Высокий молодой человек, фигурой немного похожий на отставного военного, нервно ходил из угла в угол по небольшому пространству, отведённому для родственников пациентов больницы. Ни один из сотрудников лечебного заведения не рисковал напоминать ему о правилах нахождения здесь: ни про намордник, без которого ни в одно приличное место нынче не пускают, ни про верхнюю одежду, ни про сменную обувь. Его откровенно побаивались.
Даже просто попросить его присесть, чтобы не нагнетать и без того напряжённую атмосферу в помещении, никто не рискнул — поэтому он продолжал мерить шагами тесный холл, в котором, помимо него, находилось ещё несколько посетителей.
Лицо молодого человека оставалось напряжённым, не выражая никаких эмоций, кроме сосредоточенности; на нём легко читалась единственная мысль, которую он не мог отогнать — скорей бы появились хотя бы какие-то новости! Дефицит информации, который он испытывал, намного хуже самых плохих новостей, и этот молодой человек знал об этом не понаслышке.
Время от времени в его руке появлялся мобильный телефон, который он доставал из кармана, чтобы задумчиво повертеть, что-то перечитав на его экране, и потом убрать обратно. Он ничего не писал, никому не звонил — только вновь и вновь что-то перечитывал, неизменно возвращая устройство обратно в карман. Минуты в его сознании тянулись дольше, чем часы, складываясь в вечность. Наконец, его окликнула медсестра средних лет, самая старшая среди персонала больницы и, вероятно, самая смелая в плане готовности к общению с этим молодым человеком, которого все её коллеги, независимо от пола и возраста, остерегались.
— Вы к Кузевановой? — уточнила она, как это полагается для солидности. Он молча продолжил смотреть на женщину в белом халате, словно положительный ответ настолько сам собой подразумевался, что произносить его вслух не следовало. Не дождавшись реакции, медсестра продолжила: — Её только что прооперировали.
— И? — произнёс молодой человек. Голос его прозвучал достаточно грубо, ибо нервное напряжение, в котором он прожил несколько последних часов, давало о себе знать.
— Она жива, — пояснила женщина, понимая, что её собеседник в неадекватном состоянии и рассказывать ему, что только что видела в операционной настоящее чудо, в ходе которого хирурги не только вытащили девушку с того света, но и сохранили ей какое-то подобие лица, будет бессмысленно. — Вам этого мало?
— Более, чем достаточно, — ответил молодой человек, выдыхая с облегчением. Внешне он, впрочем, остался таким же напряжённым.
— Муж? — коротко спросила медсестра. Он покачал головой, ничего не ответив на это.
Муж... Было бы смешно, если бы не было так грустно! Лена имела немало шансов выйти замуж, но неизменно отказывалась от этого со смехом — а если бы он ей предложил собственную кандидатуру в подобном качестве, то оказался бы осмеян персонально.
Ослепительно красивая, Леночка Кузеванова могла покорить любого мужчину. И она регулярно это делала: чаще — осознанно, в корыстных целях, а порой — чисто случайно, невзначай, ничего не имея в виду. Они познакомились, когда Лене было двенадцать лет, а ему — пятнадцать. Её идеальное ныне тело тогда ещё толком не сформировалось, будучи типично детским и никак не интересуя немногим старшего подростка, в крови которого постоянно бурлят гормоны; детские черты её лица, ныне идеально разгладившиеся, тогда казались смешными, нескладными, а нелепые бантики в волосах заставляли воспринимать эту девочку как маленького ребёнка.
Но какими взрослыми были её суждения! Пообщавшись с ней несколько часов, Паша хотел продолжать это ещё и ещё. Их встреча вполне могла остаться единственной, но он не мог этого допустить, поэтому записал номер телефона Леночки, который использовал уже на следующий день. Родители, познакомившие ребят, обменялись дежурными шутками на тему взаимного интереса своих детей, и забыли об этом — а Паша с Леной постепенно стали лучшими друзьями. Не имея традиционных для их возраста точек пересечения в школе или на кружках, ребята регулярно общались, встречаясь, как только у обоих выдастся свободная минутка.
И всё это происходило без каких бы то ни было деклараций: они не вешали друг на друга никаких ярлыков, довольствуясь имеющимся общением. Закончив школу, Паша случайно узнал, что Лена встречается с парнем, про которого ничего ему не рассказывает — задав ей прямой вопрос, он немедленно получил подробнейший ответ, в котором прозвучало много такого, чего лучше бы ему было не знать. Девушка с готовностью изложила ему своё видение отношений с противоположным полом, нисколько не смущаясь, что он принадлежит как раз к тому самому полу: общий смысл этой философии сводился к тому, чтобы брать, что дают, и давать, что хочется дать. Он спросил её о любви, но услышал в ответ, что «это чушь какая-то, сплошная выдумка — не существует её», после чего решил больше об этом не заговаривать.
Лена стала его первой, и до сих пор оставалась единственной, любовью. Для неё же Паша был кем-то наподобие подружки, с которой вместе можно и посмеяться, и погрустить, и пооткровенничать. Уже в шестнадцать лет Леночка сводила мужчин с ума, и она отлично осознавала это, сознательно развивая свою красоту. Дарить надежду тем, от кого ей было что-то нужно, девушка тоже быстро научилась. Она с лёгкостью перессорила между собой своих одноклассников и увела парней у двух одноклассниц, которые не захотели с ней дружить. В университете Лена сразу же стала первой красавицей, чьего общества жаждали как парни, так и девушки. Паша оставался рядом с ней, хотя и понимал, что на фоне дерущихся за неё ровесников ему ловить нечего — но она регулярно встречалась с ним и рассказывала ему о своей жизни, а временами интересовалась тем, как живёт он, и удивлялась тому, что он не может толком ничего рассказать.
— Я работаю с утра до ночи, — оправдывался Паша, которому не нужна была личная жизнь без Леночки, которая то ли искренне не замечала этого, то ли не хотела этого признавать.
Она предлагала ему познакомить его со своими подружками, которых вокруг неё с давних пор крутилось немало, но на его фразу «зачем мне кто-то, кроме тебя?» отреагировала счастливым смехом, искренне приняв это за шутку. Лена не думала, что в тот момент по сути услышала вырвавшееся ненароком признание в любви — это оказалось самое близкое к признанию, что он сказал за все тринадцать лет их знакомства.
После окончания университета её не брали на работу несколько месяцев — Паша попросил своего начальника обратить на неё внимание. В результате Леночка два месяца встречалась с этим самым начальником, в благодарность за то, что он не по своей инициативе дал ей шанс показать себя. После расставания с начальником она не теряла времени даром и закрутила ещё несколько романов, уведя одного коллегу из семьи, а другого — фактически из-под венца, причём у ещё одной коллеги.
На замечания Паши о некорректности такого поведения она отвечала:
— Я никого не заставляю в меня влюбляться! Они сами...
И он соглашался, что взрослые люди должны сами решать, чего хотят, поэтому её не получалось обвинить в грехах тех людей, которые изменяли своим невестам или жёнам с ней. Да Паша и не хотел ни в чём обвинять Леночку, которая по-прежнему оставалась прекрасной собеседницей, к тому же всегда искала его общества, даже если это и было с её стороны лишь дружеским расположением. Он не тешил себя иллюзиями о чистоте и непорочности своей возлюбленной, а любил именно ту её, которую хорошо знал: уверенную в себе, местами даже наглую, которая знает себе цену и никому не позволит себя купить, пока эта цена не будет превышена в разы.
Наверное, немного Паша всё-таки обожествлял Лену, что вполне нормально для его безнадёжной влюблённости — известие о том, что какой-то там банальный взрыв бытового газа в квартире способен причинить ей вред, застало его врасплох. Это слишком банально, как если бы какого-нибудь крупного политика могла убить пуля обычного киллера или известного актёра и режиссёра могла погубить обыкновенная лавина, сошедшая с гор!.. Впрочем, всё это уже происходило в реальности, но каждый раз люди удивляются, что это вообще возможно — вот и Паша не сразу поверил, что с его обожаемой Леночкой случилась подобная неприятность.
Взрыв бытового газа в квартире на пятом этаже обыкновенного шестиэтажного дома постройки шестидесятых годов прошлого века на Краснопутиловской улице попал во все городские новости; о нём говорили на городском телеканале и даже написали в «Фонтанке». При взрыве погибли двое находившихся в квартире гостей и трое человек, включая хозяина квартиры, получили травмы различной степени тяжести — как-то так звучало сообщение главного новостного сайта. О том, что это за люди и что они делали в этой квартире, никто не сообщал, потому что не знал. А Паша знал.
Всех пятерых он знал лично, трое — включая Леночку и хозяина квартиры — с ним вместе работали каждый день. Квартира на Краснопутиловской досталась Мише от родителей, которые предпочитали жить на даче, дожидаясь заслуженной пенсии. Молодой человек часто устраивал в пустующей квартире вечеринки для широкого круга друзей, которые обыкновенно заканчивались оргиями, даром что количество гостей обоих полов как правило почти всегда было одинаковым, а тех, кто хотел сохранить верность имеющемуся у него партнёру, Миша предпочитал не приглашать.
Пашу он иногда приглашал, но тот неизменно отказывался. По надуманным поводам, как правило. Соврать о существовании у него какой-нибудь невесты, не известной никому, у Паши никогда не хватало духу. Он вообще врать не умел, да и не любил этого делать. Только рассказывать всем знакомым о том, что для него уже много лет существует лишь одна женщина — Леночка Кузеванова, а больше никто его не интересует, Паша тоже не спешил. Эта информация слишком приватная, чтоб делать её публичной. Сама Лена, по всей видимости, даже не догадывалась об этом.
А теперь она едва не погибла. И Паша, узнав о произошедшем напрямую от Миши, в момент просветления сообщившего коллеге про неудачное окончание тусовки, сразу примчался в больницу, не глядя на предложенную цену за срочно вызванное такси. Его не могло остановить ни постановление правительства города, запрещающее ему (и другим посторонним) посещение больницы, ни отсутствие каких бы то ни было родственных связей с Леной, ни любое другое препятствие.
— Никому не говорите, что Вы не муж, — посоветовала Паше мудрая медсестра. — Проблемы будут. Для ближайших родственников некоторые двери ещё открыты, а вот для всех прочих у нас сейчас достаточно строгий режим действует...
Как известно, строгость российских законов традиционно компенсируется тем, что их исполнение вовсе необязательно. Это в полной мере относится и к «очень полезным» защитным мерам, принимаемым для якобы борьбы с пандемией какого-то там вируса, которая существует в отрыве от всех этих режимов, практически независимо от их несоблюдения гражданами.
Тем не менее, в реанимационную палату даже и в хорошие времена не пускают даже тех самых близких родственников, и поэтому здесь Паша мог надеяться только на какое-нибудь чудо. Он отдавал себе отчёт, что чудом вполне может и даже должно считаться то, что Лена вообще осталась жива. Не веруя ни в какого Бога, он мог называть это удачей, боясь даже помыслить о том, во что превратилась бы сейчас его жизнь, не случись этого чуда — потерять самого близкого человека в таком возрасте Паша однозначно не был морально готов.
После нескольких часов в больнице он всё-таки согласился уйти домой, получив в качестве компенсации обещание лечащего врача информировать его о состоянии его подруги — опытный доктор, убелённый сединами, прекрасно понимал, что Лена не являлась женой Паши, но великодушно позволял тому не врать, делая вид, что его устраивает термин «гражданский муж», которым у нас обычно заменяют стыдливое и юридически ничтожное слово «сожитель».
Вернуться к нормальной жизни, пока Лена находится на больничной койке на грани жизни и смерти, Паша, конечно, не мог. С другой стороны, и работа сама себя не сделает. В отсутствие Лены, Миши и умершего Ромы именно на плечи Паши ложилась ответственность за всех них, и он не имел права отказываться от этой ноши. Ему пришлось провести в офисе около двенадцати часов прежде, чем результат достиг того уровня, с которым молодой человек смирился. Никакой другой жизни, кроме работы, у Паши не было уже давно, поэтому после выхода из офиса он не мог бы думать ни о чём и ни о ком, кроме Лены.
Но прошло два дня, а изменений в её состоянии не происходило: врач говорил о медикаментозной коме, в которую её ввели, чтобы организм девушки боролся за её жизнь, но ничем больше порадовать Пашу он не мог — стабильность, конечно, он мог постараться выдать за хороший признак, но каждому обывателю известно, что «стабильно тяжёлое» состояние больного не является поводом для оптимизма, даже сдержанного.
Наконец, Лену вывели из комы, о чём доктор радостно сообщил Паше в середине рабочего дня, однако посещать её по-прежнему нельзя — она ещё оставалась в реанимации, куда простым смертным путь заказан. Тем не менее, впервые звучали какие-то конкретные сроки: например, обещание перевести её в обычную палату в течение нескольких дней.
Навестить её Паша смог в субботу, когда ему не нужно было работать, а часы для посещения позволили ему — уже в медицинской маске, проданной ему на входе в здание, и халате, выданном на отделении — проникнуть в больничный коридор, а затем и в палату. Палата была четырёхместной, но заняты в ней оказались только три кровати, хотя Пашу никто и ничто, кроме Лены, не интересовал. Ожоги на её теле начали заживать, но всё равно не обещали зарасти полностью, оставаясь на всю оставшуюся жизнь своеобразным клеймом, уродующим её природную красоту. На лице девушки оставалась повязка, под которой тоже не было живого места, прежде гладкая и нежная кожа навсегда осталась в далёком прошлом. Лена больше никогда не станет считаться красивой.
— Вот, — хрипло полупрошептала девушка, силясь понять, что думает Паша о её внешности. Лена постепенно свыкалась с мыслью, что стала уродкой. А заодно размышляла о том, что все те, кто был с ней рядом из-за её красоты, отвернутся от неё. Относится ли к этим людям Паша? Она не знала ответа на этот вопрос. Он пришёл к ней и увидел её, уродливую и беспомощную — ей абсолютно нечего ему предложить взамен, и это обстоятельство бесило Лену даже больше, чем утрата её привычного орудия влияния на мужчин.
Прежде она не задумывалась над тем, почему Паша всегда рядом с ней. Этот факт воспринимался как данность. Они никогда не ссорились, вообще никогда — если она говорила ему что-то резкое, то он никогда не возражал, никогда не отвечал ей тем же, предпочитая отойти в сторонку и через некоторое время продолжить общение с того же места. Он никогда не ждал от Лены извинений за резкость, а просто приглашал её к общению, как будто ничего не произошло. Ей это казалось естественным и невероятно удобным. О причинах подобного поведения Паши она не задумывалась, как и о том, что он значит для неё — а теперь вдруг задумалась и поняла, что вовсе не знает ответов на эти, казалось бы, достаточно очевидные вопросы.
— Как ты? — спросил он. Голос его звучал максимально тепло.
— Если считать, что ничего не болит только у мёртвых, — ответила Лена, — то живее всех живых!
Длинная фраза отняла у неё много сил, но улыбка на лице Паши однозначно стоила того, чтобы их потратить. От его улыбки и ей самой стало немного легче.
— Ты меня очень напугала, — проговорил Паша через силу. Он явно хотел ещё что-то добавить, но физически не смог. Лена предположила, что он имел в виду как-то успокоить её.
Она хотела что-то сказать о своём уродстве, но не смогла: он либо начнёт врать ей, что это не так, либо согласится, но попробует как-то утешить — в любом случае, это будет выглядеть жалко. Лучше уж молча смотреть друг на друга, чем произносить какие-то банальности.
Они так и продолжали смотреть друг на друга, ничего не произнося вслух. Паша хотел что-нибудь сказать, но не мог себя заставить: он боялся, что Лена его не поймёт и примет его заботу за обычную жалость к её беспомощному положению — то, что она терпеть не могла, когда её жалеют, он прекрасно знал. К тому же, ей свойственно жестоко наказывать тех, кто имел неосторожность полюбить её, за эту самую любовь, которой она, по собственному глубокому убеждению, не была достойна. Так уж получилось, что Лена, ведя не самую достойную жизнь, видела и понимала это, вследствие чего никак не могла полюбить саму себя.
Паша навещал подругу в больнице каждый день, он же приехал за ней, когда её наконец-то выписали — Лена стыдилась своего лица, исчерченного шрамами, по которым кое-как срослась сожжённая кожа, поэтому избегала смотреть ему в глаза и не видела, насколько неизменным остался обожающий взгляд Паши, который любил её по-прежнему. Для него не изменилось ровным счётом ничего: он мог, конечно, понадеяться, что после случившегося Лена перестанет уже гоняться за неведомым журавлём в небе и обратит наконец внимание на него, но всерьёз рассчитывать на подобное было бы достаточно наивно — люди не меняются в одночасье.
Такси домчало их до типового «корабля» на Дачном проспекте, в котором снимала однокомнатную квартиру Леночка, за семнадцать минут, примерно семь из которых заняла пробка перед проблемным перекрёстком Ленинского проспекта с проспектом Народного Ополчения. Паша подал руку подруге и помог ей выйти из машины, она чисто номинально оперлась на его руку и даже выдавила благодарную улыбку: его забота не казалась ей проявлением одной только жалости. Понемногу Леночка осознавала, что этот человек находится с ней рядом просто потому, что хочет быть рядом с ней: дело не в её внешности и не в её положении в обществе. Раньше она не думала о том, что может двигать людьми — слишком привычно было для девушки то, как многие падали к её ногам и осыпали комплиментами, лишь она только подавала им надежду на благосклонность.
Ярлыки, которые частенько навешивают люди на других людей, были Лене чужды с тех самых пор, когда она пережила два подряд предательства — в подростковом возрасте эти вещи нередки, но если отнестись к ним слишком серьёзно, то они и определяют нашу дальнейшую жизнь — от людей, которых считала близкими. После ссоры с парнем и лучшей подругой Лена закрылась от внешнего мира и больше не впускала в своё сердце никого, предпочитая общаться со всеми знакомыми людьми без обязательств, которые неизбежно накладывает статус каких бы то ни было отношений, будь то роман или дружба. Паша оставался рядом с ней всегда, но ей не приходило в голову, что это может означать. В конце концов, они знают друг друга с детства.
— Скажи, — вдруг спросила Лена, — я смогу вернуться к нормальной жизни?
Прежде, чем отвечать, Паша обдумал вопрос. Что он мог сказать на эту тему?
— Смотря что ты считаешь для себя нормальной жизнью, — проговорил он. — Если толпы влюблённых мужиков, мечтающих затащить тебя в постель, то вряд ли.
Это она и без него понимала. Но действительно: а что же тогда нормальная жизнь для Лены Кузевановой, которая получила своеобразный второй шанс от судьбы, не умерев?
— Почему ты сейчас здесь со мной? — спросила она, чувствуя, что её глаза, помимо её воли, наполняются неконтролируемыми слезами.
— Потому же, почему и всегда, — ответил он.
Что бы это могло значить? Обычно Паша не говорил загадками, а тут не может дать прямого ответа на простой вопрос. Лена хотела переформулировать вопрос, потому что причины, по которым он был рядом с ней всегда, ей столь же не были известны — как вдруг осознала, что в жестах Паши присутствует какое-то неведомое стеснение, которое невозможно объяснить, ведь они общаются вот уже целых тринадцать лет и обсуждали такие темы, что слова «стеснение» просто не может существовать в их общем словаре!
— Подожди... — девушка не могла поверить в сделанное ею открытие. — Так ты любишь меня?
Она уже поняла, что в каком-то смысле этого слова — несомненно любит, и лишь нюансы и детали этого чувства могут различаться. Для самой Леночки любовь была по-прежнему выдумкой, словом, которое объединяет слишком много совсем разных вещей, а потому — пустым и бессмысленным.
— Люблю, — коротко ответил Паша. В голове вертелись какие-нибудь пафосные фразы вроде «я всегда любил только тебя», но он не хотел произносить ничего настолько банального, ибо прекрасно понимал, что любые признания в любви, так или иначе, преуменьшают саму любовь. В этом плане его идеалом оставался мистер Найтли, который считал, что если бы любил меньше, то мог бы говорить об этом больше.
— За что? — спросила Лена, осознав — уже после произнесения — что это был очень глупый вопрос. Даже если Паша попытается что-то ей ответить, это не будет настоящей причиной. Любви вообще не нужно никаких причин.
Он не стал отвечать банальности, а только передёрнул плечами. Задумываясь над природой своего чувства, Паша достаточно многое из него постиг умом: он знал, например, что его приводят в восторг неожиданные острые замечания Леночки по любым вопросам, её мозг, работающий совсем не так, как его, но при этом очень много информации хранящий и в нужные моменты выдающий эту самую информацию; он понимал, что может бесконечно смотреть в её глаза, те самые «карие вишни», о которых в рыбниковской рок-опере поёт главный герой (в этой роли Паша застал уже только Певцова, а не классического Караченцова) — тем не менее, причины всех этих реакций на неё оставались для молодого человека загадкой. Он привык считать, что это просто любовь именно так устроена, когда ты никак не можешь понять причину, но чувствуешь что-то и испытываешь непреодолимое желание находиться рядом с другим человеком.
— Как ты можешь меня любить после всего, что я сотворила? — не понимала Лена. Слёзы текли из её глаз, по-прежнему не подчиняясь её желанию прекратить это.
— Если бы я знал, как именно это работает, я бы постарался тебе объяснить, — отозвался Паша.
Она отвернулась и попыталась избавиться от слёз, но это совсем не получилось. После нескольких секунд замешательства, молодой человек подошёл к ней и обнял за плечо. Девушка не отстранилась. Это стало для него вполне достаточным поощрением — и вскоре Паша уже обнимал Лену двумя руками, а она уткнулась лицом в его плечо и беззвучно рыдала.
Два дня спустя девушка вернулась к работе. Взгляды коллег, стыдливо отводимые ими от некогда прекрасного лица Леночки, красноречиво выдавали их чувства — они видели в ней именно внешность, красивую картинку, фасад, а не человека со своими чувствами и переживаниями, с живой душой и мечтами. Соответственно, ей больше не суждено оставаться в центре всеобщего внимания.
А нужно ли ей это?
Пока оно было, это внимание очень нравилось Лене, льстило её самолюбию — но насколько оно необходимо? Что вообще можно считать необходимостью? Проживёт ли она без этого внимания? Наверняка. Будет ли счастлива? Тот же вопрос: а что же такое счастье? За четверть века на свете Леночка не задумывалась об этом. Она жила мгновенными эмоциями: радость или грусть от тех или иных событий, которые происходили с ней, заменяли девушке фундаментальные счастье и печаль.
После работы Паша провожал Лену домой. Они шли в молчании до метро, молчали и в вагоне, и так же в тишине прошли последний отрезок пути. Обоим было, над чём подумать. Тишина эта не была ни гнетущей, ни неловкой — просто не хотелось ничего обсуждать.
— У меня не осталось никого, кроме тебя, — вдруг произнесла Лена. — Если ты тоже планируешь оставить меня, то сделай это прямо сейчас!
Паша остановился, осторожно повернул её к себе, тронув за плечо, потом бережно поднял её голову, чтобы их взгляды встретились — Лена по-прежнему стеснялась своего изуродованного лица и с таким страхом смотрела в его глаза, словно там могло быть что-то, отличное от его безграничной преданности. Едва она увидела его влюблённые глаза, которым совершенно наплевать на то, как она выглядит, во встречном взгляде девушки появился огонёк, которого там не бывало с тех давних пор, когда Леночка ещё видела окружающий мир в относительно ярких красках.
Она всё поняла. Ей стало удивительно тепло, когда она вдруг осознала, что Паша никуда не уйдёт от неё — и самое меньшее, что она может для него сделать, это перестать воспринимать его как должное. Он заслуживает гораздо большего. Лена по-прежнему сомневалась в существовании любви, но не сомневалась, что он любит её так сильно, как это только возможно. И ей это нравится. Ей хочется быть его возлюбленной, ей захотелось отвечать на эту любовь любовью.
В конце концов, ей уже просто захотелось хотя бы чего-то от жизни. К чёрту всю эту философию!
Губы Леночки будто сами нашли Пашины и слились с ними в бесконечном поцелуе. В его жизни это оказался первый настоящий поцелуй. У неё же — первый с любимым человеком. Всё когда-то случается первый раз. У кого-то — в пятнадцать лет, у кого-то — в двадцать восемь...
И на этом хочется поставить точку. Потому что никому не интересно, сколько эта идиллическая история любви протянет — месяц, год или два... Никто не хочет читать ни о семейных скандалах, ни о домашних хлопотах, ни о возможных изменах наших героев, ни об их гипотетическом расставании — этого мы все в жизни уже вдоволь насмотрелись. А в сказке всё должно быть прекрасно. Она должна дарить надежду, что какая-то справедливость всё-таки существует; что иногда можно выстрадать, дождаться, дотерпеть — что где-то существует пресловутое долго и счастливо, которым неизменно заканчиваются все сказки...
Говорят, что мечты обязательно сбываются — стоит только расхотеть... А если не переставать мечтать? Если сохранять верность своей мечте вопреки всему, со здравым смыслом во главе? Если ты продолжаешь любить свою сказочную принцессу, несмотря на внешние недостатки и сварливый характер? Если твоя мечта настолько конкретна, что для её исполнения достаточно одной просьбы?
Паша предложил Лене выйти за него замуж следующим утром. Девушка улыбнулась и ничего ему не ответила. Не всё сразу. Ей уже доводилось получать предложения о браке. Она отвергала их, не задумываясь. Прежде, чем согласиться на очередное, она должна будет его хорошенько обдумать. Хотя в собственном ответе Леночка не сомневалась — ведь если бы она могла сказать «нет», она бы сказала сразу, не мучая себя и его бессмысленным ожиданием.
В конце концов, и у неё тоже когда-то были мечты. Пусть это было так давно, что практически кажется неправдой, выдумкой — но они были. А теперь они ещё и исполнились. Теперь Леночка знала, что такое настоящее счастье. И она хотела быть счастливой. Ей нравилось быть любимой, пусть даже единственным человеком.
— Я люблю тебя, — произнесла она, когда они с Пашей шли к метро по пути на работу. Несмотря на богатый опыт отношений, эти слова Лена произносила впервые в жизни. Всё когда-то случается первый раз.
-----------------------------------------------------------------------------------------
Мою незамысловатую фэнтэзи-сказку можно прочитать на сайте author.today.
Мои опубликованные книги можно приобрести здесь.
Мой основной канал alexunited про математику и образование.
Мой второй канал про путешествия.
Мой канал в Telegram про математику.