12 ноября народной артистке России Татьяне Конюховой исполняется 92 года
У Татьяны Георгиевны есть такая «фишка». Она уже давно не называет свой возраст – «87» или «90», а говорит «13», «10», имея в виду – сколько ей осталось до 100-летия. То есть 12 ноября 2023 года (по ее летоисчислению) ей – 8. Очень надеюсь, что через восемь лет мы с ней выпьем по глоточку виски «Белая лошадь», который она мне подарила давным-давно, – он стоит у меня дома именно для этого случая.
А пока – с днем рождения! Главное – здоровья.
Предлагаю самые яркие фрагменты наших разговоров с Татьяной Конюховой за последние 15 лет. Фотографии из личного архива актрисы.
ПАПА НАЗЫВАЛ МЕНЯ «МОЙ ПАГАНИНИ!»
- Татьяна Георгиевна, вы родились в Ташкенте, куда вашего отца направили на работу в ЦК компартии Узбекистана. За что его потом арестовали?
- В 1934-ом году один его коллега, гаденыш, написал на него донос: якобы отец скрыл от партии происхождение деда, то есть партию обманул. Хотя никакого обмана не было, дед был сельский житель, агроном высшей пробы. А тот написал, что он был чуть ли не управляющий имением. По этому лживому доносу папу заграбастали. Пока разобрались, три года он отсидел. Там на нервной почве у него открылась мокрая экзема – от макушки дол пят. Мама его выхаживала до 1942 года и практически вылечила. А в 1942 году отец ушел на фронт. Я даже подозреваю, что он сам ушел – добровольцем. Для него слишком было тяжело носить в себе то, что он узнал в застенках.
- Отец рассказывал о том, что пережил и узнал?
- Нет. Когда его выпустили из тюрьмы, папа стал ужасным антисталинистом. Иногда мог бросить какую-нибудь резкую фразу, но никаких споров на эту тему не поддерживал. Чаще молчал. А мы с мамой были сталинистки. «За дедушку Сталина!» А чего ж нам было на советскую власть обижаться?! Я училась в школе, мы ездили, куда хотели – в пионерские лагеря, были праздники, пионерские костры, песни… Все было хорошо! Никто нас не насиловал, не растлевал. Я получила при Советской власти все, что только может получить молодой человек. Состоялась как актриса. Так что плевать в колодец, из которого я пила воду, я не хочу. По отношению к нашей семье никаких репрессий не было. Папу реабилитировали сразу.
- Когда Сталин умер, вы плакали?
- А вся страна рыдала, между прочим. Вся! Вы не видели, а я видела, как вся Москва хлынула к Колонному залу. Все улицы были перекрыты грузовиками, потому что люди толпами шли туда попрощаться. А сколько поездов ехало в Москву битком набитых....
Что вы! А сколько народу на Трубной погибло в этот день?! Как раз ударил мороз, и организаторы не рассчитали, что будет скользко, а идти под горку. Наша колонна пошла сразу из ВГИКа по проспекту Мира, повернули на Трубную, и мы видели, как толпа шла напролом, люди стали падать, скользить и их давили на наших глазах. Причем были сумерки, темно… Ой, ужас какой-то. И мы с подружкой оказались в этой толпе как в водовороте. Хорошо, какой-то дядька нас буквально схватил за загривок и вытащил. Иначе раздавили бы как лягушек! Потом говорили, что там погибло несколько тысяч.
МАМА ГОВОРИЛА: «УЧИСЬ. А ТО БУДЕШЬ КАК Я – РАБЫНЯ»
- Артисткой мечтали стать с детства?
- Конечно. Сколько себя помню, я пела, танцевала на столе. Бабушку усаживала как зрителя. Ну как дети дурачатся… С пяти лет уже «заболела» кино. Ходила на «Цирк», «Веселых ребят», «Трактористов»… И все, что видела на экране, я повторяла как мартышка. Все музыкальные номера из «Цирка» знала наизусть и легко могла воспроизвести. Как и любую сложную мелодию симфоническую – с лету. Помню, папа даже меня называл за это «ты мой Паганини».
При этом я была большой проказницей и дружила только с мальчишками. Мы удирали из дому и носились по глинобитным крышам окрестных домиков. За это меня мама беспощадно лупила. Я по гороскопу Коза, так что драла меня мама, как сидорову козу за мои проказы. Но видно уже тогда внутри меня сидел какой-то ген любви к искусству. «Танька-артистка» меня мальчишки дразнили во дворе, дергали меня за волосы или могли тарарахнуть портфелем по башке. И я дралась с ним не на жизнь, а насмерть. Ходила вся в синяках…
- А за что дразнили «артисткой»?
- Потому что я всегда выступала. Делала всякие акробатические этюды – причем, сама все придумывала. Но дергали они меня еще потому, что нравилась я им, как я теперь понимаю. Выражали они свою симпатию вот так своеобразно.
- У ваших родителей творческие способности были?
- Мамочка была домохозяйкой, но обладала голосом удивительной силы и красоты. Когда она пела дома, люди, проходившие по улице, останавливались под окнами и слушали. Во время войны ее даже приглашали в Киевский оперный театр. Но как она могла сорваться с места? На ней был дом, двое детей - я и моя сестра Роксана, отец воевал. Папа тоже был человеком музыкально одаренным - прекрасно играл на гитаре и очень любил аккомпанировать маме. Даже странно, что такие творческие родители не поняли меня, когда я заявила им о своем желании поступать в театральный институт.
- Но почему?
- Мама не верила в меня. Ведь кинозвезды того времени - ее любимые актрисы Целиковская, Орлова, Тамара Макарова и Марина Ладынина - все как на подбор красавицы, а меня мама таковой не считала. Это Люсю Гурченко… Как она в своей книге написала, мама называла: «ты моя ягодка», «клюковка», «богинька»… Отец и мать пестовали в ней вот это вот честолюбие, тщеславие. «Ты самая лучшая! Ты будешь народной артисткой!»
А моя мама не сказала мягко и нежно: «Куда ты, деточка?», а, намотав на кулак мои роскошные косы, подтащила меня к зеркалу: «Посмотри на себя! И куда же ты в калашный ряд?» Это было сделано очень круто, как теперь говорят. Ну не верила! Хотя видела, что я постоянно на сцене, пою, танцую. Говорила: «Лучше ты учись! А то будешь, как и я – рабыня!»
- Но вас это не остановило.
- Отец скептически посмотрел и сказал: «Поезжай, доча. Не примут, вернешься, пристроим тебя куда-нибудь». А я сама себе сказала: нет, поеду и все! Плевала я на вас, скептиков.
- Страшно было?
- Не-а. Я вообще ничего не боялась. Не то, что я бесстрашная – просто у меня заниженный потолок страха. Знаете, могу и в драку влезть, не задумываясь. Кстати, бывало, даже свору русских борзых разнимала. Как-то налетели на моего пуделя Артошку, так я ринулась в самую гущу. И ничего!
Между прочим, во ВГИК я поступила с первого раза! Несмотря на то, что в тот год был конкурс 800 человек на место. Это был 1949 год.
«Я ВИДЕЛА КАК МОЖЕТ ПРОТУХНУТЬ СЛАВА»
- Юной студенткой вы снялись в картине нашего великого сказочника Александра Роу «Майская ночь, или Утопленница» и мгновенно стали знаменитой. Помните свои ощущения от дебюта?
- Я тогда впервые оказалась на съемочной площадке, да еще в окружении таких великих мастеров, как Хвыля, Цесарская, Милляр. Ведьму играла потрясающей красоты актриса Григорьева, Панночку – актриса Малого театра Лилечка Юдина. Помню, поначалу меня охватила эйфория: студентка младшего курса первый раз снялась в кино и сразу же - в главной роли!
- То есть слава обрушилась сразу?
- Именно это слово подходит – «обрушилась»… На меня весь ВГИК бегал смотреть: «она снималась в кино». А как вы хотите? Фильмов тогда снималось 8 штук в год. Даже популярные актеры сидели без работы. Несмотря на невероятный фурор после «Молодой гвардии», из всей этой талантливой плеяды один только Сергей Гурзо снимался. Даже Нонна Мордюкова с Инной Макаровой сидели без дела. Успех «Майской ночи» был грандиозный. Но лично я была этой своей работой крайне недовольна. Даже из-за этого чуть не ушла из ВГИКа.
- ?!
- Понимаете, это потом я множество даже зарубежных фильмов озвучивала, включая главную героиню знаменитого «Фантомаса» с Луи де Фюнесом. Я же музыкальный человек – это мне тьфу! А во время озвучания «Майской ночи» я по неопытности не могла попасть в собственную артикуляцию на экране. И это было трагедией моей – меня ведь озвучивала другая актриса. Тогда я пошла к ректору и попросила оставить меня на второй год.
Так я попала на курс гениальных совершенно педагогов - Ольги Ивановны Пыжовой и Бориса Ефимовича Бибикова (воспитавших, между прочим, Нонну Мордюкову, Сергея Гурзо, Вячеслава Тихонова, Катю Савинову), где вместе со мной учились Майя Булгакова, Изольда Извицкая, Руфина Нифонтова, Юрий Белов, Валентина Владимирова. Я туда пришла в один день с Наденькой Румянцевой - ее за самовольство изгнали из ГИТИСа.
- ВГИК вы заканчивали уже настоящей звездой экрана – сыграли сразу четыре главные роли. Как зрители выражали вам свою любовь?
- По-разному. Почтальоны каждый день приносили мне полные сумки писем, в которых были и просьбы, и любовные признания. Писали почти по Чехову: «Москва, Соне Орловой из фильма «Разные судьбы». Присылали письма из мест заключения: мол, скоро выйду - жди, никто тебя так не любит, как я. Один такой даже меня разыскал…
Но были и вменяемые поклонники. Например, один на съемках фильма «Запасной игрок» каждое утро приносил мне пакет с фруктами.
- Голова от такого повышенного внимания не закружилась?
- Меня часто спрашивают: «А как вы относитесь к своей славе?» Да никак - звездной болезнью я никогда не страдала. Потому что всегда считала себя рабой искусства, я всегда адски трудилась, головокружение от успехов мне было чуждо.
К тому же перед моими глазами прошли жизни многих актёров – всенародных любимцев. Я видела, как может протухнуть слава. Поэтому на подобные вопросы я отвечала: «К славе я отношусь как к скоропортящемуся продукту. Сегодня она есть, а завтра ты – ппфф, и все!» А кинематограф – это как бабник-муж. Он всегда себе найдет получше, помоложе! (Смеется.) И еще меня спасало то, что я никогда никому не завидовала. Благодарю Бога, который дал мне такую любовь к искусству, что я его люблю в себе, а не себя в нем.
- Если не «звезда» как бы вы себя назвали?
- Ольга Ивановна хорошо говорила, и я другой формулировки не приемлю: «Талант… У нее есть талант!» А талант – это и удача, и успех, и умение. Все вместе! «Талант, - говорила она, - это от Бога! А все остальное – работа!» Лев Николаевич гениально сказал: «Настоящая сила не в том, чтобы победить других. А в том, чтобы победить себя!»
ПРЕДАТЕЛЬСТВО РЕЖИССЕРА РОШАЛЯ
- Вы считаете себя реализованной в кино?
- Почему нет? У меня более 50 картин - разных по масштабу, по глубине, по материалу. И на сцене я в своей жизни сыграла то, о чем может мечтать любая актриса. Знаете, в свое время у меня была, что называется «хрустальная мечта идиота» - сыграть Варвару Петровну Ставрогину в «Бесах» по моему любимому Достоевскому. И я ее сыграла! В этом спектакле собралось настоящее актерское созвездие - Светличная, Белохвостикова, Глузский, уникальный Владимир Сергеевич Ивашов, которого я называла «лордом».Я испытала чувство невесомости на сцене. Режиссер был поражен до глубины души. «Кто бы мог подумать, - сказал он тогда, - что эта хрупкая, нежная, лирическая актриса сможет сыграть женщину с таким сильным, властным характером!» Это был 1988 год!
Нет, про себя не могу сказать, что я – «кладбище несыгранных ролей». Хотя за свою карьеру я умудрилась несколько раз сама отказаться от некоторых ролей и посоветовала актрис, которых эти роли прославили.
- Вы говорите о «Карнавальной ночи»?
- Не только. Примерно в это же время я отказалась съемок в фильмах «Дело 306» и «Летят журавли»… Когда режиссер Михаил Калатозов услышал мой отказ, так вообще чуть не упал. Но, разумеется, отказывалась я не просто так – у меня была веская причина.
Дело в том, что незадолго до этого режиссер Григорий Львович Рошаль пригласил меня на роль, о которой я мечтала давно – сыграть Дашу в экранизации романа Алексея Толстого «Хождение по мукам». Кинопроба прошла блистательно, никто не сомневался, что Даша - моя. Я была счастлива, была буквально «беременна» этой ролью - ни о чем другом я даже думать не могла. Режиссеры меня рвали на куски, но я отказывалась наотрез, чтобы быть свободной, когда Григорий Львович меня позовет.
Но вскоре Рошаль заболел, съемки отложили на полгода. А выздоровев, поддавшись убеждениям жены (мол, ему нужна актриса, которая еще нигде не засветилась, новое лицо, а я уже, дескать, примелькалась на экране), отдал роль юной выпускнице школы-студии МХАТ Ниночке Веселовской. Я очень тяжело это переживала: накатила такая депрессия…
- Слышал, что в тот момент вы были чуть ли не на грани самоубийства.
- Ну нет, уж до этого бы, думаю, не дошло. Просто я пребывала в таком состоянии, что не могла ни есть, ни пить и могла просто издохнуть, вот и все! Лежали кожа да кости. Меня ведь в той ситуации потрясло даже не то, что режиссер не взял меня сниматься, а то, что… предал! Самый страшный для меня порок человеческий – это предательство. Я не то, что не могу простить – не могу пережить! Забыть не могу - это выше моих сил.
Слава Богу, из этой депрессии меня вытащил Леонид Давидович Луков. Специально для меня он написал роль главной героини в советско-югославской картине «Олеко Дундич», и даже назвал ее именем несыгранной моей роли - Дашкой. То есть Луков меня фактически спас.
Окончание здесь https://dzen.ru/a/ZTDxcAEzW2ttniUr?referrer_clid=1400&.