Это настоящая история. Пишу как есть.
Много времени прошло.
Ты прости, что так долго не писал. Уже пол года как. Кажется, муза больше не любит бездельников.
Перечитал всё написаное и даже не понял, как это я решился так. Навалю, мол, прямо сюда вот — на стол общественного сознания. Рассказал о себе такого, что ни один лучший друг и ни одна искусная подруга не знали. А по-началу хотел же просто…
Не помню уже, чего хотел по-началу. Надо было записать.
Недавно много людей из своего прошлого обзвонил. Тех, которых я задел когда-то неумело. Или просто вёл себя неправильно. Ну… или, может:
— Аодхвин, слушай, ты прости меня
— Чего ты ржешь? Ты понимаешь, как это странно, когда русский звонит тебе посреди ночи, просит прощения и ржёт как адепт ку-клукс-клана?
— Не, я серьёзно. Прости меня
— За что?
— Это я уговорил П¥т&н@ на войну. Мы в бане вместе были, а он такой «Н@Т0 з@iб@л!» и х¥як кулаком по столу. А я такой: «В0л0дь, а мож €б@н€м?»
— …
— Я серьезно… Прости меня. Я многим уже позвонил. И прощения попросил. Казалось, что все уже про всё забыли. Бывает ведь такое, что 10 лет прошло и кажется, что все про всё забыли. Но звонишь человеку, говоришь «Прости меня». И понимаешь, что помнят
— Да мне не за что тебя прощать
Ну это ты не торопись, братец:
— Аодхвин, а ты помнишь, когда ты ещё в Ирландии жил и учителем английского работал, у нас на доске каждое утро кто-то мелом писал «Do the gym!»
— … Бл@ть, конечно помню! Это было интересно по-началу. Но, бл@, каждое утро. Каждое утро! Шесть месяцев!
Аодхвин хорошо умел владеть собой. Но начиная с пятого месяца, затея с постоянно появляющейся на доске надписью его начала явно раздражать. Думаю, максимальная форма раздраженности, которую я за ним наблюдал, была как раз в тот момент, когда он дождливым дублинским утром (это стандартный вариант дублинского утра) снова стирал с доски уже сотый «Do the gym!».
— Аодхвин, это я был. Это я писал «Do the gym!»
— Ты?
— Я
— Ты писал «Do the gym!»?
— Да, это я писал
— … А н@х¥я ты его писал?! Н@х¥я?!
— Да я и не знаю даже. Может… хотел молодёжь к спорту приучить
— … А я так и знал, что это ты пишешь!
— Да с чего ты знал, что это я пишу?!
— Ну а кто еще у нас мог такое писать? Ты вообще самый странный ученик на моей памяти! А у меня есть специальная книжка, в которую я записываю странных учеников…
Вижу по видеосвязи, Аодхвин что-то пишет. В камеру не видно, что и на чём. Показывает — там записная книжка:
— И вот эта книжка! Там только одно имя! Даниил!
Вот тут даже немного обидно стало. Это, конечно, шутка 100% в моём стиле, но я бы ни за что не выдержал 6 месяцев.
— Слышь, да я только 2 месяца писал! Это даже не половина! Это дай бог — 1/3!
— А остальные 4 месяца — кто писал?!
— Да я вообще ХЗ! Но это был определенно какой-то гений! Как только я заметил, что его надписи стали пропадать, я начал писать за него!
— … А н@х¥я ты начал сам их писать?! Они же наааачали пропадаааать! Ну и пропали бы вообще! Н@х¥я ты начал сам их писать?!
— Главный вопрос не в этом. Вопрос в том, кто их писал до меня и кто продолжил после… Я-то закончил, как только ты начал заметно выходить из себя. Получается, что кто-то их писал 3 месяца до меня и 1 месяц после
— …
— Так что в твоей долбанной книжечке не хватает еще как минимум пары имён, Шерлок!
Не знаю, чувствуешь ты это сейчас также, как чувствую это я. Но хорошенько поржать с того, что тебе на душе дерьмово — это не исключительно русское соревнование. Это международная дисциплина. Хорошо, что Аодхвин трубку поднял.
Страшит теперь только то, что человек, у кого действительно есть за что прощения попросить, трубку не поднимет.
Я, наконец, получил разрешение на работу. Работаю в фирме у Марка. А вот пособие больше не получаю.
Когда немцы узнают, что дорога в офис занимает 2 с лишним часа в один конец, у них глаза на лоб вылазят (они тут работают по столько, сколько я езжу). Для Гвен — это целое путешествие. А я, когда в Москве жил, из Гольяново до своего офиса в центре порой и все 3–4 часа отстаивал. Для сравнения, за это время можно было бы и пешком дойти. Но из салона Мерседеса Москва просто веселее выглядит.
Германия из салона поезда, кстати, тоже выглядит норм.
Я живу тут беженцем уже чуть больше года. Но никто так и не спросил меня, почему я приехал. До сих пор даже не было второго (главного) интервью. Никаких дат никто не знает.
Не все русские смогли пережить потерю статуса. Часть людей из нашей группы в телеграм уже вернулись в Россию. Кому-то пришел депорт, а кто-то просто разочаровался в Германии. А кто-то разочаровался в Германии сразу после того, как ему пришел депорт.
Ты же помнишь Никиту? Ну тот, здоровый, как гигантский ленивец. Мы с ним вместе с грузинами жили в первом лагере. Он тоже уже в России.
А гигантские ленивцы действительно существовали, кстати. Высотой были под 6 метров. Так что, не все животные закончились, с которыми я могу сравнивать Никиту. Среди вымершей фауны было много гигантов.
Жалко, что не успели с ним встретиться перед отъездом. Мы иногда созваниваемся и кажется, что в России ему действительно лучше.
Но я не из-за этого тосковал. Бывает просто. Порой. Оно у меня с детства.
Если честно, за последние пол года даже забыл, что я тут беженец. Эта беженская тусовка как-то на второй план отошла. Ничего не писал здесь, потому что просто влюбился.
Прям как мальчишка влюбился. Со всеми мальчишескими атрибутами любви: БДСМ, наркотики и панк-рок. Не помню, когда вообще так влюблялся. А может и не влюблялся никогда. Даже в 20 лет меня так не штормило.
Как расстанемся — новую книгу напишу.
А, вот. Я же книгу собрался выпускать. Соберу всё что тут из себя вытряс, причешу и выпущу.
Буду рад услышать предложения для названия книги в комментариях.
Чудом удалось добраться до тех денег, что в России остались. Но не хочу их сюда переводить теперь. Отложу часть на выпуск книги, а остальные… Хочу маме дом купить.
А тут я уж как-нибудь сам.
И такая вот будет книга. С таким вот концом. Книги же ведь не заканчивают писать, их броса…