- Слушай, Сашка, как по двору собака ходит. Будет спокойно ходить — помру. Будет ерзать — не помру. Завтра встану, возьму шест из-под яблони, отхожу по спине-то, так, чтоб больше по ночам не выла.
- Ба, я спать хочу, а она в будке спит. Мне чего, ее опять будить идти?
- Иди и буди. Пусть ходит. А ты слушай, как ходит. Спокойно будет ходить...
- Ну ба!
- Чего ты? Говорю же: не пойму, помру или нет. А то помру и деда не дождусь. Дед на складе, овес ворует. Ты собаку в конуру загони, когда дед придет, и фанеркой прикрой. А то эта сука залает, соседи услышат и деда твоего посадят в тюрьму, туда ему и дорога.
- Ба, а он в тюрьме сидел уже?
- Чего?
- Дед в тюрьме сидел уже?
- Где он сидел???
- В тюрьме дед уже сидел? Он мне рассказывал. Когда после войны его немцы отпустили, его наши в тюрьму посадили, чтобы он газете «Комсомольская правда» не рассказал, что в Германии видел. И еще за то, что он купил там часы на стену, потому что они были у Гитлера, а Гитлер был враг народа.
- Иииии, милай, дед-то тебе корзинку целую наврал, а ты и поверил!
- Дед сказал, что это все правда. И в тюрьме он сидел за справедливость.
- На лавочке он сидел. С соседом! С Петькой вон. Самогон пили. Третью неделю, стерва, не просыхает. Белье у соседей по ночам с веревок снимает и в сельпо в Бараевке продает. Нет, ну ты чувствуешь, какая сволочь? Натуральный враг. Чего его Зинка плиткой не прибьет? Я бы такого еще в восемьдесят пятом прибила, когда он ихний телевизор продал. Дед твой тоже сволочь редкостная, но хоть валенки валять умеет. А дачники все тунеядцы, им валенки интересно, а в магазинах не продают. Вот те и выкуси. Не успею деньги отобрать с валенок — пропьет. Овса наворует — пропьет. Помру — похоронит в бочке из-под капусты. Чтоб на гроб не тратиться. Ты уж тогда, милай, бабушку-то в покрывалко заверни, чтобы черви сразу не поели. Ты уж бабушке тогда крестик из осинки сделай, махонький ты мой. А то мать твоя, паскуда, и не приедет, наверное!
- Ба, ну ты опять? Ба, ты уже достала! Я спать пойду.
- Стой, милай! Куда ж ты бабушку одну? Помру ведь...
- Не помрешь.
- А помру?
- Не помрешь. Я сейчас к деду уйду.
- Не ходи, не ходи, милай! Там овес воруют, тебя еще увидят и в милицию заберут.
- А если деда заберут?
- Его не заберут. Он старый, вонючий. А ты вон какой хорошенький, в джинсиках.
- Ба, я пить хочу.
- Ну, иди на кухню, там чай стоит в баночке.
- Не пойду, там тараканы живут.
- Ти! Тараканов боишься?
- Они противные, и лапы у них.
- Ну, погоди, милай, я сейчас сама схожу. А ты ложись на мое место, там согрето у меня.
- Ба, а чай с лимоном?
- С лимоном. Ты ж мне сам наливал.
- Ба, а зачем ты лимоны вынимала?
- Откуда?
- Из чая.
- А они, милай, горячие, после чая-то. Я их к голове прикладывала. Чтобы голова не болела. Бабка твоя дура, у нее голова болит к вечеру.
- Ба, а папка сказал, что у тебя голова болит, потому что ты старая и тебе внимания от детей хочется. Он сказал, что ты нам дом не подпишешь, пока в маразм не войдешь. А чего такое маразм?
- Это, сынок, когда голова сильно болит.
- А у тебя уже маразм?
- Наверно, сынок.
- И от него лимоны помогают?
- Нет, милай, лимоны тут не помогут. Тут помирать пора.
- Че, опять за собакой слушать?
- Не слушай. Спи давай. Пойду, чаю согрею и деда в окошко погляжу.