... и в потёмках начали вести себя как и подобает грешникам в этой ситуации. Я надеялся, что ГенСаныч спит. Но толи она при нём не хотела оказаться в неглиже (Она одна, томна, полуодета – Звучит, звенит высокое либретто!), толи у неё были критические дни, толи она перепила до отрицаловщины, но начала звать на помощь ГенСаныча. Такое придурошное взывание о спасении. Он кашлял, ворочался. А я просто был привязчив, и по природе не мог насильничать, это меня не возбуждало, сопротивление всегда гасило мою потенцию.
- Существенная характеристика, – Маруся широко и волнительно улыбалась. – Значит, самцом был не только Бага. Она насколько была выше тебя?
- Точно на голову, а может и того… Я как-то с ней шёл и жутко искомплексовался, а тут…
- Зато – какие ноги! – дразнилась Маруся.
- Да, она уже была обнажена…
- Ага, ты специалист по раздеванию.
- Короче, ГенСаныч ее как бы спас, закряхтел и поднялся.
- И всё?! – возбуждение Маруси видит бесконечность во времени. - Я, конечно, не надеялась, что ГенСаныч присоединится к вам.
- Он, скорее всего, был уже импотентом.
Но не в этом суть рассказа. Позже у меня образовались некие отношения, научно-познавательные, с однокурсником – большого ума палата, мы с ним много спорили, разрабатывали философское мировоззрение, копали марксизм, изучали психиатрию, мечтали о лучшем обществе и давали зарок вести себя нравственно. Но он вдруг всё это отверг и покатился куда-то в пропасть, где даже я не ночевал. До этого он отвергал межполовые связи, очень категорично к этому относился, а тут после наших размолвок о судьбах мира вдруг связался с этой дылдой и пустился с ней во всевозможные утехи. У него была хорошая фамилия – Евгений Белинский.
Не знаю уж, рассказывала ли она ему про наш эпизод (вряд ли), но я однажды пришёл его «спасать». Зашёл в комнату, они там на кровати прикрылись занавеской, на тумбочке стоят стаканы, бутылки, сигареты, закуска, в помещении кумар. Он уже в этом чаду около месяца кувыркается с ней, наплевав на все наши зароки.
- Представляю, как он тебя возненавидел за твою упёртость и преданность слову. Может, он хотел, чтобы ты присоединился или решил превзойти тебя раз и навсегда. Представляю… - Маруся нервно облизнула губки.
- Представляй. И это в советской общаге, в комнате, где жили ее сокурсницы, не знавшие греха! Я его в тот день вытащил, долго вразумлял, но не понял, что он уже вышел на сильные наркотики. Он сказал, чтобы я его не спасал, что я «слишком нравственный».
С той баскетболисткой они слиплись и просочились друг в друга – как-то так он мне пытался объяснить. Он был поглощен этими процессами соитий и в принципе должен же был познать и эту сторону существования. Ведь его плоть ела всё подряд.
- Но ты ему не мог спустить нарушение данного слова?
- Да, я человек Слова. Если я его давал, то старался соблюдать, а если не давал, то что соблюдать? Поэтому я стараюсь не «давать слова». Мы с этим Евгением договаривались о моральной чистоте, вознамерились перечеркнуть все пороки, бросить пить и курить, намеривались не вступать в случайные интрижки. У нас были грандиозные планы на будущее, мы хотели осваивать и науки, и литературу, и философию. А тут всё похерилось. Я бы хотел с ним дальше общаться, но он бросил учёбу. Просто взял – и исчез.
- Наркотики.
- Да, хотя тогда наркоманов можно было по пальцам перечесть, тем более тяжёлых. Он меня изумил своим перевоплощением. Был огромного интеллекта, титан работы мозга, я таких больше не встречал. Какое-то время он кружил у общаги, и в последний раз я его видел уже с другой подружкой - хрупкой, маленького роста девчушкой, наверняка тоже подсевшей, они снимали жильё, и, как я слышал, уже кололись чем придётся. Со мной общаться он не хотел, и где-то сгинул совсем.
- Может, он и к тебе испытывал плотоядное что-то?
- Кто же теперь знает. Он был всеяден – как будто через него огромная пасть поглощала всё, что только можно поглотить. Как коллапсирующая звезда. Он был энциклопедист, его родители-ученые и врачи в Петропавловске-Камчатском писали диссертации, статьи. Он почти наизусть знал труды Маркса, в психиатрию посвятил меня огромной редкой книгой, которую я штудировал с шевелением волос на голове. Не будучи романтиком, я созрел идеалистом, но тогда ещё с флёром советской школы – «Человек – это звучит гордо». Так оно и есть, но я наивно полагал, что все равны, все именно человеки, что все должны творить, открывать новое, быть активными в искусствах.
- Он тобой подавился, стал твоим щупальцем – просто показал, куда тебе не стоит идти, но чтобы ты это познал через него. Как и твой еще один приятель-отшельник – тоже твой отломанный щупалец. Ты осьминог-идеоформальный.
- Отличная тема тебе для раздумий. Только не обзывай меня еще и сороконожкой.
- Да, дылда меня очаровала, он тоже её за тебя поимел…
Но я напоследок сообщил Марусе и более существенное. Я сказал, что в наших спорах Женька Белинский подарил мне пару тезисов-фраз, которые здорово помогли избавиться от прямого идеализма. Я с ним часто спорил от противного – защищая точку зрения, которую сам не поддерживал. И вот однажды он поразил меня возможно и не своей мыслью (от Канта или Фейербаха – с которыми я тогда только начал вплотную общаться), что - «нет ничего во вселенной нового и небывалого, всё в ней было создано, и даже все слова и понятия уже случились и есть, ничего нового нельзя изобрести, придумать и даже нафантазировать». Я был ошеломлён. Конечно, это производное из религиозных доктрин некоторых конфессий. Но тогда доступа к чему-то подобному у нас не было. Я долго спорил с ним, ища противоположные аргументы. Находил, они разрушались, я выдвигал новые, и так было бесконечно.
Но позже я понял еще глубже – на самом деле всё уже есть и ничего ещё не было. В этом потоке дуализма я и стал самостоятельно и в одиночку двигаться навстречу познанию мира.
- Иии, вспомнил! Женька сказал не - «ты слишком нравственный», а - «ты слишком правильный» - это определение тоже сослужило мне хорошую службу.
- Нет, ты дикий игрок, - внесла и свою лепту в навешивание ярлыков добрая Маруся.
Это еще не Фсё.