Ничего до этого не было, совсем ничего – пустота, ощущение было такое, что память обо всей прошлой жизни не о нем самом, а о ком-то другом, да и еще не из этой жизни вовсе. И тут все появилось. И в этом появившемся был и сам он – Сим, и мучающийся с похмелья тесть, уснувший прямо в пустой ванной, умоляющий сходить за пивом, и дорога в магазин. Тесть на переднем плане…
…Симу показалось, что кассирша подмигнула ему. Этот мимический жест выглядел как-то странно и очень неестественно. Как будто бы подмигивание существовало само по себе... отдельно от лица. Ведь известно, что любая мимика заставляет самого человека, вольно или невольно участвовать сразу всем своим лицом, всеми его многочисленными мышцами, и тогда любой жест кажется естественным во множестве своих неповторимых оттенков. А тут... Вот она привычно сосредоточенно или отрешенно расслабленно и все-таки как-то отстраненно делает свою механическую работу, на Сима не глядит почти совсем, только вначале — оценивающе и в конце — ожидающе. Но вот на короткий момент поднимает глаза и тут же опускает. И в этот миг опускания своих глаз... как будто бы приглашая к участию в неком заговоре, быстро подмигивает и тут же снова продолжает свою монотонную и однообразную работу и снова безразлична ко всему.
Сбитый с толку Сим конечно подумал, что ему это подмигивание, скорее всего почудилось, ну конечно почудилось, с какой же стати кассирше ему подмигивать? Ведь совершенно очевидно, что они незнакомы и никогда не встречались раньше!
Продуктов Сим покупал совсем немного. Они «пролетели» через руки кассирши быстро. Какой-то однотонной морзянкой «пропипикала» касса, кассирша назвала цену и выжидательно посмотрела на Сима. Он сразу обратил внимание на совершенно несуразную сумму, которую «запросила» кассирша. Немного придя в себя от непонятной выходки, подмигнувшей ему кассирши, Сим возмущенно поинтересовался, почему такая нелепо огромная сумма?
- Здрасьте, пожалуйста! - воскликнула кассирша неожиданно низким, даже для мужчины, голосом, - а сколько по-вашему должно быть? Одна бутылка Гленливета чего стоит!
- Какого... Глен... ливета? - ничего не понял Сим.
- Как это какого, а вот этого, 12-ти летней выдержки, - совершенно естественно возмутилась дама, указывая на... бутылку пива, которую Сим взял как основное заболевшему тестю на опохмелку.
У Сима в голове еще успела промелькнуть, примиряющая его с непонятной ситуацией, мысль, что он брал с полки пиво машинально, не задумываясь, не рассматривая бутылку. Как выглядит неизвестный Гленливет, да и вообще, что это такое, не знает. Может быть перепутал. Но мысль эта умерла тут же, не успев как следует развиться. Он смотрел на бутылку, про которую говорила возмущенная кассирша, и видел именно пиво, ну конечно же пиво. "Балтика-тройка".
- Какой Глен... э-э-э... ливет?
- Мужчина, вы покупать будете или нет? Вон, сколько людей вас ждет, другим пробивать надо!
Еще не понимая, почему, но Симу показалось странным, то последнее, что произнесла кассирша, но через мгновение Сим понял почему - когда он подходил к кассе, то отметил про себя, что касса свободна, последний покупатель, пожилой толстяк в старомодном пальто, лысый и усталый, уже оплатил свой товар и от кассы отходил. Сим оглянулся и увидел, за собой стоящую, большую очередь, люди в которой, как-то необычайно дружно, с удивительно ярко выраженным и одинаковым интересом на разных лицах, как актеры в плохой пьесе, наблюдают за беседой кассирши с Симом, мол, а вот интересно, что же сейчас из всего этого выйдет? И это вместо злого возмущения, такого в данной ситуации естественного, мол, ну, чего вы там всех нас задерживаете? Бросилась в глаза ну совсем уж несуразность - на руках разрумянившейся толстухи в деревенском цветистом платке, лицом своим очень похожей на народных артисток Людмилу Доронину и Лидию Шукшину одновременно, беспокойно шевелил ручонками такой же пухлый, как и мамаша, Рубенсовского вида ребенок. Своими детскими глазенками, но почему-то совершенно по-взрослому и, что уже вызывало какое-то очень тревожное чувство, с тем же исследовательским интересом ребенок смотрел на Сима.
- Ну чего, мужчина, будете покупать, или нет? - вывела кассирша Сима из оцепенения, повторив свой вопрос.
- Не буду ничего покупать. Черт знает что у вас тут... - раздраженно пробубнил Сим и вдруг почему-то сам испугался того, что произнес, инстинктивно почувствовав какой-то недобрый результат.
Непонятно как и почему внушительно увеличившаяся очередь наконец-то возмущенно зашумела, не потеряв впрочем злого интереса к перепалке Сима с кассиршей.
- Ну, я тогда старшего кассира вызываю, чтобы аннулировать чек, - зачем-то ненужной технической подробностью поставила в известность Сима непонятная кассирша.
- И администратора вызовите, пожалуйста, - обиженно произнес Сим, - я жалобу напишу.
- Да, пожалуйста! Мне не трудно.
У кассы стоял примитивный телефонный аппарат, какой-то старый, даже допотопный. Кассирша сняла огромную черную карболитовую трубку и, почему-то совсем не заботясь об очевидности своих действий, придерживая рычаг телефона в нажатом положении (что подразумевало отсутствие соединения), пробасила в трубку.
- Катюш, давай быстро ко мне и Валентина Сергеевича позови. Тут покупатель, - кассирша стрельнула глазами на Сима, - нервный попался.
- Чегой-то я нервный? - оскорбился Сим, - Сами ошибаетесь, а я виноват, что ли? Так по-вашему?
Очередь, больше похожая на толпу, собравшуюся переходить к митингу, дружно молчала, наблюдая за развитием событий.
Прошло совсем немного времени, к кассе, очень сильно прихрамывая на одну ногу, подходил маленького роста человечек, не молодой, в очках... да нет, скорее в пенсне. Его ссохшееся морщинистое лицо, с Буденновскими усами под острым и неестественно длинным носом, постоянно шевелящимися, как будто обладатель их все время к чему-то принюхивался, выказывало какую-то хроническую усталость от жизни. Своим обликом человек был несовременен настолько, что можно было бы подумать - он служащий конторы из прошлого, времен Гоголя Николая Васильевича - некий очень злой и свирепый Акакий Акакиевич.
Акакий Акакиевич сиречь Валентин Сергеевич. Быстро оценил ситуацию, приниженно так, извинительно так кивнул Симу, ничего ни у кого не спрашивая, уставился на кассиршу.
Сим заметил, что взгляд странного администратора как-то сразу потяжелел, сделался жестким и уже совсем не ассоциировался с обликом человека, его генерирующего.
Кассирша вздрогнула, замерла. По ее лицу разливалась бледность, проступавшая постепенно, увеличивающимися в размерах пятнами. Внешне это выглядело так, как если бы удав смотрел на кролика.
Сим видел всю ситуацию широким полем, в которое попадали не только кассирша с администратором, но и очередь-толпа на кассе, и даже прохожие-покупатели, задумчиво и безучастно проходящие мимо.
Очередь глубоко и густо молчала, и было в молчании этом что-то от участников теле игры в рулетку перед тем самым моментом, когда вот-вот остановится стрелка волчка и покажет истинную судьбу.
И тут произошло что-то непонятное, быстрое и неожиданное. Валентин Сергеевич как-то из ниоткуда, совершенно незаметно выдернул резиновую полицейскую дубинку и с диким стоном набросился на кассиршу. Та бесполезно закрывалась руками, а администратор дубасил бедную женщину дубинкой, как попало, неумело, но с таким остервенением, что сомневаться не приходилось - уже ничто и никто не сможет спасти ее от неизбежной и очень скорой смерти. Глухие методичные удары, противно одинакового тембра, раздавались один за другим, прыскающая во все стороны (в том числе и на лицо Сима) мелкими каплями теплая кровь, визг кассирши, похожий на предсмертный поросячий, ее спутанные, липкие от крови волосы и, о Боже, одобрительные крики толпы-очереди, и вдруг, ее дружные азартные аплодисменты! Очередь гудела, улюлюкала, что-то скандировала, как будто бы все происходило то ли на футбольном стадионе, то ли на боксерском ринге... Над общем гамом толпы необычайно звонким и тонким дискантом выделялся веселый и радостный крик ребенка, вырывавшегося из рук красномордой бабы в цветистом платке. Ребенок этот выделывал пухлыми ручками и пухлыми ножками странные танцеподобные движения как будто бы, словно дирижер оркестром, руководил толпой.
Необычная информация в таком грандиозном количестве изливающаяся в бедный мозг Сима не давала ему осмыслить тот простой факт, что того, что происходит, происходить не может! Что в нормальном мире этого никак не может быть! Но мысль эта постепенно, словно из глубины бездонного омута, все же пробивалась наверх, к сознанию Сима, и уже формировалась в вызывающее тошноту, понимание несуразности происходящего.
Кассирша, теряя жизненные силы, уже не кричала, а стонала и хрипела, захлебываясь в заливавшей горло крови и безобразно пускала изуродованным носом большие отвратительные кровавые пузыри. Она уже совсем не закрывалась руками от ударов и с каждым ударом она странно кхакала и все тело ее дергалось. Бесстыдно раздвинутые ноги показывали большие бледно желтые трусы, сочащиеся розовой пенящейся мочой. Щекой прижимаясь к грязным плиткам пола она выворачивала в сторону Сима свою страшную голову и смотрела на него.
Симу показалось, что смотрела она ему в глаза несуразно здоровым взглядом и, с каким-то киношным экстазом, не укоряла его, а как бы показывала, вот смотри, что происходит! И это из-за тебя! И это для тебя! Вот, смотри, как здорово получается!
У Сима закружилась голова. Это произошло внезапно. Мир крутанулся снизу вверх и слева направо. Именно это почему-то отчетливо отпечаталось в сознании. Инстинктивно захотелось выровнять этот убегавший мир, но именно попытка это сделать обрушила Сима на грязный кафельный пол. В пропадающем сознании еще успелось понять, как грязны непонятно большие кафельные плитки, особенно цементные швы между ними. Из общего ускользающего от понимания пространства вдруг выхватилось лицо кассирши, непонятно почему показавшееся улыбающимся, нет, не просто улыбающимся, а улыбающимся в каком-то яростном зверином экстазе; звуки вокруг: стоны и хрипы избиваемой кассирши показались Симу музыкальными и удивительно красивыми, они гармонично сливались с громким и звонким хором толпы и вся эта неземная по красоте музыка подчеркивалась четкими и ритмичными ударами... чего, уже трудно понималось... какой-то палки по чему-то мягкому. И в последний момент все закрыло лицо странного администратора с шевелящимися усиками, уже совсем похожее на огромную крысиную морду. Выражение этой морды показывало то ли извинение, толи интерес - правильно ли все, хорошо ли все сделано, доволен ли товарищ покупатель?.. И вот уже это никакой не администратор, а тот самый ребенок из очереди, остервенело дирижирующий детскими ручонками ритмичной страшной музыкой в голове Сима. А потом абсолютно ничего не стало. Это абсолютное ничего определялось последним мигом сознания до и первым после.
Сознание возвращалось медленно. Жизнь вытягивала Сима из вязкого болота небытия и это было мучительно. Сначала возникли звуки. Целая какофония звуков, не понимаемых, неосознаваемых. И звуки эти вызывали боль. Боль не физическую, потому что тела сим еще не ощущал. Болела душа. Ничего положительного не уменьшало эту боль, не разбавляло.
"Что-то произошло, что-то непоправимое и страшное произошло" - это была первая сформировавшаяся мысль, которая все-таки привносила хоть какой-то смысл в жуткое состояние Сима.
Постепенно звуки тоже формировались во что-то понимаемое, склеивались из отдельных составляющих в целые куски, которые так же связывались в более сложные конструкции. Возвращалась память и нехорошим было это возвращение. Память о последних событиях, последних минутах...
Сим приходил в сознание.
Жуткая сцена у касс магазина вынырнуло мгновенно, как будто само действие еще происходило, хотя Сим уже понимал, что это не так. То, что там произошло еще жило в памяти ярко, еще ощущалось в звуках, в видениях и даже в запахах магазина, которые казались Симу резкими, отвратительным. Но приходило в сознание и настоящее внешнее. Приходило, неизбежно выталкивая воспоминание о происходившем у касс. Это воспоминание уходило, как уходит при пробуждении яркий, похожий на действительность сон, как уходят звуки от яростно пронесшейся электрички, с постепенно затухающими стуками колесных пар на стыках рельсов... нет, не совсем так. Сим ощущал эти стуки не вовне, а внутри. Внутри себя. Это трудными толчками билось его сердце.
"Сердце бьется... Значит я жив!" - понял Сим.
Внешние звуки уже понимались - это был галдеж людей, которые обступили Сима, что-то спрашивали, что-то объясняли, определяли.
Сим открыл глаза.
Близкие и большие лица людей, обступивших Сима, с каким-то одинаковым, заинтересованно встревоженным выражением, не держались на месте, плыли снизу вверх и слева направо. Это было знакомо, потому что небытие началось именно с этого.
У Сима кружилась голова. Кружилась сильно и также сильно тошнило.
Сим определил, что он лежит на спине на улице на скамейке. Вокруг него столпились люди.
- Все, очнулся, слава Богу!.. – проговорила строгая девушка, почему-то мужским голосом и очень знакомым.
Мир еще раз крутанулся и упал куда-то в бесконечность.
Никаких людей вокруг Сима не было – он был в своей комнате, на диване, одетый, ботинки по-разному валялись рядом с диваном. Звуки исходили от работающего телевизора. В кресле полусидел, полулежал «больной» тесть, что-то спрашивал, повернув к Симу голову. Пустая бутылка пива «Балтика-тройка» стояла на полу рядом с креслом.
