Недавно в издательстве «Альпина.Проза» вышел дебютный сборник рассказов Марго Гритт «Вторжение», его уже можно читать в Букмейте. Писательница Оксана Васякина рассказывает, почему рассказы сейчас переживают ренессанс и как Гритт описала быт и разочарования нынешних тридцатилетних.
Оксана Васякина
Писательница, эссеистка
В последнее время сборники рассказов снова стали актуальны, издатели чаще берутся их публиковать. No Kidding Press выпустило дебютный сборник Маши Гавриловой «Ужасы жизни», «Редакция Елены Шубиной» постоянно публикует рассказы — «Сестромам. О тех, кто будет маяться» Евгении Некрасовой и «Тоска по окраинам» Анастасии Сопиковой. А Phantom Press недавно опубликовало сборник «Папуля» Эммы Клайн, создательницы романа «Девочки». Можно сказать, что рассказ снова возвращается, и его уже не расценивают как тренировочный плацдарм для писателя-недоучки.
Рассказ — это текстовый формат, бережный по отношению к современным читателям. Многие ощущают фрустрацию от того, что на столе или в сумке лежат недочитанные книги. При этом сами книги могут оказаться скучными и бесполезными, мы не хотим их дочитывать. Сборник рассказов избавляет от фрустрации: в нем не одна история, а например, десять. И можно десять раз закрыть книгу без напряжения и тоски. Можно за одну поездку в метро прочесть рассказ и почувствовать прилив дофамина. Авторские сборники рассказов — это своеобразные дофаминовые тренажеры: открываешь книгу, читаешь пятнадцать страниц, история заканчивается, остается чувство завершенности. Если сравнивать рассказы с видео, то это, скорее, короткий ролик в TikTok, а романы, в свою очередь, — длинные интервью или фильмы на YouTube. Как часто вы досматриваете их до конца и не скачете по таймкодам?
Сборник «Вторжение» высоко оценило жюри книжных блогеров премии «Лицей», после чего он и был опубликован. Впервые я услышала о Марго Гритт несколько лет назад и решила, что под таким именем наверняка написаны фантастические истории про эльфов и троллей. Оказалось, что тема сборника совсем другая — мечты и реальность современных тридцатилетних, взросление которых пришлось на эпоху до интернета.
Сама Гритт в интервью призналась, что взяла псевдоним, когда только начинала писать, чтобы отстраненно воспринимать критику. Она училась на сценарном, эта база полезна для писателей фикшена: опыт работы со сценарием помогает выстроить сеттинг, динамику сюжета и разработать систему персонажей. В русскоязычной прозе много писателей из мира кино. Например, книга «Зулейха открывает глаза» Гузели Яхиной изначально была сценарием, после писательница переделала его в роман. То же можно сказать и о Евгении Некрасовой: «Калечина-Малечина» — переработанный сценарий для фильма. А писательница Анна Козлова, чей детективный роман «Рюрик» рекомендую прочесть, пишет сценарии для телевизионных сериалов.
Кино и телевидение для рассказов Гритт — ключевой медиум. Первый же рассказ из сборника «Play/Pause» описывает опыт взросления в российской глубинке. Главная героиня смотрит на себя в прошлом сквозь время и перематывает пленку реальной кассеты, которая становится материальным воплощением памяти: вот она пьет с мужиками на шашлыках, стыдится неловких признаний в любви на берегу реки, присутствует на нелепой свадьбе подруги. Чаще всего героиня Гритт — ровесница нынешних миллениалов. Россиянка из маленького города или села, чье взросление пришлось на расцвет кабельного телевидения и начало цифровой эпохи.
«Мы часами смотрели клипы по MTV. Мы смотрели, как тоненькая, нежная трава, пробившаяся сквозь чернозем, врастает обратно, как скорпион с блестящей, будто бронзовой спинкой ползет по песку, как голый чернокожий человек, тощий, костлявый, с торчащими ребрами, сидит на земле и как другой человек пожирает гамбургер, как маршируют солдаты, как неуклюже валится набок памятник с поднятой к небу рукой, как взлетает ракета, как ударная волна сносит снежный лес, как делятся клетки, как гниет роза».
«Чертово колесо»
Гритт описывает узнаваемый быт 1990-х и 2000-х, и во главе угла этого быта стоит телевизор. Завораживающее сияние экрана, музыкальные клипы на MTV, американские сериалы, «Криминальное чтиво» — то, на чем выросло поколение. И то, что ну никак не вписывалось в разруху и нищету постсоветской реальности, то, что фрустрировало, вызывало тяжелое непонимание и одновременно учило чувствовать, жить и мечтать как-то по-другому. Не так, как мама, продавщица из рыбного отдела и подруга, вышедшая замуж за одноклассника.
В аннотации к книге героев «Вторжения» характеризует и объединяет то, что они столкнулись с реальной жизнью и, не выдержав ее напора, ушли в мир фантазии. Мне же хочется посмотреть на них под другим углом. Возможно, именно потому, что сама я уроженка провинциального сибирского города, смотревшая шоу «Тачка на прокачку», слушавшая Эминема и мечтавшая о том, как взросление принесет мне облегчение и подарит мир, который я увидела на экране в 12 лет. Герои Гритт не прячутся от столкновения с реальностью в фантазийном мире. Они в силу своего эмоционального опыта, воспитанного телевидением 2000-х, — лишние, непонятные. Желающие для себя чего-то другого, инородного повседневности, в которой живут.
Так, героиня Лара из рассказа «Вторжение» мечтает жить на Манхэттене (и, конечно, Гритт не могла не процитировать в этом рассказе песню группы «Банд’Эрос»). Она вешает на холодильник магнит с надписью «Я люблю Нью-Йорк», на рабочем столе ее ноутбука — огни ночного Сити. А когда друг покойного отца насилует ее в семейном походе, Лара первым делом представляет себе Саманту из «Секса в большом городе». Блогеры писали, что этот рассказ, давший название всему сборнику, — о послеродовой депрессии и нелюбви к собственному ребенку. Мне эта интерпретация кажется ограниченной: «Вторжение», как и другие рассказы из книги, — о самом большом разочаровании миллениалов, которые росли на MTV, а выросли в постсоветскую Россию, где нет места ни Саманте, ни Спанч Бобу, ни Эминему.
«Лара заглядывала в бары, где мысленно заказывала Cosmopolitan, а потом ловила такси того правильного желтого оттенка. Как в сериале. В той жизни ее звали Саманта, она была раскованной и опытной. Свободной. В этой жизни Лара пыталась не замечать большое белое тело, которое разбухало с каждым днем, как оставленное в тепле тесто. Она запрещала себе много есть, но тело постоянно чувствовало голод, и Лара не выдерживала, среди ночи начинала запихивать в себя ломти хлеба с яблочным вареньем. „Лара у нас сладкоежка“. Тело надувалось пузырем жвачки, растягивая кожу на животе, и отдаляло ее все больше от Саманты, Нью-Йорка, „Секса в большом городе“, да и любого секса вообще».
«Вторжение»
Мы пытались имитировать интроспективно, как герой ироничного рассказа «Common people», страдающий от того, что от него ушла девушка, страдающий по-голливудски: отверженный красавец проводит ночь с секс-работницей. И демонстративно, как Леся, героиня «Чертового колеса» — она вернулась на каникулы в родной южный город и, чтобы не видеть, как мать спивается, и не помнить о том, кто она есть на самом деле, развлекает себя — притворяясь иностранкой, на чистом английском говорит с продавцами на рынке.
Представители более старшего поколения с презрением заметили бы, что дети совсем с ума сошли с этими телевизорами, запутались в своих воображаемых мирах. Но кто сказал, что опыт проживания историй на экране не преобразовывается в память и не влияет на личность человека? Герои Гритт ничего не строят, они не меняют мир, они живут в своем внутреннем кино, они страдают от несоответствия внутреннего антуража и окружающей повседневности. Единственное, чему научили их фильмы, — страдать и любить. С этим они замечательно справляются.
В немногочисленных рецензиях и отзывах читатели отмечали некоторую неловкость прозы Гритт и ее приверженность работать по законам креативного письма. Некоторые рассказы выглядят как качественно сделанное упражнение на заданную тему. Марго Гритт этого не скрывает. В своем интервью она говорит: «Замысел родился на занятии по поэтике прозы в магистратуре: мастер дал нам задание придумать сюжет, в котором мы ставим под сомнение абсолютные непреложные истины и ценности». Но стоит помнить, что «Вторжение» — это дебютный сборник. И в прозе Гритт есть еще одно преимущество, которое обещает прекрасные тексты в будущем.
«Сваренные вкрутую яйца остывали в ледяной воде на дне кастрюли. Синие штампы на боках размыло, и теперь яйца напоминали белоснежную морскую гальку. Вероника видела такую только на могиле дедушки, но никогда не встречала на пляже. Обычно мама покупала коричневые, утверждая, что они лучше белых (папа неизменно шутил про расизм), и жарила омлет, потому что от вареных яиц папа икал, а бабушка, ковыряя ложечкой желток, жаловалась на его неправильный „магазинный“ цвет. Но раз в году всем приходилось терпеть — мама варила сразу десяток, раскладывала на столе прошлогодние газеты, ставила в ряд стаканы и растворяла разноцветные порошки в горячей воде и уксусе. На его запах и объявилась бабушка, как раз когда мама разрешила Веронике утопить первое яйцо в красной жиже».
«Ибо мысли слышны на небе»
Это большая внимательность к деталям, быту и психологическому состоянию героя. Гритт пишет пространство маленьких городов, сел и квартир с такой точностью, что кажется, ты в них попадаешь и обживаешься. В рассказах Гритт и запах, и фактура, и узнаваемая для любого жителя современной России обстановка. Точная работа с повседневностью стоит большого труда и писательской внимательности, которая есть у немногих.
Другие любимые книги писательницы — на полке «Выбор Оксаны Васякиной» в Букмейте! Промокод KINOPOISKMEDIA для новых пользователей.
Фото: Mitchell Gerber / Corbis / VCG via Getty Images