52 года – это много или мало? Откуда нам знать? Для кого-то это целая вечность, для кого-то один миг (неужели и правда есть такие люди?) Тем не менее, Ирина Александровна Антонова проработала директором одного из самых крупных музеев России целых 52 года, а вообще посвятила музею 75 лет своей жизни. Только вдумайтесь в эту цифру. Это же бесконечно много!
«Счастье разумно, у одних оно пробуждает талант, у других – желание бороться. Счастье достижимо…»
Кристоф Андре «Искусство счастья».
Давление современности, борьба за настоящее, за живые источники, за подлинное и прекрасное искусство, страх потерять духовность, а еще сын Боря – все так смешалось, так навалилось. Но маленькая, сильная духом женщина всегда стояла на защите искусства.
Как личность, она сформировалась в 1930-е годы, в страшное время, но полное энтузиазма несмотря ни на что. Родители с детства привили любовь к театру и музыке, а благодаря командировке отца в Берлин, девочке удалось выучить немецкий язык и читать в оригинале Гете, Гейне и Шиллера. Так же она владела французским, итальянским и немного английским языками – все это в дальнейшем сыграет особую роль в ее жизни (и жизни музея, разумеется).
Во время Великой Отечественной войны она стала студенткой Московского государственного университета и параллельно оканчивала курсы медицинских сестер. Всю ночь и утро она посвящала раненым, а днем училась. «Было очень сложно, но я просто не могла отказаться от образования. После ночной смены кое-как протрешь глаза, и на учебу», вспоминала Ирина Александровна.
В 1945 Б. П. Виппер приглашает на работу в ГМИИ на должность научного сотрудника. Область ее исследований – изобразительное искусство Италии эпохи Возрождения. Ирина была уверена, что не задержится здесь надолго. Тогда в музее «не хватало воздуха», и как можно было долго работать в такой безликой коробке?
Но вдруг стали приходить полотна из Дрезденской галереи, настоящие шедевры, и Ирина Александровна, до этого знавшая произведения искусства только по черно-белым изображениям в учебниках и по рассказам и воспоминаниям преподавателей, была совершенно очарована. Подлинные сокровища прибыли в музей в грубо сколоченных ящиках. «Сикстинская мадонна» Рафаэля, так в свое время волновавшая Федора Михайловича Достоевского, совершенно очаровала и юную Ирину. Всего она описала около 760 работ.
В 1955 прошла выставка собрания из Дрезденской галереи, и в том же году Н. С. Хрущев вернул Германии все произведения искусства.
В 1961 все тот же Б. П. Виппер, когда-то поверивший в молодую девушку, теперь сделал ей новое предложение, от которого она не смогла отказаться – он предложил ей стать директором крупнейшего музея в стране. Именно с 1961 года в ГМИИ начинается работа по «вдыханию в него воздуха».
Пушкинский всегда был университетским музеем, и Ирине Александровне казалось важным сохранить в нем тот особый дух науки и просвещения. К 60-м годам он уже обладал не только богатой коллекцией слепков, но и прекрасной картинной галереей. Хорошее знание музейной коллекции помогало Ирине Александровне реформировать экспозиции, чтобы показать народу как можно больше. Именно здесь и началась совершенно новая жизнь музея. Выставки, привозимые со всего мира, очаровывали посетителей, а сам музей охотно делился своими сокровищами с другими мировыми галереями.
Ирина Александровна пишет письмо Алексею Косыгину с просьбой «не дать разрушиться музею». Страна долго не могла оправиться от войны, и были дела поважнее музеев. Но и долго смотреть на протечки, разрушенные витражи Шухова, покрытые коррозией, совершенно не представлялось возможным. И Косыгин ответил: «Не дадим!»
Благодаря знанию иностранных языков, широкому кругозору, необыкновенному интересу к разным областям искусства, Ирине Александровне удалось завоевать авторитет у ведущих зарубежных искусствоведов. Многие музеи охотно делились своими, обычно невыездными, сокровищами, такими как «Мона Лиза» Леонардо да Винчи из Музея Лувра (1974) и «Олимпия» Мане из музея Орсе (2016)
При ней музей стал настоящим храмом науки, культуры и подлинной свободы. Смелые проекты – вот политика музея.
При всей внешней силе духа, она все-таки была женщина, а так же любящая жена и мать. Это было ее главной и личной болью, которую она предпочитала не разглашать на всеобщее обозрение. «Моя зияющая рана», - говорила она.
До мелочей продуманные выставки, цепляющие тысячи взглядов, лекции, живые и настоящие, Музей личных коллекций, которым она очень гордилась, собрание раздора между Пушкинским и Эрмитажем, мечта о проекте для музея от Нормана Фостера…
Но если отдаешь все время внутреннюю энергию, то неизбежно наступает опустошение.
К концу жизни она оказалась в тупике. Боялась пережить безнадежно больного сына, никому не верила, никого не хотела слушать. Даже изменила своим визитным карточкам – юбочным костюмам в духе Шанель, брошкам, укладкам, жемчугу. Никогда не изменяла только безупречным аристократическим манерам и высоко поднятой голове. И театру, который был ее последним прибежищем, местом, где можно было, наконец, оставить бесконечный круговорот мыслей, не дающих покоя.
Но, в конце концов, именно Борис найдет ее без сознания…
Истинная королева музея, говорила, что «художник, не знающий старое искусство, обескровленный», именно поэтому и стремилась сохранить как можно больше и показать как можно больше, научить, объяснить, вдохновить, рассказать, и оставить невероятно огромный вклад. Она завещала нам находиться в постоянном движении нашего разума, читать книги, развивать тело, душу, знания, талант и наслаждаться истинной красотой шедевров.
«Нужно жить так, чтобы после себя что-то оставить. И говорить нужно только правду. Я всегда так делала, на сделку с совестью не шла. Говорила в лицо всем, что думаю, и властям тоже. Наверное, потому и прожила долгую жизнь…»
