Я заметила его сразу же, в первый день нашей работы вожатыми в этом санатории. Поразила доверчивость. Подошел, поздоровался, спросил, кто мы и откуда. Взгляд такой, испытывающий, и в то же время детский еще, теплый. Он ходил на все наши занятия. В шлепках на босу ногу, чумазый, в рваных шортах. А как же еще, если очень нужно пройти не в калитку, а именно самым интересным путем-через забор. Он шмыгал носом, задавал много вопросов, брал без разрешения вещи, периодически матерился, плевался и давал сдачи своим обидчикам. Хотя и был самым маленьким в отряде. Такое чувство, что он выжил не благодаря, а вопреки... Наши домашние детки живут, благодаря маминому уходу, теплу и заботе. Этот же ребенок выжил вопреки нелюбви, забывчивости, отсутствию внимания. Совсем маленького, его отправили в дом малютки. Самое ужасное, что когда там плачут грудные дети, к ним никто не подходит. Где же взять столько персонала? Вот и лежат малыши в своих кроватках, и плачут. А потом перестают. Почему? Так зачем плакать и надрываться, если все равно никто... Совсем никто не подойдет, не погладит животик, не возьмет на ручки, не поменяет мокрые пеленки, не споет песенку... От одной этой мысли мне становится нехорошо. Я смотрю на него и думаю : «Как же ты выжил, мальчик?». Наверное, победило желание жить. Лежал и молчал. И ждал. Вдруг чудо произойдет. И чудо произошло- мама одумалась и забрала из этого казенного дома. Забрала, чтобы отдать в круглосуточный садик. Но ты не унывал! Ждал пятницу, чтобы идти с мамой, которая почему-то шла не очень ровно, домой. О, это теплое слово-дом... И пусть там не очень уютно и грязновато, и почти нет еды, ты все равно радовался этим выходным, ведь ты был рядом с самым близким человеком на свете. А не это ли высшее счастье! А потом был интернат, и те же мучительные пять дней, когда ты ждал, что придет она, самая близкая и родная, мама... Возьмет тебя за руку, и вы пойдете вместе по улицам города. Поужинаете дома, уляжетесь рядышком поудобнее на диван, и мама, завернув тебя в одеяло, расскажет тебе твою любимую, ту самую сказку на ночь. Но чаще приходила бабушка, и когда ты задавал вопрос : «А мама где? Почему она не пришла?», бабушка гладила тебя по голове и молча отводила глаза. А ты терпеливо ждал, стоя около окна... Около окна своей квартиры, и около школьного окна тоже. Вглядывался в прохожих, и ждал. И если кто-то хоть одно плохое слово пытался сказать о маме, бил изо всей силы, не разбирая. Ты очень любил свою маму, и было не важно, что она так редко приходит, что все чаще от нее пахнет спиртным, и она забывает о том, что ты хочешь просто прижаться и быть рядом с ней.
А потом ее не стало... Запах ладана в церкви, напутственные слова священника, и все, что было дальше, смешалось в голове. Тишина кипельно- белых стен больницы, где тебя оставили в немом ожидании... А что дальше? Безразличие. Проходящая мимо жалость к одинокому ребенку, забившемуся в уголке кровати со своим вопросом : « А что будет дальше?» Никто не мог дать ответа.
А что дальше? Приемник- распределитель и детский дом. Чужие лица, шум, толкотня... Горе ушло внутрь, спряталось за ежедневными заботами, играми, учебой, шалостями. Но оно не исчезло. Оно колет, когда ты видишь, как женщина целует своего сынишку, как молодой отец сажает смеющегося малыша на шею и играет со своим ребенком. Горе выглядывает из-за угла на улице, когда ты идешь мимо продавца , к которому совсем недавно вы с мамой подходили и покупали огурчики... Оно подходит к твоей кровати ночью, когда ты засыпаешь, и совсем некому поговорить с тобой о том, что у тебя на душе и как прошел день, и некому рассказать ту самую сказку на ночь...
Я заметила его сразу же, в первый день нашей работы вожатыми в этом санатории. Поразила доверчивость. Подошел, поздоровался, спросил, кто мы и откуда. Взгляд такой, испытывающий, и в то же время детский еще, теплый. Он ходил на все наши занятия. В шлепках на босу ногу, чумазый, в рваных шортах. А как же еще, если очень нужно пройти не в калитку, а именно самым интересным путем-через забор. Он шмыгал носом, задавал много вопросов, брал без разрешения вещи, периодически матерился, плевался и давал сдачи своим обидчикам. Хотя и был самым маленьким в отряде. Такое чувство, что он выжил не благодаря, а вопреки... Наши домашние детки живут, благодаря маминому уходу, теплу и заботе. Этот же ребенок выжил вопреки нелюбви, забывчивости, отсутствию внимания. Совсем маленького, его отправили в дом малютки. Самое ужасное, что когда там плачут грудные дети, к ним никто не подходит. Где же взять столько персонала? Вот и лежат малыши в своих кроватках, и плачут. А потом перестают. Почему? Так зачем плакать и надрываться, если все равно никто... Совсем никто не подойдет, не погладит животик, не возьмет на ручки, не поменяет мокрые пеленки, не споет песенку... От одной этой мысли мне становится нехорошо. Я смотрю на него и думаю : «Как же ты выжил, мальчик?». Наверное, победило желание жить. Лежал и молчал. И ждал. Вдруг чудо произойдет. И чудо произошло- мама одумалась и забрала из этого казенного дома. Забрала, чтобы отдать в круглосуточный садик. Но ты не унывал! Ждал пятницу, чтобы идти с мамой, которая почему-то шла не очень ровно, домой. О, это теплое слово-дом... И пусть там не очень уютно и грязновато, и почти нет еды, ты все равно радовался этим выходным, ведь ты был рядом с самым близким человеком на свете. А не это ли высшее счастье! А потом был интернат, и те же мучительные пять дней, когда ты ждал, что придет она, самая близкая и родная, мама... Возьмет тебя за руку, и вы пойдете вместе по улицам города. Поужинаете дома, уляжетесь рядышком поудобнее на диван, и мама, завернув тебя в одеяло, расскажет тебе твою любимую, ту самую сказку на ночь. Но чаще приходила бабушка, и когда ты задавал вопрос : «А мама где? Почему она не пришла?», бабушка гладила тебя по голове и молча отводила глаза. А ты терпеливо ждал, стоя около окна... Около окна своей квартиры, и около школьного окна тоже. Вглядывался в прохожих, и ждал. И если кто-то хоть одно плохое слово пытался сказать о маме, бил изо всей силы, не разбирая. Ты очень любил свою маму, и было не важно, что она так редко приходит, что все чаще от нее пахнет спиртным, и она забывает о том, что ты хочешь просто прижаться и быть рядом с ней.
А потом ее не стало... Запах ладана в церкви, напутственные слова священника, и все, что было дальше, смешалось в голове. Тишина кипельно- белых стен больницы, где тебя оставили в немом ожидании... А что дальше? Безразличие. Проходящая мимо жалость к одинокому ребенку, забившемуся в уголке кровати со своим вопросом : « А что будет дальше?» Никто не мог дать ответа.
А что дальше? Приемник- распределитель и детский дом. Чужие лица, шум, толкотня... Горе ушло внутрь, спряталось за ежедневными заботами, играми, учебой, шалостями. Но оно не исчезло. Оно колет, когда ты видишь, как женщина целует своего сынишку, как молодой отец сажает смеющегося малыша на шею и играет со своим ребенком. Горе выглядывает из-за угла на улице, когда ты идешь мимо продавца , к которому совсем недавно вы с мамой подходили и покупали огурчики... Оно подходит к твоей кровати ночью, когда ты засыпаешь, и совсем некому поговорить с тобой о том, что у тебя на душе и как прошел день, и некому рассказать ту самую сказку на ночь...
