовал подползти ко мне, и лизнуть руку. Но Хукка на него зарычал, и собачонка сдуло с крыльца, будто порывом ветра. Мыслей не было, как не было и никаких сил, и эмоций. Мне казалось, что я могу так вечно сидеть на этом крыльце возле этого проклятого места без движения, пока не превращусь в камень. А потом тихо начну обрастать зеленым мхом. Может быть тогда я обрету покой?
За спиной скрипнула дверь, и на крыльцо вышел Божедар. Он принес мне в большой алюминиевой кружке горячий ароматный, заваренный на травах, сладкий чай. Кружку он заботливо обернул какой-то тряпицей, чтобы я не обожглась. И именно эта тряпица вдруг что-то сдвинула в моей душе. Он присел передо мной на корточки, а я, уткнувшись ему в колени, разрыдалась горько, со всхлипами и причитаниями, словно бабка-плакальщица на погосте. Сквозь всхлипы я пыталась ему рассказать, ЧТО я увидела, прикоснувшись к этой чертовой плите. Понятное дело, он не разобрал ни слова из моих причитаний. Но, аккуратно поставив кружку на крыльцо рядом, терпеливо продолжал сидеть и гладить меня по голове, как маленького ребенка, повторяя, как заведенный:
- Все позади… Все уже позади, любимая…
Я наконец успокоилась, и еще всхлипывая проговорила, слегка заикаясь:
- Ты не понимаешь… Ничего еще не позади… И этому не видно конца…
Он усмехнулся грустно, и приподняв мне голову пальцем за подбородок, с легкой усмешкой проговорил:
- Это я-то не понимаю? Но, для того мы здесь, чтобы не дать повториться этому злу. И пока мы ему противостоим, еще не все потеряно. Поверь мне, родная… Уж я-то это точно знаю.
Он, наконец, сел со мной рядом, и обняв за плечи, произнес:
- Ты вся дрожишь… Выпей чаю, пока еще не остыл. Тебе сразу станет легче. Там Корнил чего-то наколдовал. На себе пробовал, бодрит неимоверно. А тебе сейчас нужны силы.
Я послушно сделала несколько глотков, и сразу же почувствовала, как тепло разливается по всему телу, как мышцы, сведенные от напряжения, словно судорогой, расслабляются.
- Интересно… Чего он туда такого намешал. Вкус незнакомый, и в то же время, что-то напоминает… - Я озадаченно уставилась в кружку, как будто на дне хотела обнаружить рецепт напитка.
Дверь опять за спиной скрипнула, и на крыльцо вышел Корнил, а из-за его плеча выглядывал Николай, причем, последний имел весьма перепуганный вид. Вот я шороху наделала, так наделала! Переполошила народ, дальше некуда. И почему-то, вдруг почувствовала себя виноватой, словно умыкнула со стола последний пирожок, когда вдруг внезапно погас свет. Губы Корнила были сурово сжаты, прищуренные, как у разозленного кота глаза, метали искры. Слава Богу, что хоть шерсть не стояла дыбом. Он посмотрел на меня сердито, словно, это именно его пирожок я и умыкнула, и проговорил сухо, отрывистыми фразами:
- Ты должна уже научиться сдерживать свои эмоции! Ты не девочка-подросток, у которой гормоны играют в крови!! Выпущенные на волю бесконтрольно они могут много бед натворить! И тебе это уже пора понимать! И усвоить, наконец, какая ответственность лежит на тебе!
Я сидела, как Циркач под крыльцом, только что уши не прижала и нос в лапах не спрятала. Ответил Божедар. Слегка горячась, он выпалил:
- Оставь ее, Корнил! Ты правильно сказал, она не девочка-подросток! Она -Великая! А ты ее отчитываешь, как… - От возмущения и обиды за меня, он даже сразу не нашел подходящего слова.
И тут Корнил вспылил. Долго сдерживаемые эмоции, а еще, как я подозревала, страх за меня, дали о себе знать.
- Вот именно!!! В Е Л И К А Я!!! – Произнес он, с усилием делая ударение на каждом слоге. – А ведет себя, как отрок, который только-только попал в Скит Матушки Йогини!
Лицо мужа стало наливаться гневом. А я подумала, что ведь это я открыла этому гневу дорогу, позволив ненависти овладеть моим сознанием. Нужно было это срочно прекращать. Еще не хватало, чтобы из-за меня они поссорились. Я крепко сжала руку мужа, и заговорила. Голос мой все еще слегка дрожал, но я уже полностью овладела собой.
- Корнил прав. Я не должна была позволить эмоциям взять над собой верх. Слишком много поставлено на карту. Просто, я не была готова к тому, что увидела. Больше этого не повторится. – И уже обращаясь только к одному Божедару. – Жизнь в нашем доме с тобой, в любви, тишине и покое расслабила меня. Но я должна была понимать, что как только мы с тобой переступили порог нашего дома, то сразу же оказались на войне.