Избранные места из переписки с друзьями
Конечно, первое название заметок – наживка для читателя; второе следовало бы закавычить, – так называется нравоучительная книга Николая Васильевича Гоголя, вызвавшая негодование Виссариона Григорьевича Белинского, и не только критика, сильно нынче осуждаемого: отец-де русской интеллигенции, зачинщицы всех революций...
У меня нет поучений, сейчас это не принято: мир атомизировался, чуть что – открывают словесный огонь на поражение или в переписке объявляют «бан»…
«С УТРА, НАЛИВ нектар в стакан, читал поэтов. И изменил Диане Кан с землячкой Светой. (Сырневой)».
(rospisatel.ru/krupin-pp4.html).
На сайте изложено именно так, я поначалу брал с полочек своей памяти, читано было не вчера, изложил аж в четыре строки, согласно рифмам, заложенным в бухтинке.
Этот экспромт вылетел из-под легкомысленного гусиного пера Владимира Крупина, председателя Высшего творческого совета Союза писателей России.
Наверное, автор раз семь подпрыгнул от восторга: «Ай да, Вован! Ай да, сукин сын!»
Не говорю уж о том, что Крупин был участником сходняка совбуров и отщепенцев в Риме в 1990 году, сходняка, написавшего некролог на смерть Советского Союза.
О предстоящей смерти было объявлено загодя, в депутатской декларации о независимости России от окраин страны, теперь это называется – государственный праздник «12 июня».
Все дороги ведут в Рим. Все, но ведут не всех. Самые известные фамилии римских христопродавцев: Айтматов, Астафьев, Лихачёв, Солоухин, к ним приклеился и Крупин, на ту пору тоже фигура ничего себе – главный редактор журнала «Москва»; Бродский, Неизвестный, Шемякин, вчера ещё отверженные как негодные элементы, со своей западной стороны ухмылялись: «…и последние станут первыми».
Леонид Бородин, сменщик Крупина, писал, что к ним приходила делегация журнала «Наш современник», склоняла недавнего парторга издательства «Современник» держать единый фронт против антисоветчиков и западников, Крупин на уговоры не поддался, – ему до сих пор любезны перестройщики, – но хитрому вятскому уроженцу скоро надоело портить глаза над чужими рукописями, из журнала откочевал, стал… преподавателем духовной академии…
«если учителя школы воцерковлены, то дело сделано. Вспомним, сколько систем образования диктовал Запад: Песталоцци, ланкастерская, рыцарская, Фребель владел умами, другие. Но что же всех их с лёгкостью побеждал сельский дьячок, научающий прежде всего страху Божию?»
(rospisatel.ru/krupin-pp4.html).
Бородин в журнале «Москва» продолжил линию Крупина, в своих записках корил чуждого ему редактора «Н.С.» Станислава Куняева: работал-де «Стас уполномочен заявить» (название книги, одно из дружеских прозвищ) на строительстве железной дороги Абакан-Тайшет и ничего не пишет о лагерях. Бородин провёл в «местах не столь отдалённых» около десяти лет и ничему не научился…
Телевизор и радио с начала «святых девяностых» (© Наина Ельцина) стали величать новым Пушкиным дотоле никому неизвестного нобелевского лауреата Бродского; чтобы уравновесить с закордонным Бродским доморощенного Астафьева, говорят, Иуда Бодунов собирался ещё раз кинуться на рельсы, выхлопотать у мелких шведов иезуиту-сибиряку Нобелевскую премию; не вышло, вот уж оба поревели белугой!
Не говорю и о том, что на сайте «Российский писатель» до последнего времени Крупин много раз выскакивал с любезным текущему правящему режиму утверждением, мол, главным врагом России был Ленин.
«Ленин, Сталин, Полбубей ехали на лодке.
Ленин, Сталин утонули, кто остался в лодке?»
(rospisatel.ru/krupin-pp4.html).
Уж как только я ни крыл Крупина, в том числе и сукиным сыном, без пушкинских кавычек, вислоухие читатели сайта негодовали: ага, вот он, я, ещё один враг Русского Мира; возмущение вислоухих оборвалось потому, что идеи Крупина о Ленине подхватил и развернул… президент РФ Путин; конечно, сомневаюсь, что ВВП сам свои бухтинки придумывает, есть ему когда думать, он же не поэт Боков, который всю войну валил и сплавлял лес в упомянутых Бородиным лагерях, близ сибирского Кемерова. (Оно в тексте встретится ещё не раз).
Курсанта Бокова подвёл под монастырь длинный язык, стал задумываться…
Часто сижу я и думаю,
Как мне тебя называть…
(Виктор Боков. «Я назову тебя зоренькой». 1959 год).
Композитор Григорий Пономаренко, бывший баянист ансамбля войск НКВД, положил стихи Бокова на музыку, так два друга, оба по отчеству Фёдоровичи, сочиняли программу для народного хора в Оренбурге; песня про пуховый платок стала неофициальным гимном целинного края.
Как тут не вспомнить знаменитое присловье разрушителей Советской державы: полстраны сидело, полстраны – охраняло…
Читаю интернет: в целинном Оренбурге часто бывает и Диана Кан, не идёт она у меня из головы.
Диана, как и я, тоже крыла Крупина.
Написала мне, мол, муж её, Евгений Сёмичев, на ту пору был и мужем, и поэтом вполне зрелым, воспринял крупинский стакан нектара как бескрылую шутку.
А то, думаю, задушил бы, словно мавр – Дездемону, и стала бы Диана Кан… новым Николаем Рубцовым.
Видео с недавнего открытия памятника Рубцову в тотемской деревне Никольское я послал Диане. Примыслил стишок:
Очерчен кругом гладких плиток,
Стоит в отсутствии подруг,
И ведьма вьётся, знать, вокруг,
Ища стихов убитых свиток…
Черновиков не храню, экспромт свой вспоминаю, перевираю, исправляю…
Скульптор замыслил, чтобы около головы памятника кружились в воздухе листы бумаги, вот они и кружатся, как осенние листы с дерев, как сумбур в голове скульптора… Вот бы он, Николай Михайлович, посмеялся!
Вспоминаю пронзительный взгляд Рубцова.
Шёл по бесконечному коридору навстречу, по правой стороне, я не собирался уступать дороги, и Рубцов прикидывал, не идёт ли дело к драке. В полутьме я не сразу разобрал, кто этот невысокий, лысый, обратился, будучи каким-никаким чиновником, честь по чести: «Николай Михайлович…», вынул из кармана его книжку стихов «Сосен шум», попросил автограф. При нём была шариковая авторучка с зелёными чернилами.
Дело было во Дворце культуры бумажников в Соколе в октябре 1970 года.
На втором этаже публики не было ни души, вся собралась внизу, в зале, оставались минуты до начала концерта.
И Рубцов выступал, читал стихи, совсем ещё не прославленный, не легендарный. В ладошки хлопали громко.
Сошёл со сцены, мы сидели рядом, он шёпотом рассказывал о своих впечатлениях.
Потом начался праздничный ужин по случаю дня рождения Комсомола, там, в бесконечном зале детского сектора, я Рубцова не рассмотрел, не возникало и стремления снова побыть рядом со знаменитостью, – нет у меня такой привычки, да и Рубцов не был ещё таковым, как теперь: ого-го!
Поэт Виктор Коротаев рассказывал, как на ежегодных попойках творческого сообщества с первым секретарём обкома КПСС Дрыгиным, будучи главой писательской организации, подкатывался к вологодскому Медичи насчёт улицы, памятника Рубцову, наконец Зевс всемогущий в присутствии чиновников сказал: «Можно, можно… Пора-пора!»
Незадолго до того в Тотьме, накануне вечера памяти Рубцова, пришлось с Коротаевым ссориться: он внезапно открыл во мне агента «конторы глубокого бурения» и потому отказался делиться воспоминаниями перед микрофоном областного радио; тут я вручил ему катушку плёнки с записью его выступления на вечере, разулыбался над притчей про Анатолия Семёновича, и Коротаев, любитель саморекламы, торжествующе засмеялся, мол, так же и у чиновников дрыгинских рты открылись.
Можно, значит нужно! А то полез бы снизу вверх по чиновничьей верёвочной лестнице, может, до сих пор памятника Рубцову не стояло бы на высоком берегу речки Вологды, у пристани, у ресторана «Поплавок», недавно сгоревшего, улица оставалась бы Мостовой…
Именем Коротаева назван речной теплоход-буксир…
Теперь, попадись на язык Рубцов, стараются перещеголять друг друга в славословии, кто-то выскажется: всенародно известный, другой победительным соколом взовьётся над ним: нет, всемирно… Пока не всемирно, пока «Рубцовская осень» стала всероссийским бюджетным мероприятием, для любителей бесплатно поесть-попить привалило-таки счастье, пусть для него надо охлестать не одну тысячу вёрст на поезде. Какую пустословицу толкают, что поют – тоска зелёная – организаторам дело десятое…
Для меня из нынешних дней существовала лишь одна песня!
Выучил: по радио её гоняли и утром, и вечером, вдруг радиотам, видимо, сказали: «Цыц, чиграши! Думайте, наконец, что поёте…»
И автор стихов – из Причерноморья, Анатолий Поперечный, и поют ребята с подозрительной фамилией, братья Радченко, и мелодия – Александр Морозов – так себе, ништяк, а вникните:
…Домик, окнами в сад,
Ты приснился мне просто
В той стране-стороне,
Где пошло всё на снос.
Всё на снос: дом и сад,
И любовь, и печали,
И калитка в саду,
И оградка во мгле...
(https://pesni.guru)
Теперь открылась мне ещё одна песня!
Галина Дудина красивым меццо с драматическими интонациями, взмывая в конце фраз к верхним нотам, выводит свою песню на стихи Александра Романова:
Земля отцов и дедов, та земля,
Где кустики ольховые в межполье,
Дала мне всё, ничем не обделя:
Ни радостью, ни гордостью, ни болью.
А под ногами глина да песок,
Да вперемежку скудные подзолы.
Но первый для меня ржаной кусок
Взращён на этих пашнях невесёлых.
А под окошком серый журавель –
Из всех домашних птицы нет домашней –
Мне доставал, чтоб рос и здоровел,
Воды, бегущей из-под этих пашен.
А надо мной в морщинках потолок,
Как будто материнские ладони,
Чтоб просыпаться я без страха мог
И чтоб навек запомнил всё родное...
Без этих ольх, что скромно так цвели,
Без этих глин, что в детстве мы месили,
И без любви к углу такой земли
Откуда взяться и любви к России?..<...>
Впечатление от песни Галины Дудиной сильное, но – минорное, а то быть бы ей гимном Вологодской области, никак не меньше.
Дудина живёт через дом от меня, но – за рекой, за Содемой.
Гляжу в окно, перед торговым центром «Оазис» речка, чуть заметная в сухую погоду, имеет другое название – Золотуха. Как бы ни звалась, впадает в речку Вологду…
Песню Дудиной я выцарапал недавно по интернету у моего бывшего соседа, у Николая Коробова. Наши столы в комнате на первом этаже Дома радио (тогда ещё двухэтажного) стояли рядом.
В своё время, в 1960-1970 годы, областное радио каждое утро начинало песней на стихи Романова:
От ветров зелёных снова
Да от птичьих стай
Зашумел родной, сосновый
Вологодский край.
И на Сухоне, на Суде,
У Шексны-реки –
На дела выходят всюду
Наши земляки. <…>
Льны цветут, растут заводы
И зовут гудки.
Песню, окая, выводят
Наши земляки.
И в какую даль отсюда
Ты ни заезжай,
Постоянно в сердце будет
Вологодский край!
(А. Романов. «Утренние дороги». Вологда, 1959).
Песня весёлая, задорная, плясовая…
Теперь бренчит на радио какая-то абракадабра, что ни поют – оторви да брось! Рок!
Рок – над каждым и над всей страной…
И песни той, утренней заставки радио, не слышно лет сорок, и композитора из Бабаева – Александра Проничева – мало кто помнит…
«Александр Алексеевич Проничев <…> родился 15 февраля 1930 года в деревне Чащино Волковского сельсовета <…> семья переехала в Бабаево, стал учиться в городской школе. Мать работала портнихой в артели инвалидов. Саша свободное время посвящал музыке. Самостоятельно освоил гитару, балалайку, гармонь. <…>
В 1951 году ушёл служить в армию. Службу проходил в Польше. Ему подарили прекрасный аккордеон. <…>
руководил в клубе 1-го Мая кружком баянистов, хором, разъезжали с концертами по деревням… Широко известны стали на Вологодчине его песни на стихи А. Романова «Вологодский край» и Н. Матвеева «Вологодская фестивальная». Александр был приглашён на съезд молодых композиторов в Москву, снялся в кинофильме "Когда песня не кончается" <…>
Умер Проничев в городе Ковдор Мурманской области. Ему было 39 лет…
В 2002 году вышел нотный альбом «Песни на стихи вологодских композиторов в сопровождении баяна». Выпуск 2. Вологда, ОНМЦК. 52 стр., ноты. Половину альбома составляют песни, написанные Александром Проничевым».
(Из архива методического отдела Бабаевской центральной библиотеки, архива Г. А. Смеловой.
(ЛиТО «Родники». 14. 11. 2021).
Мой одноклассник Валерка закончил дачный сезон в деревне, поехал по Вологде обозревать перемены.
Человек хозяйственный, электромеханик, в своё время, в годы 1970-е, чудом увернулся от должности председателя сельсовета в Междуречье, мол, беспартийный. Сказали: сейчас примем, пока утро, а к обеду – спросим… И тут, в райкоме партии – последняя инстанция – нашёл-таки выход Валерка… Его и Валеркиного кота Лёву я слегка задел пером в повести «Невиданному другу»…
И вот теперь, в погожий октябрьский день, едет Валерка по Вологде.
О, улица Поэта Романова.
Поэта – слово с большой буквы, чтобы название не вызывало в памяти царской тени.
Сплошные новостройки, шик-блеск. Дорога – две широкие полосы в одну сторону, две – в другую, меж ними зелёное пространство, таких дорожек в городе не больше трёх…
Отвлёкся я от этого текста к интернетской ленте новостей, и там – улица Романова.
Зампред российского правительства Марат Хуснуллин вещает своё приветственное слово, присутствуют радостные с виду губернатор Олег Кувшинников, мэр города Сергей Воропанов, романовские сыновья держат в руках табличку с названием улицы, машины выстроились колоннами, готовые двинуться в путь. Благолепие!
При любом мероприятии теперь стараются назвать цифру, сколько всё стоит, здесь – два с половиной миллиарда рублей…
К чему тут деньги?
Ассоциация невольная.
Поэт Романов родом из деревни Петряево. Сокольский район.
На другой день, 18 октября, по радио слышу: вологодский губернатор Олег Кувшинников вынужден извиняться перед жителями города Сокола (не путать с московским дачным Соколом).
Деньги на ремонт теплотрассы путём бюрократическим, непонятным нормальному обывателю, аж через Москву, в сокольский бюджет поступили только осенью, и до сих - октябрь! - в некоторых домах – рядом с администрацией города – нет центрального отопления; интернет ликует, заходится от восторга, каков информационный повод: «коммунальная катастрофа»...
Через две недели Путин принял от губернатора Кувшинникова бумагу об отставке, - повод, конечно, совсем другой, - для обывателя известие такое же туманное и внезапное, каким для чиновников бывает ежегодное сообщение о наступившей зиме...
Я выдернул из памяти, реконструировал стишок:
Скоро Путина вновь выбирать,
И до ста догнала бы процент
Вся кувшинниковская - эх, да! - рать:
Знает Вологда, как побеждать!
И тогда бы велел президент
Ей Кувшиново имечко дать...
Пока что всё по плану, 18 октября, дневные новости вологодского радио, слушаю губернатора; мой телефон лежит на диване и как-то знает, что за окном +2 градуса, ночью будет холоднее, знает также, что за тепло я заплатил вовремя.
Сижу в одной рубахе: в Вологде центральное отопление включили 18 сентября, в Соколе и через месяц, в октябре, тепла не дождались…
Валерка в своей кубеноозерской деревне начинал топить печи ещё в дождливом августе, и дочь увезла дорогостоящего пушистого кота Лёву в Вологду, чтобы не простудился, шастая от безделья за мышами в холодных полях, где кустики ольховые в межполье...
Сидит Лёва в тёплой квартире на подоконнике, мурлычет:
Сидю глядю в окно,
Теперь мне всё равно...
(Г. Горбовский. "Когда фонарики качаются ночные").
Такой шик-блеск, как на открытии новой улицы, имени Поэта Романова, был в вологодской писательской организации во времена, когда её возглавлял Романов: конец 1960-х, начало 1970-х.
Помню Александра Александровича совсем молодым, и Валерка его хорошо знал, матушка Валерки была совхозным секретарём парткома, увидит на улице: Романов покачивается, идя из гостей от своего друга Николая Паутова, напустится на него: «Саша! Ты кем у нас числишься? Поэтом!»
Валерка теперь недоволен: Романову новую улицу дали, а у Рубцова, мол, улица коротенькая, худенькая, деревянненькая.
Валерка в детстве жил в Бирякове, – тогда это был райцентр, – почти напротив нынешнего рубцовского музея, за честь земляка переживает.
Так что же, говорю ему, теперь поэтам улицами меняться?
Романов – на окраине, зато Рубцов – в историческом центре, через речку, напротив вологодского Кремля, Соборной горки…
К тому же на рубцовской улице разместился буржуин Александр Свитин, владелец не пароходов, но многих магазинов и вологодского филиала «Эхо Москвы», радиостанции, на время войны прикрытой.
Я слушал московское «Эхо» с утра до вечера: врага надо знать – игра слов – в лицо. Свитин однажды с жаром выпалил, что его бабушка - родственница Фанни Каплан, стрелявшей в Ленина. Слушатели загорелись: точно ли, той ли самой Фанни? На другой раз спросили, - Свитин отвечал неохотно. На третий раз промолчал... Видимо, рекламный ход...
Врагов-"эховцев" увели на скамейку запасных, в тот же час у меня вовсе, со всеми прочими станциями, перестал было говорить радиоприёмник, я кинул его на пол, – заговорил ящик бесцветными бытовыми голосами «Радио России»…
Буржуин Свитин – старичок пожилой, жаден сказочно, по радио регулярно, с энергией сильного оратора, не заморачиваясь лексикой и аргументами, крыл своего ровесника Путина, добиваясь того, чтобы в России наконец-то слились власть Кремля и власть капитала, вислоухие слушатели, мелкие буржуины, трепетали от восторга; в пику опрометчивому буржуину средней руки городские власти не чинят дорогу, разбитую его же фурами…
Свитина я зацепил в повести "Добавленное время"...
Валерка в стихах не рубит, но слыхал, что рубцовская слава – больше романовской, почти космическая, улица и дорога должны быть соответствующими…
На рубцовской улице я давно не бывал, она далеконько от моего дома. Надо ринуться через Октябрьский мост в Заречье, с улицы Чернышевского повернуть на улицу Гоголя, и там уж, поглядывая на экран фотоаппарата, – картинки всё тоскливые, – выйти на бывшую Мостовую. Название было говорящее: во время оно мост от Соборной горки переходил на ту сторону реки Вологды именно в створе улицы Мостовой.
Не про неё ли песенка?
По улице Мостовой,
Шла девица за водой…
А пойдёшь с Октябрьского моста дорожкой покороче, по набережной, имеющей ненавистное буржуинам имя Шестой [Красной] Армии, так и забудешь, куда и зачем шёл…
От моего дома это недалеко, она похоронена на кладбище у Горбатого моста, место потеряно.
Речь о Надежде Алексеевне Семёновой, издательнице газеты «Орловский вестник».
Она приветила первые стихи Ивана Алексеевича Бунина, расширяла кругозор будущего нобелевского лауреата, возила в Москву, водила по музеям и выставкам, готова была ссудить взаймы денег на покупку такой же газеты в Смоленске, всего-то – тысячу рублей.
Бунин, став для издателей автором высокодоходным, имел от них шестьсот рублей за печатный лист. Горький был недосягаем, ему платили аж по тысяче. Недаром Бунин расплевался с ним навсегда.
Жёлчный был господин, почти всех литераторов облаял, но Бунин со всею своей нобелевской лирикой упомянул Семёнову в «Жизни Арсеньева» под именем Авиловой, в унылом зарубежье полагал, что она была бы ему лучшей женой…
Семёнова была весьма проницательна, вовремя распознала ветреный характер своего газетного сотрудника, выгнала вон и Бунина, и своего мужа, и свою соперницу, Александру Померанцеву.
Неблагонадёжна Померанцева была и в ином смысле, недаром полиция законопатила её в Вологду; Бунин однажды, в 1915 году, ринулся за нею, за своей юностью, в тот же день разочаровался и укатил из Вологды прочь; дом, где жила Померанцева, не установлен…
Семёнова в почтенных летах вернулась из Орла в Вологду, видимо, не раз прогуливалась по набережной Шестой Армии, мимо дома своего детства… Может быть наоборот, ей было неприятно посещать тот берег реки. Переезжая реку по льду, здесь провалился в воду вместе с лошадью, с санями, её отец Алексей Андреевич, отставной петербургский офицер, простудился и умер…
Теперь октябрь 2023.
Неделей или двумя раньше я напросился к Диане Кан в друзья, день за днём писал коротенькие мадригалы, вроде:
Если ты не истукан,
Подивись Диане Кан.
Если же ты истукан,
Оживит Диана Кан.
Насчёт рифм тут не разгонишься, экспромты вылетали при первом взгляде на поэтессу: для какого-то умысла собрала множество картинок, наряды всё разные, цветастые, как на конкурсе красоты.
Сочинский пен-френд, знаток лабиринтов литературного процесса, меня предостерёг: девка красивая, образованная, весьма талантливая, широко известная, но – казачка, офицерская дочь, шутить остерегайся, а то – полетишь, как фанера над Парижем.
Не прислушался я к тому совету. Мало ли что Сочинителю пригрезится!
Вот Диана трепетно прижалась к памятнику, к беломраморной ноге на невысоком постаменте, кадр обрезан, Диана предлагает угадать: чья именно там нога…
Я написал, что на постаменте – нога Крупина в белом валенке. Снежок нынче рано стал проявлять себя. Ничего, сошло за шутку. Оказалось, нога – Пушкина!
Не послушался я Сочинителя! Полетел, как фанера над Парижем!
Осмелился поэтессе вставить запятую!
И не запятую, а целое слово мне, видите ли, не понравилось: из другого образного ряда, переводит, мол, восточную красотку в вологодскую деревенскую старушку. А ей, красотке в нарочито ярком наряде, то зачем?
Пока я хвалил Диану мадригалами, каждое моё сообщение украшала красным сердечком – интернетная штука известная – подружка её, Ольга, писательница из славного города Казани.
Ехал Павлин из Казани
Полтораста рублей сани,
Пятьдесят рублей дуга…
Еня – верная слуга …
(«Чучковская свадьба». Вологда, «Арника», 2016).
Обрядовые песни. Записаны мной (в коллективе собирателей народного творчества) в Чучкове (километров двадцать от Бирякова) у Евгении Константиновны Дудиной дождливым – только сиди да песни пой – летом 1978 года.
Дождь льёт и льёт; Дудка поёт весь день, словно магнитофон, тому петь не досуг, крутит плёнку, запоминает; смотрю, чтобы плёнка не застряла, жую картошку, представляю упомянутую Казань, где исполнительница никогда и не бывала…
В Казани я был годом раньше, летом 1977, весь город пешком прошёл, всё видел, даже дом Шаляпина не пропустил…
По-моему, писательниц Дианы и Ольги тогда на свете ещё не было.
Кому мне теперь пожаловаться на Диану? Терпела мои мадригалы, видишь ли, из сожаления… Решил: печалиться надо казанской Ольге: писательница, инженер человеческих душ, поймёт…
Тут-то я погорел окончательно!
Подтвердилось рассуждение Василия Ивановича Белова: женщины за свой род при случае стоят дружнее всяких евреев, хотя дружнее тех никого и быть не может.
Опираясь на опыт Пушкина и на свой собственный опыт, Белов восхитился:
«Браните мужчин вообще, разбирайте все их пороки, ни один не подумает заступиться. Но дотроньтесь сатирически до прекрасного пола – все женщины восстанут на вас единодушно – они составляют один народ, одну секту». (А. С. Пушкин. Собрание сочинений в 10 томах. Том 6. Статьи и заметки 1824-1836. Незавершённое).
(Как евреи, добавил бы я сейчас, но дело не в евреях. Речь пока о женщинах. <…> и у меня бывали подобные стычки, и не только с женой, но и с дочерью, и с родными сёстрами.
(В. Белов. Кое-что о рождаемости. Газета «Завтра». 2000-й год).
– Диана меня зарубила! – написал я Ольге. – Сообщений моих не принимает. И всё из-за одного слова «оченно», которое в её стишке смотрится инородным... Скажите, чтобы не форсила. И весь-то стишок ерундовый, по правде, но этого я не написал ей...
– Зарубила – это как? Забанила?
– Да! Написано красным цветом! Добавлено: передача сообщений ограничена!
– Ну, я не могу за неё отвечать. Сами разбирайтесь. Увидела сейчас вашу переписку под стихом. Ну, Вы же не маленький, должны знать, что никому нельзя обсуждать стихи в открытом доступе. В личке обсуждайте, а принародно нельзя. Это же не заседание литературного клуба. И Диана не рядовая участница клуба, чтобы её принародно категорично стыдить.
– Не учёл про «личку»! Но автор выходит «ВКонтакте» на общую сцену, там же должен бы и поправки принимать или отвергать, а не в «личке». Чего стесняться? Было бы что-то серьёзное, ведь пустяки, ни в чём не устыдил. Она взвилась аж до Данте! Слишком много о себе мнит...
Данте мне не указ, но – переменил пластинку.
Послал Ольге фотографию осеннего этюда моей знакомой. Я, мол, в такую погоду перебираю кнопки компьютера, а она, моя знакомая, каждый день, в дождь и в снег, ходит в лес на этюды! И – один другого лучше!
– Красиво. Но, блин, столько я видела таких картин... Мой сын учился на художника с 6-ти лет. Изостудия, художественная школа, гуманитарно-художественный лицей, художественное училище, МГУ Культуры и Искусств. Так что я отличаю профессионалов в живописи от любителей.
– Сын учился, так ему и карты в руки. Он учился, а вы – понимаете… Сейчас разругаемся...
– Он учился на моих глазах. Я вникала во все тонкости. Я работала на ТВ, сделала очень много передач про профессиональных художников. Я даже холст могу загрунтовать. Знаю весь процесс.
– Похвально! Я тоже грунтовал когда-то... И много притч случилось, почти драм, одна ещё длится...
Я тоже видал картинок всяких, и больших мастеров, и наивных. И в руках держал, когда развешивали перед аукционом. Иной раз наивные вещицы бывали куда приятнее изощрённых!
По сумме дохода, принесённого галерее, занял второе место, на другой год и – первое. Изучил, чем угодить публике! Ух, эти деньги!
Разве можно было служить в газетах или на радио после воцарения Иуды Горбачёва! Из газет сбежал, жить было нечем...
То всё – дела минувших дней, конца 1980-х, но теперь казанской pen-friend Ольге напиши бы, что мою картинку нашли и спасли …у контейнера с бытовым мусором! У Ольги пасьянс сошёлся бы!
Теперь по смерти владельца квартиры, случись нужда быстрее сбыть с рук, наследники квартиры обязаны вынести прочь всё до последней мусоринки, потому во дворах случается увидеть собрания классиков, золочёные корешки; за теми книгами люди прошлого века ночами выстаивали очереди…
Меня больше интересовали мебельные ручки, замочки, колёсики. Был в больнице, ринулся на прогулку: о, гора ломаных шкафов, замочек и увидел, в тот же час в коридоре, на посту медсестры, привинтил умную железку к старому однотумбовому столу с непритворенной дверцей. Медсестра (Марина, может, помнит) прибежала, хвать-похвать: дверца не открывается, – подал ей золотистый ключик, обрадовалась: можно стало бумаги хранить.
Последний раз, спустя много лет, в другой больнице, отвёртки с собой не приключилось, пришлось – уснуть было невозможно – не одну ночь смотреть фильм ужасов; собираюсь написать немаленькую остросюжетную повесть. Начну с восклицания: для чего в больнице «крестовая» отвёртка?!
Моя картинка была маленькая, размерами с экран ноутбука, на котором теперь щёлкаю эти заметки.
Ветка цветущей черёмухи, пронизанная солнечными лучиками, из урочища Кирики-Улиты близ Вологды.
В 1979 году мы с моей подругой гуляли в Кириках погожим майским днём, вышли на полянку… Небольшой погнутый металлический крест – единственное свидетельство легендарных времён: здесь на холмах располагались деревня Толстиково и дачные хоромы купечества, стояла церковь, в которой в августе 1917 венчались Есенин и Райх…
Теперь место облагорожено, большой валун с памятной табличкой, можно водить туристов…
Картинку свою я накидал за полчаса, продал через магазин сувениров, покупателей не видел, забыл про неё.
Через тридцать лет картинка появляется на экране смартфона.
Женщина (имярек) пишет вопрос: на обратной стороне указан автор, так не я ли это и есть?
Начался разговор подробный.
Не загорелось ли мне вернуть себе эту картинку? Но картинка заинтриговала мужа женщины, серьёзно болеющего, у него сразу взыграло настроение, просит находку не отдавать, человек сферы искусств, чувствует за картинкой некую тайну.
Успокоил: добыча принадлежит тому, кто её нашёл.
Сюжет похож на рассказ Гоголя «Портрет».
Всю коллизию излагать непозволительно без разрешения действующих лиц, кто-то да положит на неё запрет, с некоторыми я успел – разошлись на текущей политике – разругаться в формулах крайнего негодования…
Фамилия семейства была мне знакома.
Написал, что давно знаю ту историю, что авторы письма некоторым образом, хорошо им известным (подробности здесь не нужны), причастны к тем событиям Семнадцатого года в Кириках…
Женщина ответила, что в семье начался фурор! Праздничное чаепитие, воспоминания, фотографии…
По улице летним вечером шла с работы в сплошной колонне людей, все видели картинку, прислоненную у контейнера, никто не подумал подхватить случайную добычу, сунуть в целлофановый пакет, – теперь это не принято, – картинка, ничуть не повреждённая, привлекла именно её...
Народ нынче другой, теперь картинки редко какому художнику приносят дохода.
Я прикинул, мне для одного холстика надо накупить столько всего, в том числе красок, что на те деньги можно оплатить коммунальные расходы. Капитализм на дворе.
Чтобы не было соблазна – вернуться к бездоходному промыслу, как гоголевский художник Чартков, я сорвал со стены последний чистый, много лет висевший тут, большой хорошо натянутый холст, исполосовал ножом, изломал подрамник; палки завернул в материю, поставил в уголок, на память…
Частицы этого сюжета я законопатил в исторически многослойную повесть под названием «Добавленное время», толкнул сборник из пяти повестей в издательство, в последнюю минуту озарило, выдернул текст назад, для доработки, книга осталась с тем же именем.
Багровые буковки на аспидно-чёрной шикарной обложке; вот он, томище, новенький, пахнущий типографскими смолами, тяжестью угнетает диван, на столе ему места не находится: в работе пока другие тексты.
А на стене голо, как в сарае, последние живописные вещицы проданы ради появления книги…
Веду к тому, что на картинках-то мы с Ольгой, с адвокатом Дианы Кан, и не сошлись!
Я послал другую фотографию этюда моей знакомой, и Ольга нашла-таки повод разгневаться бесповоротно:
– Вы в тот раз надо мной посмеялись насчëт того, что сын мой учился живописи с 6-ти лет, а я каким-то образов в этой самой живописи разбираюсь. Так вот, писала я Вам об образовании моего сына для того, чтобы Вы поняли, чтобы стать художником, надо очень долго учиться. Бывают художники-самоучки, но они даже кисточку держат не правильно. Если вам нравятся работы вашей знакомой, я рада, продолжайте любоваться. Меня увольте от этого. Прощайте.
Вот, опять меня женщина бросила…
Стишок дальше не пошёл, может пожить и так, судьба-индейка, может, и вырастет большим и красивым, как вчерашний наш губернатор.
Я не стал жаловаться Сочинителю, он на такие темы рад зубоскалить круглые сутки, нырнёт в Чёрное море и под водой хохочет, дразнит акул и мелких рыбов…
Там, на Чёрном море, тепло, а у нас начался отопительный сезон…
Я почитал рассказики Ольги, она, между прочим, не чета мне, – член Союза писателей России! Одному опусу порадовался. Мол, тем, кто отломал лет по двадцать в школе, не все нервы сжёг в битвах с поколением next, тем железным женщинам неплохо бы ещё под занавес поехать в деревню, отдать себя людям до конца, народ сельский поскромнее. Вот одна знакомая Ольги поехала, мол, в деревню, расцвела, чувствуя свою пользу обществу, и сразу дали ей квартиру в доме, где полы с подогревом…
Я позвонил в Нюксеницу, в один из самых дальних вологодских районов, и в шутку, и всерьёз его величают последним островом русской жизни; оттуда родом знаменитый русский землепроходец Ерофей Павлович Хабаров.
Нюксеница это ещё ничего, признаки исчезающей цивилизации сохранились, а по краям района – то самое, о чём писал сто с лишним лет назад Ленин:
«К северу от Вологды, к юго-востоку от Ростова-на-Дону и от Саратова, к югу от Оренбурга и от Омска, к северу от Томска идут необъятнейшие пространства, на которых уместились бы десятки громадных культурных государств. И на всех этих пространствах царит патриархальщина, полудикость и самая настоящая дикость». (В. И. Ленин. т. 43).
Тут воспылают гневом антисоветчики вроде про заека Крупина во главе с президентом РФ Путиным, которого через полгода, если выборы состоятся, опять изберут на царство. Нет, мол, до Первой Мировой и в Нюксенице не Россия была, а цветущий рай…
Сказал я по телефону бывшей учительнице, чтобы читнула рассказик Ольги. Собеседница – человек с понятием, не какой-нибудь школьный «литератор», «всадник без головы», а биолог, всю жизнь рассказывала ребятишкам, для чего растёт всякая травинка или деревце…
– Несла дрова, тут ваш звонок, чуть охапку всю не выронила! Затопила печь, рассказ почитала… Может, там, около Казани, учителям и дают квартиры с тёплыми полами, у нас – не слыхала…
Вот недавно была в Вологде на обследовании, опять надо ехать, а не шутка – триста вёрст в одну сторону да в тот же день обратно триста вёрст. И не денег на дорогу жалко. У нас ведь никакой медицины давно нету…
Начала перечислять, чего не стало за последние тридцать лет в её ближней округе: совхоз, машино-тракторная станция, леспромхоз; зато расширились два кладбища…
Послал этот меморандум Сочинителю, он вылез из тёплого моря и рассвирепел: до воцарения Путина месяцами не получал жалованья, не мог дочери, идя мимо базара, купить одного яблочка, теперь до пляжа ездит на машине, так что во всём виноват …Зюганов; Путин ныряет глубже Сочинителя, у него все несчастья – из-за Ленина…
Заметки эти хотелось начать с раздражения бесконечными англицизмами.
Война идёт, и каждый час, каждую минуту слышишь, видишь новое чужеземное словечко, – бойцы невидимого фронта (речь о СМИ) не то чтобы не хотят уяснить, что и они – на передовой линии, многие в мыслях давно живут за океаном…
Слушаешь, включаешь в голове синхронного переводчика: английский когда-то я знал хорошо. Думаешь на чужом языке, насыщаешься вражескими подробностями жизни, – поневоле становишься врагом своей страны: как у нас всё плохо! Сознание противится: как все у нас обезъянничают на западный манер!
Вот Дом актёра. Летом, в хорошую погоду, с фасада деревянного трёхэтажного старинного особняка собрались снять старую краску, нанести новую. Строительные леса, маляры, то-сё, нужны волонтёры!
И вся акция называется «Том Сойер фест». Сообщила о ней в интернете экскурсовод Катя Хоботова.
Я в интернете напустился на Катю. Почему – волонтёры, а не добровольцы, желающие в выходной день переменить обстановку? Почему – Катя?
Известная нация ввела эту моду – выкинуть отчества, у той нации столетняя старушка всё – Катя. Желают ей здоровья: «Живи до сто двадцать лет!» «Нет, хочу до сто девятнадцать, в некрологе напишите: ушла безвременно…»
За Катю вступился сам Александр Суворов, бывший директор музея, теперь популярный издатель. Его учреждение и занимается книгами, явно или косвенно прославляющими «Россию, которую мы потеряли». Отчитал меня за менторский тон в отношении Кати, корил, что в моём интернетном адресе тоже не написано отчества. Попробуй-ка переменить тот адрес, техника донельзя притчеватая, может пропасть всё!
Пока мы переписывались, опять проявилась Катя. Нет бы я перестал ругаться да пришёл монтировать тяжёленькие металлические леса, но и без меня их уже установили, работа кипит…
…Откуда, для чего взялся этот марктвеновский Том? Казалось, это здешняя, вологодская, выдумка доморощенных иноагентов.
Читаю Википедию. Оказывается, акция всероссийская, придумана в Самаре (где живёт Диана Кан), упоминается в бумагах ЮНЕСКО, так что с нею не шути…
Не хотелось перечитывать книжку, поучающую мальчишек, как нажить начальный капитал, в том числе яблоко (привет Сочинителю) и дохлую крысу на верёвочке.
Нашёлся в интернете и весь текст (перевод Корнея Чуковского, у которого на даче укрывался опальный Солженицын) и краткий пересказ:
«Однажды, в наказание за шалости и обман, тётя Полли заставила Тома красить [известью] забор длиной в тридцать ярдов. (Ярд – 91 сантиметр с хвостиком. Из Википедии).
Когда к нему подошёл мальчик Бен Роджерс и стал над ним издеваться, намекая, что Тому приходится работать, тогда как он идёт купаться и играть, Том ответил, что белить забор гораздо интереснее и не каждому мальчику доверят такую ответственную работу. Бен, видя с каким упоением Том красит забор, стал постепенно меняться в лице и, наконец, попросил Тома дать попробовать покрасить и ему. Том, ликуя в душе, отказал, указав на ответственность поручения. Тут Бен окончательно попался в ловушку. Он отдал Тому яблоко, лишь бы тот разрешил немного побелить забор...
Когда Бен выдохся, Том продал следующую очередь Билли Фишеру за подержанного бумажного змея, а когда тот устал белить, Джонни Миллер купил очередь за дохлую крысу с верёвочкой, чтобы удобней было вертеть… К середине дня… Том стал богачом и буквально утопал в роскоши...»
(Татьяна Глазунова-Качнова. Красногорская сельская библиотека. 25 апр. 2022).
Тут я от иноагентов отступился…
Вернулся к тому, что злит не один день, не один год…
Мне, вологжанину, видите ли, не нравится буква «о»…
Семь раз перепросят: не нравится? С каких рыжиков?
Да этой букве, если хочешь знать, памятник поставили!
На Соборную горку пойдёшь гулять, вставь свою физиономию в эту букву, разошли друзьям; первым снимался ещё десять лет назад предыдущий мэр Вологды. А ты говоришь…
Недаром я упомянул ныне забытого композитора Александра Проничева.
Умер, как француз Жорж Бизе, как австрияк Франц Шуберт, как русский Василий Калинников, не достигнув и сорока лет, – жизнь такая.
Вот кому – людям – памятники ставить надо! А не собакам, не буквам...
Проничев жил в Бабаеве. Я бывал в Бабаеве осенью, в ноябре, из Борисова-Судского до Бабаева – полсотни километров – ехал на грузовой машине в кузове, спешили попасть на ленинградский поезд. Машина то ныряет, то пятится для разгона, держишься обеими руками, магнитофон «Репортёр-5» под плащом, прижимаешь локтем; дождь, а хорошо, что и такая оказия подвернулась.
Уже за Бабаевом, в поезде я моментально уснул на верхней боковой…
Почему строю предложения так, чтобы слово «Бабаево» склонять по падежам?
А потому, что не склоняют!
В живой речи собеседник – ни с какой стороны его не возьмёшь за жабры – шпарит согласно давно устоявшимся нормам, на казённом мероприятии автоматически переходит на казённые же, по его тёмному сознанию, лексические построения.
И ладно бы собеседник был простым человеком. Сотрудники газет, телевидения, радио мнят себя – ого-го! И все – за редким теперь исключением – не склоняют названия хоть городов, хоть деревень с окончанием на злополучную буковку, вологжане даже памятник ей поставили: о!
В интернете есть глуповатая страничка «БЕЗБУКВ.РУ», приведён пример: «ПРОСКЛОНЯТЬ СЛОВОСОЧЕТАНИЕ ГОРОД БАБАЕВО ПО ПАДЕЖАМ». Итого: склоняют «город», неизменным оставляют «Бабаево».
Но в живой речи так не заморачиваются, оставляют «город» за бортом: известно, что это – город, и всё равно – падежей в этом случае как бы и нет, не склоняют, боятся показаться безграмотными, потому что отовсюду лезет окончание «о».
Без падежей Бабаево – грамота нулевая, однако это устаканивается как норма, пока незафиксированная в словарях.
Народ – носитель языка, что ни брякнет, то и норма, сегодняшние грамотеи скоро останутся в скобках (устар.)
Вот на вологодском радио до некоторого времени читали сводку погоды: все города честь по чести, согласно падежам, но «…в БабаевО – дождь...»
Ирине Цветковой, ведущей программ о плачевном состоянии нынешней культуры, я написал, что подам на её контору в суд, если не начнёт склонять Бабаево согласно суровой грамоте.
Цветкова частенько читала и сводки погоды, нашла выход: не стала склонять все города: название плюс градусы, осадки…
Написал начальнице конторы Ирине Черёмушкиной то же самое: грамотеи, законодатели звучащей речи, в суд на вас подам, озолочусь, аж миллион потребую, деньги пригодятся на издание книги!
Появился новый диктор, Владимир Юдин, в сводках погоды начал Бабаево склонять, – миллиона мне не откололось…
Но последние известия идут минут десяток, там ничего не изменилось, прочие сотрудники этой переписки не видали, грамота у них начальная, о падежах не слыхали, притом сплошь западники, тренд-фейк-квесты.
Тот же Владимир Юдин сегодня, 19 октября, спокойно читал сводку новостей и в обед, и вечером:
«В КрохинО продолжаются работы по восстановлению церкви…»
Сдаётся, что и вчера эту новость он же читал…
Крохино для елопутов жизненно важно тем, что церковь была разрушена при строительстве Волго-Балта, в Советское время…
Думал я наняться литературным редактором, теперь это просто – «фигачить на удалёнке», но надо рано просыпаться: в начале восьмого утра начинает областное радио мочить корки, как Валерка выражается, замусоривать людям остатние мозги. И не начинает, а «стартует», как на языке радиотов стартует любое мероприятие, сколько-то длящееся во времени…
На днях начнут водить хороводы вокруг имени писателя Василия Белова, стилиста отменного, боюсь, что и те дни на жаргоне газет и радио «стартуют», в школах и библиотеках начнутся «квесты» или «флеш-мобы»…
Ирина Цветкова – можно догадаться – тоже меня забанила.
С нею пошло горшок об горшок из-за гремевшей по радио задорной самопальной песенки со словами:
…славься Россия и Вологда!
Неуклюже написано!
Вологда в России словно желток внутри яичка куриного, а не две разные структуры, исповедуемые диетологами, союз «и» здесь неуместен…
Цветкова возразила решительно: нечего тут цепляться, песенка одобрена музыковедами, и не какими-то новомодными, а самим Морисом Бонфельдом и Эллой Кирилловой…
Написал бывшей сотруднице радио, теперь она работает в Москве, преподаёт основы литературной речи. Девки, мол, ко мне прислушиваться не желают насчёт Бабаева.
И – всё! Прислала сообщение звуковое, – голосок мягкий, как у святоши, она и вела передачи на темы церковные. Склонять Бабаево надо, странно, что радиоты здешние не склоняют, однако, сейчас же меня забанит, мол, надо обращаться с людьми повежливее… Конец связи…
«Вы знаете, я считаю неприличным делать замечания людям, если они неверно говорят. Неприличным и пошлым. Ничего не поправляю, всё переношу.
Но вот «во сколько» вместо «в котором часу» или вместо «когда», — тут она [Анна Ахматова] задохнулась от гнева и дальше произнесла по складам, — я вы-нес-ти не мо-гу.
И «мы живём в Кратово» вместо «в Кратове» — тоже не могу».
Я тоже. Но в отличие от неё совершаю пошлые поступки: ору на собеседника.
Или спрашиваю: почему вы говорите «живу в Переделкино», а не в «в Переделкине»? С чего бы? Ведь русский язык склонен к склонению. Почему же вы не склоняете названий? Или почему бы тогда не говорить: «Я живу в Москва»? (Л. К. Чуковская. Записки об Анне Ахматовой). <…>
Бóльшую часть истории русского языка географические названия на -о склонялись, то есть люди говорили «в Иванове» (в нашем случае: «в Бабаеве» – А.А.) и даже не подозревали, что может быть как-то по-другому. Несклоняемость широко распространилась лишь во второй половине XX века.
Норма по-прежнему предписывает склонять топонимы, однако в разговорной речи несклоняемость почти полностью победила. Сравнительно скоро норме придётся подстроиться под изменившиеся реалии…»
pikabuhttps://pikabu.ru/story/sklonyayutsya_li_geograficheskie_nazvaniya_na_ovo_i_ino_7345983?utm_source=linkshare&utm_medium=sharing
…Людмила – яркая, артистичная, красивый низкий тембр голоса – вела корпоративный концерт, народ восторженно хлопал в ладошки…
Я в эти краткие перерывы оглушительно колотил молотком по трубе!
В коридоре лежал опрокинутый стол с паучьими металлическими ножками, – не дай бог кто налетит, мне пришло в голову до ужина поставить мебель в строй, и той трубой удалось скрепить опоры стола, хоть пляши на нём.
Пока хлопали в ладошки, Людмила выходила, словно за кулисы, в полумрак коридора.
Киноартист после команды: «Снято! Все свободны…», выходя из кадра, сбрасывает с себя маску роли. Так и Людмила, яркая, артистичная, в тот же миг становилась унылой, грустной.
Я позвал её гулять, и она всё-всё доложила, как на исповеди. Всего-навсего училка русского языка, никакая не артистка; и дома - нелады.
Прошло двадцать лет. Я нашёл Людмилу «ВКонтакте»: фамилия простая, таких фамилий длинная колонка, не один десяток разных «аватарок», но свою картинку, подаренную ей давным-давно, я не мог не узнать.
На первых фразах переписки и расстроился. Та же самая досада: Людмиле вздумалось не склонять слово Биряково, места, связанные с именем поэта Рубцова.
Немедленно напал: училка, должна знать, что Биряково склоняется по падежам.
«Ой, извини! Забыла. Конечно, надо склонять…»
И – всё, ничего не пишет, где-то странствует по монастырям…
С Людмилы (настоящее имя у неё другое) я срисовал героиню повести «Песнь амадины», окончание там трагическое, к Людмиле отношения не имеет…
Профессора-филолога Б. я тоже уличил: не склонял название Кемерова. Кемерово тогда из-за трагедии с гибелью людей звучало повсеместно, Кемерову соболезновали изо всех уголков России…
Не стал и Б. упираться, не спорил, копировал множество статей – профессор! – из современных словарей, увы, там как в песенке:
И не то чтобы да,
И не то чтобы нет…
(И. Шаферан - Д. Тухманов).
В конце свой эпистолы профессор-филолог Б. дописал одну решительную фразу: какой разговор, конечно, Кемерово склонять надо…
Посему обозначу его одной буковкой…
Другой профессор-филолог Б., московский, дал мне отповедь коротенькую, в стиле анекдота, и попался: по новой моде он не стал склонять Бородино.
Этого профессора Б. я отделал в очень даже менторском тоне за прежние заслуги: на сайте «Российский писатель» он, вполне разумный публицист, писал иногда штуки и неуместные, попросту – враньё, правдоподобное для невнимательного глаза…
И этого Б. назову одной буквой, а то вдруг для убедительности запросят всю переписку, конца-края моим заметкам не будет…
Там же, на сайте «Российский писатель», попала под раздачу (фамилия диковинная, ан, выпала из головы) литераторша сибирская.
У неё на родине, в Берёзове, знаменитом картиной Сурикова «Меньшиков в Берёзове», мол, все так и говорят: «У нас, в БерёзовО», и нечего тут учить сибиряков грамоте…
Прошло несколько лет, переписка с первым Б., про Кемерово, начала забываться.
И вот…
«23 сентября 2023.
К КемеровО я всегда относилась с большим уважением.
Вчера я в него просто влюбилась... Светлая и уютная культурная столица Сибири, город поэтов, художников, актёров, музыкантов и хореографов. Уникальный Центр искусств. Город, идущий в будущее».
Так написала «ВКонтакте» Нина Ягодинцева, секретарь Союза писателей России, профессор кафедры режиссуры театрализованных представлений и праздников Челябинского государственного института культуры...
Мало ли, описка,оговорка, но всё же…
Как сухая трава, подожжённая беспечным курильщиком…
Нет, как невидимые микробы недавней всемирной эпидемии, спровоцированной проклятыми пиндосами, мода – не склонять Иваново, Бабаево, Берёзово – катится по всей России, все грамотеи протестуют напрасно и скоро составителями словарей будут заключены в скобки (устар.) Аминь!