Как восстание обычного крестьянина породило огромное количество перемен в Российской империи?
250 лет назад вспыхнуло восстание Емельяна Пугачева, по своему масштабу превзошедшее все бунты и мятежи, сотрясавшие российское государство
Николай Николаевич Каразин. «Пугачевщина в Сибири. Поражение скопищ самозванца под Троицком 21 мая 1774 г.»
Сравнение столь непохожих по контексту, но столь близких по времени французской и американской революций c русским бунтом может показаться неуместным. Но наша цель другая. В отличие от западных аналогий «Пугачевский бунт» не нес в себе позитивного заряда. Перед Пугачевым не стояла цель перехода на какую-то высшую степень развития государства и общества.
Его целью была анархия и воля. Воля жить «лихой и свободной казацкой жизнью». То есть спастись от государства Романовых, выйти из-под пресса, пустить под откос всю государственную машину и обрести долгожданную свободу.
Этот феномен получил название «пугачевщина» — беспощадный по своему размаху и жестокости бунт, сносящий все на своем пути. Как это хорошо выразил советский философ
Александр Ахиезер:
пугачевщина во всех ее отечественных разновидностях отличалась от европейских революций тем, что из нее могла вырасти только новая доправовая государственность».
Народ в своей массе искал вдохновение не в новых идеях и формах политического мышления, а в старине. Крестьянам было некомфортно жить в условиях становления самодержавного государства, которое несло с собой организованную бюрократию, контроль, дисциплину и — хоть и в небольшой степени — толику европейского просвещения. К этому добавился еще фанатизм раскольников, которые были одной из движущих сил пугачевщины. Российско-американский экономист Александр Гершенкрон по этому поводу отмечал:
«старые обряды вполне естественно связывались в народном сознании с глубоко укоренившейся памятью о древних свободах».
Первым делом, что делали крестьяне и казаки, захватывая заводы, станицы и города, — сжигали все бумаги, все реестры и документы. В письменном слове они видели символ сатанинской власти (здесь напрашиваются аналогии с современностью: движения антипрививочников, противников цифровизации и пр.).
Самозванцы против самозванцев
«Беспощадный бунт» обнажил еще одну горькую правду: отсутствие какой-либо легитимности царствующей особы и ее окружения. Пугачев был уже седьмым и не последним в ряду самозванцев екатерининской эпохи (всего насчитывалось около 40). Их появление было спровоцировано коротким правлением Петра III, давшим крестьянам надежды на освобождение (или смягчение крепостной зависимости), и воцарением Екатерины II, которое этих надежд не оправдало.
Екатерина II прекрасно понимала, что никакого легитимного основания в глазах населения ее власть не имела, как не имела ее вся имперская государственная машина, которая расширялась, чтобы закрепощать людей и ставить их на службу бездушной имперской бюрократии. Императрица опасалась и дворян, в которых видела единственную реальную силу, способную устранить ее от власти. Кто знает, ведь новоявленному самозванцу «амператору» Петру Федоровичу при удачном стечении обстоятельств ничего бы не помешало занять трон; сама императрица пришла к власти при весьма сомнительных обстоятельствах.
Историк Илья Калинин отмечал, что самозванчество стало одной из распространенных форм русского бунта, а с легкой руки Лжедмитрия I превратилось в «хроническую болезнь государства» (термин Василия Ключевского). Эта болезнь почти непрерывно сопровождала жизнь страны с начала XVII века до самого 1861 года. Лжедмитрию I, по словам исследователя, «удалось ввести в резонанс династический кризис и «социальную психологию народных масс, ожидавших прихода» царевича-избавителя». Его дело продолжили другие — Пугачев оказался самым известным из них. А завершилось все Лжеконстантинами — по имени брата Николая I, великого князя Константина Павловича, с которым в народе связывались надежды на «волю». Так, после смерти Константина Павловича в 1831 году ходили упорные слухи, что он жив, и многочисленные авантюристы выдавали себя за покойного великого князя.
Чтобы понять причину Пугачевского бунта, важно также увидеть социальный состав его участников.
Основную массу солдат Пугачева составляли маргинальные группы населения: старообрядцы, беглые и фабричные крестьяне, национальные меньшинства (башкиры, казахи, калмыки) и казаки. Всеми этими людьми двигала лишь одна идея: бежать.
Старообрядцы бежали от имперской инквизиции, крестьяне — от помещиков или государственных управляющих, казаки пытались сохранить свою свободу и привилегии, а нерусские этносы — свои земли и образ жизни (в основном кочевнический), угрозу которому несла постоянная экспансия российского государства.
Пугачеву во время его скитаний регулярно помогали старообрядцы, укрывая его в своих жилищах, снабжая едой, одеждой и деньгами. Говорили они, что и сам Пугачев был раскольником. Казаки считали его своим и видели в нем выразителя своих интересов. Башкиры во главе с Салаватом Юлаевым хотели воспользоваться смятением и анархией, которая несла пугачевщина, чтобы изгнать имперскую власть. Пугачев, как и Степан Разин до него, воплощал в себе чаяния глубинного народного анархизма, «царя-освободителя».
Русский бунт
Пугачев умело распоряжался людскими ресурсами, что определило успех на начальном этапе восстания. Например, пойманных дворян чаще всего оставлял в живых: «надежа государь» был неграмотный, и ему позарез нужны были люди, способные писать прокламации и манифесты. Пленного дворянина Дмитрия Кальминского он поставил писать прокламации, а пленный гренадерский офицер Михаил Шванич — который стал прообразом Алексея Швабрина и Петра Гринева из «Капитанской дочки» — перевел на немецкий язык один из манифестов, который очень напугал царствующую императрицу: она подумала, что за Пугачевым стоят дворяне, а они, по ее мнению, могли вполне сбросить ее с трона.
Емельян Пугачев. «Именной указ солдатам и офицерам гарнизона Яицкого городка» (сентябрь 1773 года)
«<…> Как вы, мои верные рабы, регулярные салдаты, редовые и чиновные, напредь сего служили мне и предкам моим <…> императорам всероссийским, верно и неизменно, так и ныне послужите мне, законному своему великому государю Петру Феодоровичу, до последней капли крови. И, оставя принужденное послушание к неверным командирам вашим, которые вас развращают и л
ишают вместе с собою великой милости моей, придите ко мне с послушанием и <…> явите свою верноподданническую мне, великому государю, верность. За что награждены <…> мною будете денежным и хлебным жалованьем и чинами; и как вы, так и потомки ваши первыя выгоды иметь в государстве моем будете и славную службу при лице моем служить определитесь».
К сентябрю бунтовщикам удалось одержать первую победу — взять Илецкий городок. На тот момент их численность составляла уже 800 человек. К 27 сентября Пугачев взял Татищев, недалеко от Оренбурга, и казнил коменданта вместе с женой, которых Александр Пушкин взял в качестве прототипов для Ивана Кузьмича и Василисы Егоровны из той же «Капитанской дочки». Тогда произошла и неприятная оказия с молодым дворянином Кальминским — его нашли утопленным в реке. Когда стали разбираться, оказалось, что это сделали казаки, которые были возмущены недовольством Пугачева: «Как ето, ваше величество, нас-де отбиваете прочь, а дворян стали принимать?» Казаки хотели вырезать и убить всех, кто хоть как-то был связан с государством и повинен в гибели казачьей вольницы на Яике.
«Яицкие казаки в походе», акварель конца XVIII века.
У стен Оренбурга Пугачев со своим войском появился 5 октября, и началась длительная осада города, который бунтовщикам так и не удалось взять, несмотря на массовое дезертирство царских войск и малый гарнизон города. Однако тогда же Пугачеву удалось одержать первую — и единственную — победу над имперскими войсками в лице карательного отряда генерала Василия Кара.
После своих первых побед, преисполнившись веры в свою миссию, Емельян Пугачев решил организовать собственный монарший двор во главе с Государственной Военной коллегией. Он старался полностью копировать устройство своего двора с екатерининского, а своим ближайшим соратникам давал имена главных министров императрицы.
Например, один из ближайших соратников Максим Шигаев стал «графом Воронцовым», Чика Зарубин — «Иваном Чернышевым», Овчинников — «графом Паниным», Чумаков — «графом Орловым».
Свою ставку, которая располагалась в Берде, бунтовщики называли «Москвой».
Василий Перов «Суд Пугачева». Эскиз картины (1873), Государственная Третьяковская галерея. Источник: Википедия
Долгое эхо
Екатерина полагала, что с наказанием вожаков мятежа он завершился. 17 марта 1775 г. она даровала прощение всем, кто участвовал «во внутреннем бунте, возмущении, безпокойствии и неустройстве 1773 и 1774 годов» и приказала предать «все прошедшее вечному забвению и глубокому молчанию». Одновременно отменялся ряд налогов, прекращалось преследование участников восстания, прощались беглые солдаты, и была объявлена свобода заведения промышленных предприятий.
Отныне все городские жители с объявленным капиталом в 500 и более рублей считались купцами. Они были освобождены от внесения подушной подати — главного отличительного признака непривилегированных социальных групп. Лица, чье состояние было меньше 500 руб., стали именоваться мещанами и продолжали платить подушную подать, служить в армии и нести государственные повинности. Это должно было стабилизировать и упорядочить правовой статус горожан, изолировав их от влияния сельских бунтов. Фактически имперское правительство признало, что оно справится с восстаниями на селе, если их не поддержат города.
В последующие годы Россия смягчила отношение к степным кочевникам своих юго-восточных окраин, ожидая, что они поддержат будущую экспансию империи. В 1779 г. правительство также реформировало систему приписки крестьян к уральским заводам
Но если непосредственным итогом восстания стали консервативные реформы, то каковы же были его отдаленные последствия?
Как отмечал британский историк Джон Александер в книге «Казацкий император. Емельян Пугачев и крестьянское восстание на окраине России в 1773–1775 гг.», советские историки-марксисты относились к крестьянской войне 1773–1775 гг. положительно. Отказавшись от употребления термина «пугачевщина» как якобы реакционного «дворянско-буржуазного», они утверждали, что это восстание дало массам благотворный урок революции, поэтому репрессии и ответные меры, последовавшие за ним, усилили ненависть народа к власти.
Кроме того, советские историки утверждали, что масштабы и мощь восстания потрясли основы империи и вынудили правительство начать реформы, способствовавшие зарождению капиталистических отношений. По их мнению, страх перед новым восстанием в итоге вынудил царя Александра II в 1861 г. отменить крепостное право «сверху», не дожидаясь, пока новый Пугачев отменит его «снизу». Согласно такому анализу, пугачевский бунт следует считать прогрессивным и «объективно буржуазным», поскольку он расчищал путь капитализму.
Таким образом, Пугачев и его сподвижники заняли почетную нишу в советском пантеоне революционных предшественников большевизма.
Но даже среди советских историков нет единства в оценках пугачевского восстания, в частности, его прогрессивного характера. Некоторые исследователи, даже марксистских убеждений, указывают на то, что в своих воззваниях повстанцы выступали как идеологи примитивного аграрного прошлого, а не как пропагандисты прогресса.
Кроме того, восстание, вероятно, отсрочило падение крепостного права и проведение других либеральных социальных реформ, примирив взгляды властей и помещиков на крепостничество.
