К дому Меланьи подъехали в сумерки. Женщина собрала с саней свои вещи, торопливо направилась к крыльцу.
– До завтра, Мария! Ты уж утром сходи, запряги лошадь сама! Знаю моя очередь, – говорила женщина придерживая, полы тулупа, – уж выручи, подруга.
– Да о чём речь! Схожу! Я сейчас вернусь к вам. Матушка небось чего-то сварила, принесу найдёнышу чего-нибудь поесть, – добродушно отозвалась женщина. – Но! – дёрнув вожжи крикнула молодуха, стоя на санях управляя каурой.
А Меланья торопилась в дом, очень волновалась. Малыш оказавшись в тепле вскоре успокоился.
– Натерпелся, милок! – говорила она себе, шагая по ступенькам крыльца. – Вот ведь поворот какой, – она распахнула дверь, – Маманя, ты дома? – громко позвала она. На её зов из-за занавески отгораживающей чулан от комнаты появилась, щупленькая старушка в чёрном платке, из под которого выбивались седые волосы.
– Ты это чего так раздобрела за единый-то день? – спросила она, женщина с удивлением оглядывала свою невестку.
– Мамяня, прибыль у нас с тобой нынче случилась, – отвечала Меланья, она одной рукой придерживала свою ношу, второй развязывала полушалок. – Не знаю как он там оказался, но рядом в полынье торчала полузатопленная машина.
Молодая женщина осторожно придерживая свою находку, скинула тулуп на пол и хозяйка увидела в её руках маленького человечка.
– Божечки! На переправе что ли нашла?
– Там, маманя! Едем с Марьей, болтаем и показалось мне, что плачет кто-то. Крикнула ей: «Стой!» Иду на звук. То слышно его, то нет. Вокруг-то шум стоит. Потом поняла, что ребёнок плачет под торчащими льдинами. Достала кое-как его оттудова. Вот мы и тут.
– А как же?.. А ежили мамка-то его ищет? – говорила старушка, глаза её заволокли слёзы.
– Похоже никто его не искал. Бомбили переправу сильно, да и летали изверги-супостаты долго, обстреливали. Мы с Марьей проезжали чуть позже, когда уж они убрались оттудова.
Меланья уложив ребёнка на кровать, снимала с него одежду.
– Хорошо, что я натопила избу сегодня пораньше, хотела постирать, воды нагрела. Не успела со стиркой-то.
– Ой как хорошо, маманя! Мы сейчас его в воде прогреем, а потом на печку отправим.
Малыш проснулся, испуганно смотрел на женщин, готовясь разреветься.
– Тихо, тихо, маленький! Разве же мы тебя обидим. Сейчас отогреемся, да поедим… Маманя, есть чего?
– Как же щи сварила, да хлеб испекла. Остатки муки использовала.
– Ничего, маманя! Даст Бог не пропадём.
– И как зовут-то наше чудо. А? Как звать-то тебя, красавец, ты наш?
– Ата Ова… – тихо, но внятно ответил малыш.
– Воооот, молодец! – заулыбалась Меланья, она поправила косы, туго завязала их платком. – Похоже сильно не успел промёрзнуть.
– Да от такой печки пышет как от жаровни! – пошутила свекровь, но улыбка на её лице не отразилась. Красивая у неё невестка, дородная. Только вот внуков-то ей теперь не видать. Погиб её единственный сын в первые месяцы войны, не успев порадоваться на жену свою красавицу и детей не дождавшись.
– Маманя, ты чего опять?! Глаза на мокром месте! Жив наш Петюня! Жив здоров и вернётся к нам. А мы его встречать будем втроём теперь! Думаю, не откажется он от него.
– Жив! Жив! Конечно жив! – поддержала она невестку, не позволяла она ей даже думать, что сына больше нет, хотя и похоронка давно уже лежит в сундуке.
Меланья расторопно наполнила деревянное корыто горячей водой, накидала в неё сухих трав. Начала снимать с ребёнка оставшуюся одежду, улыбка расцвела на её белом тронутом морозом румянцем круглом лице.
– Вот те раз! А мы-то думали ты у нас пацан, а тут невеста у нас.
– Ай, девчонка? – отозвалась хозяйка из чулана.
– Девчонка, маманя, да ещё какая красавица. Хоть кожа да кости, но видать, что вся в меня красавица, – шутила молодуха, опуская потихоньку в корыто ребёнка. – Ничего, ничего, что горячевато. Потерпи, сейчас привыкнешь, зато отогреешься. Болеть никак нельзя. Была у нас бабуля знахарка, да померла недавно. – Девочку укутали в тёплое лоскутное одеяло снятое с печки, уложили на горячие кирпичи.
– Маманя, ты посиди с ней рядом, а я тут всё приберу, да поужинать соберу. Стирать уж завтра… хотя подкинем дров, снова можно воды нагреть. Одеть-то нам пока её больше не в чего.
– Так сшей из моего платья, я его не одену больше, – в её голосе слышалась горечь.
– Найду я из чего сшить! У меня ещё не потрачен отрез, что Петя на свадьбу мне подарил. Из него поди не одно платье получится, – Меланья оглянулась на женщину, – а тебе платье ещё пригодится… вот Петю и встретишь в нём.
От этих слов невестки было так больно и так тепло одновременно.
За стеной заскрипел снег, кто-то торопливо шёл в их дом.
– Кто это к нам на ночь глядя? – слезая с печи, говорила женщина, накидывая на плечи большую шаль.
– Марья обещалась заглянуть, – громко произнесла Меланья, снимая с печки малышку, улыбнулась. От тепла и горячей воды девочка преобразилась, губы и щёки алели, глазки обрамлённые длинными ресницами блестели. – Как звёздочки в яркую ночь, продолжая улыбаться говорила молодая женщина. – И как же нам тебя звать-величать? Ата Ова… Может Ната… Наташа…
Дверь распахнулась на пороге появилась Марья с узелком подмышкой и небольшим глиняным горшком в руках за ней следом шла хозяйка.
– Проходи, Маруся. Как твои-то? – спросила та, глядя как гостья без приглашения сбросила с себя полушубок, уложив свою ношу на скамью стоявшую у печки.
– Слава Богу, все живы! И дети, и родители. Мы теперь с моими живём. Как свекровь померла так я с детьми к ним и перебралась. Домишко-то у них и побольше, и потеплее.
Хозяйка тяжело вздохнула, торопливо удалилась в чулан.
– А вы-то как тут? – заглядывая через плечо подруги, спрашивала гостья.
– Ужинать собираемся, не знаю во что одеть-то её…
– Её? Вот те раз! А мы-то с тобой решили, что мальчонка это. Я и одежду принесла с моего сына.
– Нет! – засмеялась Меланья, обнажив белые ровные зубы, – девка я скажи.
– Ну да ладно! Пусть пока это оденет, а потом, что-нибудь придумаем.
– Вот сейчас поедим, да за шитьё сядем. Поможешь мне?
– Помогу как же теперь. Надо нарядить в платье нашу красавицу. Как зовут-то её?
Меланья улыбнулась.
– Ответила – Ата Ова.
– Вот! Ответила же! И что будем делать? – смеялась женщина.
– Подумала может Наташей её зовут.
– Можно и Наташей! Привыкнет! – согласилась Марья.
– Только вот, если искать будут! А я её Наташей запишу, да на свою фамилию. Тогда как?
– Так ведь можно записать, что она найдена на переправе, – советовала женщина, хоть и чужой ребёнок, а душа болит о малышке.
– Ой, не знаю… Уж и прикипела я к ней…
– Когда успела? – продолжала улыбаться подруга.
Меланья грустными глазами посмотрела на Марью.
– Когда на груди своей отогревала. А может тогда ещё, когда Петрушу своего оплакивала.
– Эх, Меланья, всё равно отдать придётся, коли родня найдётся.
– Вот когда найдётся тогда и думать и решать об этом будем! – неожиданно громко и строго произнесла хозяйка дома, появившаяся рядом с молодыми женщинами. Обняла невестку. – Ты, Мелаша, не расстраивайся раньше времени. Когда найдётся родня, а теперь-то чего понапрасну языком молоть. Ужинать давайте! Наша кроха отогрелась, теперь и поесть можно. Да не усердствуйте. Небось досыта давно не кормили её.
– Ой, тётя Саня, я же картошки горяченькой принесла! Небось остыла! – спохватилась гостья.
– А мы её сейчас на углях погреем, – успокоила её хозяйка, глядя с каким трепетом невестка переодевает малышку в принесённые Марьей вещи сына. – А её лучше жидким сначала покормите. Щец, да хлебушка туда покрошите. Потом ещё чем-нибудь покормим.
Девочка теперь с именем Наташа, поела и сразу же снова уснула на тёплых руках новой мамы, прижавшись к её груди.
Прошло несколько недель, как в доме Меланьи и её свекрови неожиданно появилась девочка, принесшая радость в этот дом. Но со временем пожилая женщина начала замечать, что её невестка становится всё грустнее, не слышен её весёлый смех, да и улыбка всё реже появлялась на её губах, в глазах нарастала тревога.
А однажды ночью Александра услышала всхлипы со стороны постели Меланьи.
– Дочушка, ты чего это тут сырость разводишь? А? Стряслось что? – женщина села на край кровати, погладила молодую женщину по голове.
Та резко поднялась, обняла хрупкие плечи мамани, как она с любовью называла ставшую родной некогда чужую женщину, продолжая плакать.
– Ну, ну! Успокаивайся, пока малышку не разбудила, – она поглядела на девочку спавшую рядом с невесткой. – Наблюдаю за тобой, вижу что давно себя терзаешь. Что случилось-то? Ай влюбилась! И боишься того как я к этому отнесусь. Молодая ты совсем и двадцати двух ещё нет…
– Маманя, что ты говоришь-то? Как можно? Я Петюню люблю! И ждать его до конца жизни буду! – перебивая свекровь, возмущённо воскликнула Меланья.
Хоть и жалко было женщине свою молодую невестку, да материнское сердце всё же порадовалось верности её погибшему сыну. Сама-то она так не с кем и не сошлась после гибели мужа в Гражданскую. Жила, растила сына, потом женила его, надеясь на его счастливую жизнь. С женой ему повезло! Добрую и красивую жену себе выбрал… хоть и сиротка она… у тётки росла. А судьба-то она воно как распорядилась… После похоронки иссушило её горе, превратив в старуху, хотя ей всего немного за сорок.
– Что тогда-то тебя гнетёт? Не пойму я.
– А ты сразу не знай про что думаешь! – всхлипывая, продолжала возмущаться молодуха. – Неужто ты замечала за мной какое непотребство?! – она проглотила ком сдавливающий ей горло. – Душа болит у меня! – решила поделиться она со свекровью. – Наташеньку-то я нашла, а каково мамке-то её! А? Ведь такое страданье сердце может не вынести.
– Вот, что я тебе скажу, милая моя! Страдает, конечно человек, но всё же жива её девочка. Вот всё наладится, будут искать. Мы же не скрываем, что у нас живёт чей-то ребёнок.
– А как мне-то жить?
– Не пойму я тебя. То о мамке её душа болит, то расстаться с девочкой боишься. Охо-хо.
– Я вот, что думаю, – обречённо произнесла Миланья, – напишу письмо в какую-нибудь контору города. Что, мол, нашлась девочка, при таких-то обстоятельствах, такого-то числа. А? Можно так?
– Да можно конечно! Для того чтобы угрызения совести не было. Только боюсь, что письмо то может не дойти. Вон как эти гады бесчинствуют!
– А я не одно напишу! Буду каждую неделю отправлять! Одно да дойдёт.
– Эх, голубка моя! – воскликнула Александра, прижала к себе невестку, поцеловала в лоб, долго так сидели. Успели и поплакать, и посмеяться. Во дворе запел петух, громко и звонко, ему отвечали соседские, пока петухи со всего села не откликнулись, соревнуясь в своём умении.
