Когда из морока вдруг проступает луч света – отблеск белой нити, вдруг прошивающей тьму неровными стежками, – за него лучше ухватиться. Так и главный режиссер Театра кукол им С.В. Образцова Борис Константинов поймал этот проблеск в мрачной народной сказке и увидел в белом утином перышке символ надежды и обреченности. Спектакль «Белая уточка» – не просто переработка фольклорного материала или славянский хоррор. Это воплощенный на сцене первородный ужас и хтонь, которые соседствуют с людьми издревле – и не обязательно настигают только за самые страшные человеческие проступки.
На уровне сюжета ощущается неожиданное наступление и начало царствование зла: молодой князь вынужден оставить свою супругу, строго наказывая ей «не покидать высока терема». Но сценография не отсылает напрямую к образу культуры древних славян: пространство действия – наполовину вымышленное, наполовину – собранное из реальных осколков фольклора – предстает как топь, огромная болотная кочка, на которой время течет по-другому, густеет и застывает. Потому терема в привычном смысле зритель не увидит: князь символично «заточает» княжну в круг из камней, обозначая так очертания дома. Но, как и бывает в жизни, абсолютная мелочь – ягодка брусники за пределами дома – становится плодом раздора (или познания добра и зла). Княжна совершает символический выход из безопасного круга, режиссер буквально переворачивает героиню: над ней проплывают травяные веники, ассоциирующиеся с домашним садом, который она покидает. Это событие опрокидывает повествование вверх тормашками, маркирую переход в «иной» мир.
В оригинальной сказке акцент ставится на предательство княжны и подсвечивается ее неверность, но в постановке фокус смещается на роль судьбы или скорее фатума в жизни человека. Ключевой момент, раскрывающий этот посыл, – сцена, в которой княжна ткет ковер. Классический в мифологии мотив ткачества традиционно отсылает к прядению собственной жизни – прошлого и будущего. Так полотно в руках девушки превращается в водную гладь, которая вскоре заманит ее, и княжна не сможет до конца вырваться из этого плена. Так героиня сама «выстилает» себе дорогу, по которой она отправится навстречу тьме.
Сказочная ведьма в спектакле становится не низшей сущностью, а предстает в образе вороны с «человеческим лицом»: вездесущая птица Сирин в исполнении Владислава Камышникова подталкивает княжну искупаться в студеной воде и кажется, что это голос с небес ведет ее и дурманит. И тогда ступает княжна в воду и оборачивается белой уточкой, а колдунья принимает ее облик – здесь Екатерина Малетина демонстрирует весь свой актерский талант, ведь она исполняет и роль княжны, и ее темного «клона». Мотив двойничества режиссер раскрывает через маски – с их помощью герои сменяют свои сущности и переключаются между ролевыми моделями. Так и Максим Кустов в роли князя оказывается под ведьминскими чарами: он словно становится Зигфридом, запутавшимся между Одеттой и Одиллией, князь лишается воли и как в дурмане убивает утят – собственных малых детушек.
Сгущающиеся тени не развеиваются так легко, над действием нависают ножи булатные, а зло по-прежнему норовит выпрыгнуть из старого сундука и заморочить голову. Но одно только белое утиное перышко может перевесить все самые мрачные помыслы и действия и вернуть человека на путь истинный – к такому финалу подводит зрителя Борис Константинов. И спасет князь свою жену, и победит она ведьму, и принесет сорока-белобока живую и говорящую воду, и станут утята детьми, и останется жив заморышек. Но только не прозвучит в конце заветное «и стали все жить-поживать, добро наживать, худо забывать». Потому что все мы знаем, что «все проходит, да не все забывается». И зайдет княгиня вновь в студеную воду – и поплывет белою уточкой. Ведь такова ее судьба.
Текст: Элина Халилова