Стараюсь концентрироваться на одной точке. Вся голова и мысли мои к ней направлены. Взгляд постепенно уплывает, рассеивает, обращает окружающее в туман, глаз не даёт сфокусироваться, просит моргнуть, я ему не поддаюсь. Думаю, что нужно продержаться ещё немного. Постепенно начинает звенеть в ушах, и туман проникает не только к глазам. Я проваливаюсь в вакуум, где все голоса и шумы — лишь отзвук, эхо. «Отзвук» — пробую это слово на языке, оно отвлекает меня и, кажется, является почти синонимом слова «смех», хотя язык и подсказывает, что это вовсе не так. Звенящее, смеющееся окружающее.
Если позволить себе отвлечься и пойти за смехом, то вот к чему он приведёт.
Легко входит джинн в тело человека, когда он пребывает в печали, гневе или если громко, самозабвенно, заливисто смеётся (хохочет). И если верить исламскому преданию, то смех умерщвляет сердце, нужно лишь улыбаться легко, краешками губ. Через смех (мне нравится думать так, но можно и через печаль, гнев) человек становится одержимым.
Одержимость джинном проявляется и в другом. Человек чувствует физическую неприязнь к поклонению, резко вскакивает, начинает ругаться или разговаривать сам с собой, повторяя: «Это не я». У человека может быть припухшее лицо, музыка в голове. Человек, желающий свадьбы, сбегает перед самым началом обряда, появляется страх, ужас, — родной человек выглядит как его неправдоподобный двойник (чаще у девушек).
Я стараюсь опробовать на себе, что такое «смех», «хохот», а что такое «улыбаться краешками губ». В голове моей громче всех смеялась Настасья Филипповна.
Настасья Филипповна — одна из главных героинь романа Федора Достоевского «Идиот». Достоевский увлекался описанием людей развинченных, часто находящихся в пограничном состоянии. Настасья Филипповна выделяется за счет своеобразного хохота, истерического, припадочного, беспредметного и страстного.
«Да что ты плачешь-то? Горько, что ли? А ты смейся, по-моему, — продолжала Настасья Филипповна...»
Хохот в прямом значении — это просто громкий смех, но есть и переносное, оно используется в литературе как обозначение крика птиц или животных. Крик и хохот у Достоевского перетекающие, поедающие друг друга, скользящие.
Помимо хохота, Настасью Филипповну раздирают и другие противоречия.
«Как будто необъятная гордость и презрение, почти ненависть, были в этом лице, и в то же самое время что-то доверчивое, что-то удивительно простодушное».
(Ф. М. Достоевский, «Идиот»)
Всегда непредсказуемая, как ветер или вода, струящаяся, опьяняющая, очаровывающая, черноволосая, бегущая впереди — так и хочется ухватить за руку, но всё никак не получается. Настасья Филипповна растёт сироткой, в возрасте семи лет она теряет родителей, позже её берет на воспитание некий состоятельный «благодетель» Тоцкий, из дочери его она превращается в любовницу. После растления что-то маленькое, крохотное, размером с горошину щёлкает в голове, и логика её поступков тает. Начинает преследовать ощущение, что в одном теле заперто два противоположных существа, две противоположные души. Это подчёркивается через её взаимоотношения с князем Мышкиным и Рогожиным.
В определении диагноза Настасье Филипповне большинство специалистов склоняется к пограничному расстройству личности. ПРЛ подразумевает импульсивность, низкий самоконтроль, эмоциональные скачки, высокую тревожность и сильный уровень десоциализации. Всегда будет присутствовать лёгкое переключение с идеализации на обесценивание, с восхищения на враждебность.
Также есть указания на эпилептоидный тип сознания. Он выражается через крайнюю раздражительность человека, доходящую до приступов гнева, ярости. Эмоции сливаются в тоску, страх, возникают моральные дефекты. Некий сумеречный тип характера. Что здесь подразумевается под словом «сумеречный», не совсем ясно, но я склоняюсь к тому, что это обозначение периода, длящегося до припадка.
Всё это сразу же откидывает меня к одержимости, к моим джиннам. Как все эти ощущения похожи, выступают буквально братьями-близнецами, зеркальными отражениями, звонкими параллелями. Но пока они полностью не захватили меня, стоит сказать немного о реальности.
В реальности у Настасьи Филипповны существовали прототипы. Мария Дмитриевна Достоевская (первая жена писателя) и Аполлинария Прокофьевна Суслова (любовница писателя). Обе они обладали сложными взбалмошными характерами.
«Аполлинария — больная эгоистка. Эгоизм и самолюбие в ней колоссальны. Она требует от людей всего, всех совершенств, не прощает ни единого несовершенства в уважении других хороших черт, сама же избавляет себя от самых малейших обязанностей к людям».
«Я люблю её до сих пор, очень люблю, но уже не хотел бы любить её».
(Упоминание Достоевского о Аполлинарии Сусловой)
Некоторые детали биографии Настасьи Филипповны напоминают эпизод из жизни Ольги Умецкой, ставшей, как и героиня романа, жертвой насилия в подростковом возрасте.
Героиня гипнотизирует не только меня, но и польского режиссера Анджея Жулавски. Очарованный русской литературой, в 1985 он экранизирует роман Достоевского и переносит всё действие «Идиота» в современную ему Францию (кинокартина «Шальная любовь»). Но нам важны не сюжетные перипетии и интерпретации, а существование актёров в фильмах Жулавски. Оно отличается чрезмерной истеричностью, будто бы киноактеры старательно делают вид, что они на театральной сцене, и им нужно докричаться до человека, находящегося на последнем ряду, или же их собеседник утерян на противоположном берегу реки и глушит шум. Громкий голос подчёркивается различными экспрессивными действиями наподобие драк, агрессивного секса, перестрелок, уничтожающих ссор. Это приводит к тому, что актёр всегда находится в одном интенсивном состоянии вне зависимости от событий, которые обрушиваются на него, реакция всегда одна — истерика. Герой не меняется, что бы ни случилось. Герой — это всегда точка отправления и финальный аккорд. Система Станиславского рушится, ведь всё поглощает одно бесконечное чувство. Засчёт этого у Жулавски проявляется цельный мир, он полностью живёт по своим правилам и законам, мы ощущаем, куда он нас ведёт, — дальше и дальше в изучение эмоции. Идеально симметричная запертая комната, в которой шумит буран. А его Настасья Филипповна — абсолютное отражение Настасьи Филипповны Достоевского. Внутри неё оказывается воронка.
Жулавски экранизировал не только «Идиота», он берётся за «Бесов» («Публичная женщина») — даже раньше, в 1984 году. Его «Бесы» устроены по похожей системе и также несут в себе развинченных героев и истерическую главную героиню. Но меня пленила его «Одержимая» 1981 года. Во время написания сценария Жулавски находился в сильной депрессии и переживал развод со своей женой Малгожатой Браунек.
В моей голове главная героиня является братом-близнецом Настасьи Филипповны — она возвращает меня к джиннам. Анна находится в сложных отношениях со своим мужем Марком. Он возвращается домой после долгой командировки и застаёт то самое состояние Жулавски. Анна, постоянно пропадающая из дома, мечущаяся, не имеющая возможности присесть на одном месте, нервно переживающая, обрушивается на него, практически заражая истерией. Есть сцена, которая всегда заставляет меня замереть и прислушаться, не шевелиться, не дышать. Она снималась в пять утра в сильный холод, и попытки было всего две. Анна в припадке бежит по подземному переходу в метро, кажется будто в ней проснулось что-то совершенно звериное, и мыслей больше нет. В неистовстве она обливает себя молоком из авоськи, которую несла в руках, катается по полу и кричит. Крик равен хохоту.
Среди иных названий фильма проскальзывает «Одержимая бесом».
Одержимость бесом в христианстве — состояние, когда человек находится во власти одного или нескольких демонов или дьявола. Если говорить об упоминании подобных состояний, то стоит обратиться к Евангелию, где речь идет об одержимости, подобной эпилептическому припадку, что часто сопровождается потерей дара речи или же, напротив, хулением святых. Здесь интересна именно потеря дара речи, ведь хохот — тоже своеобразное молчание.
Чуть красивее остальных из-за упоминания о стихиях кажется история об исцелении бесноватого отрока в новолуние. Иисус после Преображения (явление силы Христа его трем ближайшим ученикам во время молитвы на горе) спускается к людям. Среди них оказывается человек, просящий спасти сына: «В новолуния беснуется и тяжко страдает, ибо часто бросается в огонь и часто в воду». До этого мальчика пытались исцелить ученики, но у них ничего не вышло. Иисус был недоволен их работой. Когда мальчик подошёл к Христу, «бес поверг его и стал бить; но Иисус запретил нечистому духу, и исцелил отрока, и отдал его отцу его».
Из-за неразвитой в древнее время медицины, в частности, психиатрии, болезнь часто принимали за бесноватое поведение. Самым известным в этом смысле является период инквизиции. И здесь я снова прихожу к диагнозам. Позже врачи стали называть одержимость какоденоманией. Фрейд считал какодемономанию неврозом, при котором человек сам создаёт себе демонов. Демоны являются результатом подавления желаний. Одним из пациентов Фрейда был одержимый Кристоф Хайцманн, художник. Карьера его разрушилась из-за появления в зрелые годы бредового состояния. Фрейд объяснял, что в расстройстве мужчины проявился образ недавно умершего отца, который, по представлению пациента, хотел изнасиловать его и кастрировать. Причина болезни крылась в неудачном разрешении эдипова комплекса. Помимо этого, Хайцманн застал Тридцатилетнюю войну, что также не могло не сказаться на его психике.
Отцы и их больные дети, хохот похожий на музыкальное молчание, симметричные комнаты с запертым бураном, — всё это кружится, кружится вокруг меня, а я стараюсь не задохнуться. Если попытаться выйти из тумана окутывающего, найдётся маленькое зёрнышко, вокруг которого всё это и строилось.
Катерина Савельева