Сегодня в семье Рюмкиных переполох. Старший сын, Сашка, приведет свою девушку, будет знакомить с родителями, а потом, скорее всего, объявит о свадьбе.
Надя надула щеки, выдохнула и, поправив завязки фартука, принялась резать огурцы.
Те, темно–зеленые, с большими, колючими пупырками, только что с грядки, брызгали на доску ароматным, прозрачным соком и сыпали вокруг блестящими семечками.
— Вить! Витя, сходи в парник, помидорчиков принеси. Витя! Не слышишь, что ли?!
Надя, всегда строгая в запале кулинарного буйства, выглянула из кухни. Её муж, Виктор, сидел в кресле и, подключив наушники к телевизору, двигал губами, тянул ноту, потом резко обрывал, морщась и запрокидывая голову в унисон Высоцкому, что, строго глядя на Виктора с экрана, перебирал струны гитары.
Надежда, улыбнувшись, подошла к мужу сзади, хотела его испугать, неожиданно положив свои холодные руки ему на плечи, но Витя быстро повернулся и, обхватив жену за талию, встал, отбросил наушники и начал кружить её по комнате.
— Ну перестань, Витька! Да поставь ты меня на место! Ты, что, выпил? Уже?!
— А вот не поставлю. Не пил, успокойся. Терплю, потом за здоровье жениха и невесты будем тосты говорить… Всё равнооо я отсюююда тебяяя заберууу в светлый терем с балконом на море!
Он всё кружил и кружил её, напевая, а Высоцкий давно уже отвернулся, смущаясь их поцелуев, но тут к калитке кто–то подошел, звякнул засовом.
— Анька приехала. Ну всё, Вить, закругляемся. Сходи, говорю, в парник, помидоры принеси.
— Ладно… Помидоры так помидоры… Никакой романтики, живу, как в пещере!
Виктор, переобувшись, вышел во двор.
— А, Анечка, привет, родная! Как доехала? Дай, поцелую, и иди, матери помоги. Она там опять деятельность развернула.
Мужчина кивнул девушке, что, поставив рюкзак на скамейку, сняла ветровку и потянулась.
— Ну, она развернула, пусть она и делает. Я отдыхать приехала.
— Ань, ну ты же знаешь, сегодня Саша приедет, мать хочет стол накрыть, посидим, попразднуем. Отдохнешь ещё! И вот еще что, — Витя подошел к дочери, положил ей руку на плечо и тихо добавил:
— Давай сегодня без выкрутасов, а? Не ляпни там чего, ладно?! Мама и так волнуется, пусть всё закончится миром, а?
— Папулечка, миром никогда в этой семье ничего не заканчивается. И паршивая овца у вас – это я. Так, может, мне и не приходить за стол? Ну, чтобы не портить торжество? Сашенька пусть сидит спокойно, ты и мама тоже не дергайтесь. Я у себя поем. А могу уехать. Хочешь, я уеду? Чтобы уж наверняка…
— Перестань, Аня! Анюта, ну, не обижайся. Просто я знаю, ты у нас за словом в карман не лезешь… А сегодня устрой, пожалуйста, тихий час. Ради…
— Ради Сашеньки, правильно я поняла? Ну, окей. Не бойся, я постараюсь. Мама! Мама, я приехала, привет!
Аня, взбежав на крыльцо, распахнула дверь и, скинув босоножки, вошла в дом.
Виктор, вздохнув, пошел по тропинке к стеклянному, с высокой крышей парнику. Там, в царстве влажного парения млели от жары кустики помидоров. Жирненькие стебли, привязанные к подпоркам, были увешены небольшими, зеленовато–розовыми плодами. Блестящие восковыми бочками помидорки, один богаче другого, так и просились на холст. Сесть бы сейчас, разложить краски, забыть обо всём и писать это чудо. Ведь чудо же! Из семечка такие пузанчики выросли, раздались вширь, сверху будто пресобрались в складочки, и теперь висят, таращась на улицу, и ждут своего часа.
Витя сорвал несколько плодов, вдохнул аромат, особенный, редко встречаемый у покупного овоща, поправил чуть завалившийся кустик с перцами и поспешил обратно, проконтролировать Аньку, пока она своими настроениями не испортила праздник.
Аня была младше брата на восемь лет. Сашка уж в первый класс пошел, когда Надя забеременела. Аня родилась летом, скоро у неё день рождения. По этому поводу в семье тоже устраивали праздник, но он будет позже, а пока – смотрины…
— Ну вот, что выросло, то выросло, — Виктор положил на стол помидоры и внимательно посмотрел на дочь.
— Что ты имеешь в виду? — усмехнулась Аня.
— Хватит болтать, ускоряемся, дорогие мои, они к часу обещались приехать!..
— Барин к часу обещались быть, а челядь еще двор не убрала, скотинку не почистила, коровы не доены, куры не пуганы… — Аня, схватив огурец, хрумкнула им, довольно зажмурилась и улыбнулась. — Негоже к приезду барина лясы точить. А ну за работу!
— Тоже мне, разговорилась! Бери, вот, лучше метёлку, дорожки подмети! Косили вчера, зеленушку так отец и не собрал! — Надежда посмотрела на часы. — Быстрее!! Вот–вот Сашка приедет!
Аня, закатив глаза и, присев в реверансе, пошла к сараю, где, черенок к черенку, стояли садовые инструменты. Виктор любил везде порядок. Нагромождения вил, лопат и граблей не допускал, всему отводил своё место.
— Па! А Санёк не говорил ничего про эту… Ну, про невесту? — спросила девушка, двигаясь вдоль дорожки и сметая уже пожухлые стебельки остриженной травы к цветам. — Что за фруктоза такая?
— Нет, ты же знаешь, он скрытный, пока точно не будет знать, что дело выгорит, никогда не скажет. Просто потом поставит перед фактом, что вот, мол, жена моя, прошу любить и жаловать.
— Да ладно! Маму удар хватит от таких крутых поворотов. Как так можно?!
— Вот и посмотрим. Ты б перчатки надела, руки натрешь! — крикнул Виктор дочери, но та только отмахнулась. Вот еще, будет она, как какая–то белоручка, прикрываться…
Аня, потерев спину, оглядела сад, чистые, ровненькие плиточные дорожки, ряды маргариток, точно огоньки взлётно–посадочной полосы, ведущие к дому, и сам домик, небольшой, в две доски, «летний», с коньком в виде голосящего петуха, с кружевами наличников и изящными перильцами у лестницы. Отец делал. Всё, что здесь сейчас есть – и дом, и банька в углу, на краю оврага, и сарай, в котором, при желании, вполне можно было жить, – сделано руками Виктора.
Стройку затеяли, когда Ане было двенадцать. Она приезжала с отцом на дачу, помогала таскать песок, подавала гвозди, разогревала им с папкой на плитке обед, а потом, на ватных ногах, ехали домой. Электричка ползла медленно, подолгу простаивая на станциях, но Аню с Виктором это не раздражало. Они, привалившись друг к другу, закрывали глаза и слушали соловьев. А те, как будто специально, подлетали поближе к шумным станциям и пели, пели, пели, заявляя о своём намерении завоевать сердце юной соловушки.
— Соловьиные свадьбы нынче! Ох, соловьиные свадьбы! — жмурясь от удовольствия, вздыхал Виктор. Плечи его ныли, руки то и дело дрожали от дневной работы, но это было скорее приятно, ведь дом строит, свой дом, для семьи, для Сашки и Анютки – наследников… Для Надюши…
Надежда на стройке появлялась мало, то работала, не в силах вырваться даже на выходные, то погода была плохая, и тогда женщина отсиживалась дома. Виктор не обижался. Он вообще к тому времени понял, что привычки другого, сколь бы они для тебя не были странны и неудобны, изменить трудно, чаще только до скандала дело дойдет, чем изменится Надя, так что закрывал на многое глаза, довольствуясь тем, что было в Надежде хорошего, доброго.
Достроив дом, Витя ввел туда жену полноправной хозяйкой, внутренним убранством она уж руководила сама. А Виктор переключился на сад, высадил яблоньки, отвел место под огород, навез хорошей, жирной, черной, точно сама ночь, земли, выстроил парник. Каждое стеклышко сам прилаживал, продумал систему полива, форточки, грядки железными планками укрепил. Надя рассадой занималась, а вечером, если время было, растянув длинные, тяжелые шланги, обдавала веером прохладной воды молоденькие кустики смородины, словно горошинками, утыканные черными, красными и белесо–желтоватыми, с сухенькой мошкой на конце, ягодками, крепкие побеги лука, солдатиками торчащие из грядок, петрушку, весело сгрудившуюся в шумную кучку и кивающую кудрявой головкой, высаженную в клумбы бегонию, стелющуюся по земле настурцию, чьи цветки пестрыми граммофончиками выглядывали из–под широких, похожих на расправленную юбочку балерины листов…
Много помогала Аня. Она любила дачу, приезжала сюда, чтобы, закрыв глаза и вытянувшись в гамаке, чувствовать, как дышит сад, шмелиным жужжанием проносится мимо летний день, трепещет на ветру тонким серебром паутины и кивает, роняя на землю спелые, слишком тяжелые для молодых яблонь плоды…
Сашка приезжал редко. Сначала, пока Виктор строил дом, Александр служил в армии, потом, вернувшись, учился, гулял с друзьями, маялся неприкаянностью своей души, проводя лето в поездках на море в компании товарищей.
Так и жили.
И вот теперь Сашка сообщил, что везет на знакомство свою подругу, намекнул, что принял уже важное решение и хочет сообщить о нём родне.
Надежда, взволнованная, радостно–растерянная, накануне бегала по магазинам, закупая продукты, дёргала Виктора, паникуя из–за мелких неприятностей и неудач. Пирог в духовке не поднялся, погоду обещают дождливую, соседи, как назло, затеяли ставить забор, вырубили кусты по границе участков, и теперь всё застолье будет на виду, на обозрение чужим людям.
— Да ну что ты вся издергалась–то?! Живи спокойно, пусть девочка увидит, что мы нормальные, обычные люди! А то затеяла рыбу красную покупать, соленья, деликатесы!.. Может, еще царский фарфор раздобудем? Да ты, возможно, её больше и не увидишь, эту гостью, а уж вся на нервах!
— Как так не увижу? — растерянно замерла Надя с кочаном капусты в руках. — Ой, ерунду не говори. Саша ясно сказал, невесту везет. Всё, надо капустку «Провансаль» сделать, не мельтеши тут!
Виктор пожал плечами, схватил из миски горстку белых, чуть суховатых на его взгляд, полосок капусты и ушел на улицу, делать дела. Гости гостями, а кусты сами себя не обрежут!..
— Витя! Витя, куда ты ушёл?! Душистый перец забыли! А я говорю, забыли, сбегай в магазин, срочно! Витя… И хлеба купи! Чёрного, бородинского! Ну и что, что никто не любит? А вдруг Сашина девочка только его и ест?!
— Пап! Еще пивка и воблы! — добавила Аня, стоя у калитки и жуя веточку укропа.
— Зачем, дочка? Что за ерунду ты говоришь? — Надежда нахмурилась. — У нас так не принято!
— А вдруг у Сашиной девочки принято? Надо всё предусмотреть!
Соседка, Елизавета Владимировна, с любопытством следила за суетой на участке Рюмкиных.
— Надюш, мож, помочь чем? Что творится–то у вас? Виктор уж третий раз мимо нашей калитки проходит, с авоськами… Свадьба что ли?
— Ах, вечно она свой нос везде суёт! — бросила ножик на стол Надежда, повернулась и, улыбнувшись соседке, громко сказала:
— Нет, Лиза, всё хорошо, помогать не нужно. Просто сын приезжает, вот, хочу побаловать.
— Да? А к нам завтра приедут сваи ставить, хотим к домику веранду приделать. Шумно будет. Ничего?
— Да ничего! Конечно ничего!
Надя уже сто раз пожалела, что разрешила порубить кусты черной рябины, что до этого закрывали жизнь Рюмкиных от пристального взгляда Елизаветы Владимировны.
Лиза всегда была любопытна и слишком проста в своих вопросах. Ссора ли у соседей, радость ли – всегда поинтересуется, а то и совет даст. Что с урожаем, чем поливаете огурцы, как справляетесь с жарой – всё она должна была знать.
Надя так не привыкла. Она любила покой и тайну – во всём. Плохо или хорошо, радость или печаль, слезы или смех – пусть это будет только её, занавешенное от чужих людей плотными, тяжелыми шторами, бытие.
А Лиза, наивная душа, подглядывала через щелки за чужими жизнями, да и своей не стеснялась.
Рюмкины всегда знали, что произошло на этой неделе в Лизонькиной семье, кто звонил, что сказал, где был весь четверг муж Лизы, Николай…
Виктор как будто и не замечал этого, а Надя качала головой и уходила подальше, вглубь дома, прячась за тонкими стенами своего дощатого укрытия.
Вот и сейчас Лиза стояла у клумбы с розами, делая вид, что нарезает цветы для букета, а сама так и следила взглядом, куда пошёл Виктор, что делает Аня, и как там дела на кухне у самой Нади, тем более что кухня выходила на соседскую сторону большими панорамными окнами…
— Вот делать человеку нечего! — пробурчала Надя и в который раз попробовала салат – не пересолила ли.
— Да пусть глядит, жалко, что ли? — весело подмигнул соседке Витя. — Скоро возведет забор, сама пожалеет.
— Поскорее бы! — покачала головой женщина и сунула в руки мужа блюдо с нарезанными тонкими ломтиками яблоками.
— Потемнеют же, куда ты спешишь? — удивился Витя.
— Нет, я их лимоном сбрызнула. Не потемнеют. Надо ж тебе чем–то закусывать! — сварливо отмахнулась от него Надежда и поискала глазами Аню. — Да где она ходит? Помощница, тоже мне!
— На пруд, вроде, ушла. Я видел, как выходила на улицу, а там…
… Стол накрыли в саду, под натянутым тентом. Надоедливые пчёлы сновали туда–сюда, так и норовя засидеть своими тонкими лапками богатые яства. Некоторые, особенно ловкие, уже уносили кусочки засахаренного мармелада, тоже, видимо, решив устроить себе праздник…
— Мам, ну что, рыбу нести? — Аня, с бутербродом в руке, высунулась из окошка.
Надежда, поправляющая графины с соком, вздрогнула.
— А папа сказал, ты купаться ушла!
— Не, вода зацвела, говорят, экологическая катастрофа. Я не стала. Так что с рыбой?
— Кто говорит? Что за ерунду ты несёшь? Рыбу пока рано, жарко. Сходи к воротам, глянь, не едут ли. Саша говорил, такси они хотят взять, а то от станции далеко идти…
— Не пойду я! Больно надо. Далеко им, видите ли! Совсем Сашка обленился!
Аня, дожевав бутерброд и положив себе ещё три с праздничной тарелки, ушла к себе, на мансарду. Скоро оттуда послышался голос Высоцкого.
«Эх, раз! Да еще раз. Да ещё много, много, много, много раз…» — разрывался хриплый голос певца и вторящий ему тонкий, нежный Анин, в тембре сопрано.
— Моя девка! Ох, моя! — довольно хмыкнул Витя, успевший перехватить рюмашку и теперь приплясывающий под любимую мелодию.
В общем–то весь этот дом был собран под Высоцкого. Витя включал его с утра и молотил по доскам, забивая гвозди, потом, устав, садился с Аней на брус, сваленный тут же, у фундамента, и опять был Высоцкий. Аня больше всего любила его песню про волков. Она вгоняла двенадцатилетнюю девчонку в какой–то транс, аж мурашки бежали по спине, а резкий, обрывистый после каждой строфы, крикливый голос, вырывающийся из динамика магнитофона, завораживал, не давал покоя даже во снах.
Соседи стонали, ругались, потом смирились. Никто не знал, что тот период времени был для Виктора тяжёлым, страшным, будто сердце разорвали на клочки, а оно всё еще пытается биться, заходясь всхлипами…
… — Аня! Анюта, сделай потише, прошу тебя! Голова раскалывается! — Надя поднялась по лестнице и теперь стучала в комнату дочери. — И вообще, спускайся вниз, поможешь!
Аня, не спеша встав с кровати и еще минут пять постояв у окошка, хотела уже спуститься, но тут увидела со своей верхотуры, как по дороге к их дому едет такси.
— Сашка! Сашка приехал! — скатилась девушка по лестнице вниз, босиком выскочила из дома и побежала к калитке.
— Сынок! Витя, Саша приехал! Витя, да где ты там! — Надежда, сорвав с себя фартук, тоже пошла вперед.
Когда сын последний раз навещал родителей? Звонил почти каждый день, а вот приехать… Недели четыре назад, кажется. Саша давно жил самостоятельно. Он работал, снимал квартиру напополам с товарищем, к себе никогда не приглашал.
Александр вышел из машины, потоптался, вынимая из багажника какие–то вещи, потом, словно опомнившись, обошёл автомобиль и открыл дверцу за водительским сидением.
Надежда замерла, рассматривая гостью. А та, белокурая, в свободном, летящем платье и сандалиях, осторожно высунулась из машины, выпрямилась, разминая спину, и улыбнулась.
— Ах, Саша! Какой тут воздух! — пролепетала она.
Аня, уже готовая, было, броситься на шею брату, скривилась.
— А невеста–то, кажись, на сносях! — грубовато и нарочито громко прокомментировала она. — Удались смотрины!
Девушка сложила руки на груди и, ухмыляясь, поймала взгляд Саши.
— Ну, привет, сестрёнка. А ты, я смотрю, наблюдательная. Папа, мама, знакомьтесь, — Александр подвел к родителям свою попутчицу, — это Даша.
Надя, испуганная, побледневшая, растерянно кивнула, Виктор, нахмурившись, пожал протянутую ему Сашей руку.
— Очень приятно, Дарья. Проходите, мы вас ждали… — пролепетала хозяйка и, стараясь не встречаться с гостьей глазами, отошла, пропуская ребят.
Елизавета Владимировна, приподняв брови и оттянув вниз губы, пошлёпала в дом, сообщить мужу, какой сюрприз подготовил Александр своим родителям. Сама–то она была бездетна, поэтому вопросы продолжения рода её касались только постольку–поскольку.
Даша, провожаемая парнем, зашла в дом, там молодые немного пошушукались в комнате, вышли и сели за стол.
— Угощайтесь. Проголодались с дороги–то, наверное! — тихо приговаривала Надя, раскладывая салаты и протягивая всем тарелки с нарезками. — Тут у нас всё есть, и солененькое, и копчёное, выбирайте, Даша, на свой вкус.
Молодежь кивала, скромно вытаскивала вилкой кусочки и. положив их на свои тарелки, замирала, как будто ждала команды, чтобы можно было уже во всем признаться.
— Так, а по какому поводу банкет? Я сорвалась, приехала, а друзья мои сегодня на банджи–джампинг звали… Ради чего я пропустила всё это? Саш, скажешь?
— Аня, прости, не поняла, куда ты хотела пойти? — Виктор нахмурился.
— Прыжки с моста на резинке, папа. Это так круто, ты себе не представляешь!
— А… Ну, я думаю, что это примерно то же, что испытываю я сейчас… — протянул Витя и повернулся к сыну.
Надя тоже как будто в эту секунду сиганула с моста, высоченного, сплошь из бетона, прыгнула, а страховка подвела, и вот она, бедолага, теперь летит вниз, не зная, как войти в воду, не переломав шею. В ушах звенит и от выпитого глотка вина, и от жутко стучащего сердца, и от страха того, что будет впереди.
— Итак, как заметала наша Анечка, Даша ждет ребенка. Я отец. Мы хотим пожениться до родов. Вот, собственно, и всё.
Александр накрыл ладонью лежащую на столе руку невесты.
— Даша, а давно вы вместе с моим братом? Просто не скоропалительное ли решение вы принимаете? Ребенок, конечно, обязывает, но… — Аня, мелко–мелко нарезав огурец, теперь делала из него и кусочков колбаски канапе.
Даша подняла на неё свои ангельски голубые глаза, чуть улыбнулась.
— Мы живём с Шурочкой уже три года, я не думаю, что здесь имеют место случайности и необдуманные поступки, — пожала она плечами.
— Как три года? То есть это тот самый товарищ, с которым ты напополам снимал квартиру? — уточнил Виктор. — Забавно! Конспираторы…
— Нет, сначала, действительно, был Лёнька Ермолаев. Потом он съехал, Даша переехала ко мне. Да, собственно, это неважно. Мы подали заявление, распишемся, никаких торжеств не надо, Даша плохо себя чувствует.
— Ну надо думать! — скривилась Аня. — В её–то щекотливом положении…
— Аня, хватит! Будь сдержаннее! — строго приказала Надежда, потом, вскочив, сказала, что пойдет за горячим, и исчезла в доме.
Там, попив воды и немного отдышавшись, она встала у окна и, прищурившись, следила за Дашей.
— Узнала? Возможно, ей тогда было четырнадцать, уже не ребенок, всё понимала… Но как же так?! Столько в мире женщин, а Саша выбрал её? Как встретились?.. Нет, наверное, не узнала… — кивнула своим мыслям Надя, вынула из духовки накрытые фольгой куски мяса и замерла.
…Её прыжок затягивался… Резинка уже давно отскочила куда–то вверх, больно ударив по ребрам, а тело всё еще стремится к воде, лицо перекошено, изо рта вырывается отчаянный крик, но его не слышно – ветер уносит слова…
— У вас прекрасный сад, Надежда Сергеевна! Просто чудесный! — кивнула на шикарные кусты парковой розы Даша, когда хозяйка вернулась за стол. — Вы, наверное, очень любите ковыряться в земле, земледелие вам близко?
Голубые глаза смело взглянули на Надю, а та, закашлявшись, пожала плечами.
— Да знаете, как это бывает, сначала не нравится, а потом втягиваешься, просыпается интерес, — прошептала она.
— Наденька у меня гуру садоводства! — Виктор кивнул на жену. — Теперь летом исключительно своим питаемся. Вот огурчики! Вы, Дарья, попробуйте. Как хрустят! А аромат! У магазинных такого нет. Помидоры, зелень, корешки эти всякие – всё своё, экологически чистое. Ешьте, ребенку полезно! — Витя кивнул на выпирающий Дашин живот.
Невеста покраснела, смущенно взяла огурец и медленно надкусила.
— Аня, а вы чем занимаетесь? — обратилась она к девушке после длинной, убийственно повисшей в воздухе паузы.
— Я? А что, Саша ничего не рассказывал? Я учусь в политехе, издательское дело. Параллельно работаю фотографом. Вам скидка на свадебную фотосессию и роды!
— Спасибо, — Даша улыбнулась. — Надежда Сергеевна! Капуста квашеная у вас просто чудо! Откуда такой рецепт?
Надя напряженно выпрямилась.
— Да, это «Провансаль», быстро делается. А рецепт… Подруга подсказала. Вам нравится? Так я баночку с собой вам дам…
— А мы пока не уезжаем, мама! — Саша вздохнул и откинулся на стуле.
«Узнала! Она меня узнала! — запаниковала Надя, вскочила, стала переставлять зачем–то тарелки на столе. — Про капусту специально спросила же, ее отец мне тогда рецепт написал! А я так хотела стать хорошей свекровью… Старалась, наготовила, вон, сколько всего!..»
— Так какие планы? Точные даты известны? Приглашаешь ли ты нас на роспись или нет? — Виктор ждал разъяснений.
— Планы, батя, такие: через неделю расписываемся в Хамовническом, так Даше удобнее, вам не стоит приезжать. Дашиных родных тоже не будет. А потом живем дальше. Ехать куда–то нам опасно, просто я возьму отпуск и побуду с Дашей дома.
— Так зачем дома? — встрепенулся отец. — Приезжайте сюда. Я так понимаю, Дашенька, вы любите природу, так и наслаждайтесь покоем, пока есть такая возможность. Удобства у нас есть, если что надо будет, подправим.
— Да, спасибо… Но, по правде говоря, дача – это скучно. Воздух, конечно, дело хорошее, но жить вот так, вне городского мира, на отшибе, – мне не очень нравится. А вам, Надежда Сергеевна?
Надя поймала на себе удивленный взгляд мужа, пожала плечами и ответила:
— А почему ты спрашиваешь?
— Ну, я почему–то подумала, что дача вам в тягость. Извините, я, наверное, ошиблась… Аня, а вы не против, если мы тут немного поживем? Всё–таки родное место, а мы с вами не знакомы… — продолжила Дарья стрелять на будущую родню своим ангельским взором.
— Я? Да мне всё равно. Дом как был мой, так и останется. Живите, сколько хотите! — махнула Аня рукой.
— Да? Участок переходит к вам? Надо же… Я думала, по старшинству… — протянула Даша. — Может, и к лучшему. Если б дом достался Саше, то давно бы продали, купили бы дачку на море. Или сейчас это немодно? А, Надежда Сергеевна?
Надя вскочила и быстро зашагала к дому.
— Мама! Куда? Всё же есть пока? — окликнула её Аня.
— Сок, детка. Я хочу принести гостям сок, — отмахнулась женщина и быстро поднялась по ступенькам.
— А, может быть, нам всем стоит ненадолго прервать застолье? — предложил Витя, провожая взглядом жену. — Сходите погуляйте, а мы с матерью приберемся на столе.
— Ну давайте. Только я сама помогу Надежде Сергеевне. Саш, я, правда, не устала, мне не тяжело! — Даша слегка коснулась плеча жениха и, взяв со стола стопку тарелок, переваливаясь уточкой, понесла их в дом.
Аня, медленно потянувшись, улыбнулась и, подождав, пока отец отойдет, чтобы закурить, обернулась к брату.
— Ты хоть понимаешь, что сейчас нас всех тут выставил дурачками, простофилями? — прошипела она.
— С чего вдруг? Да что такого? Кому какая разница, с кем я жил?! От всех промежуточных этапов я вас освободил, вы сразу в финале! — пожал плечами Александр. — А под ветки подпорки надо поставить! Не сдюжат яблони! — со знающим видом сказал он, кивнув в сторону сада.
— Да? Ну, пойди, поставь. Или свою эту, на сносях, попроси. Хотя ей это всё по барабану. Ей бы дом на взморье!.. Нет, каково!..
Ане было обидно за дом, за сад, который эта огромная девица, что скоро родит ей племянника, продала бы, не задумываясь. Да кто она, вообще, такая?! Кто позволил ей распоряжаться отцовыми хоромами?!
Аня, резко вскочив и схватив пустые блюда, понесла их в дом.
Она уже зашла в коридор, готовая ворваться в кухню и велеть Дашке бежать искать подпорки для деревьев, но застыла, прислушавшись.
Мать что–то быстро говорила Даше, та отвечала, как показалось девушке, надменно и грубо.
— А знаете, я больше не играю на фортепьяно, — услышала Аня Дашин голос. — Противно как–то… С тех пор, как папа ушел, так и не играю.
— Даша, ты винишь во всём меня?! Я тут ни при чём! Мы тогда уже расстались, ты же знаешь! Ты специально моего сына отыскала и хочешь через него мне мстить? — со страхом в голосе прошептала Надя.
— Да что вы! Я до такого не унижусь. Мы познакомились случайно, я долгое время не знала, что вы его мать – та самая учительница музыки, что увела моего папу из семьи. Боже! Как вы могли?! Как могли? У вас же дочка была моего примерно возраста, сын, муж, вон, какую дачку строил, а вы бегали к нам в дом, пили чай из маминой чашки, заставляли меня играть эти отвратительные гаммы, и рассказывали, как же вы удручены, что муж вбухал все сбережения в проклятую дачу, как вы ненавидите туда ездить, как хотели бы жить у моря, в тепле и довольстве, рвать апельсины прямо с ветки и купаться по вечерам, качаясь на волнах… Когда же вы врали? Сейчас, там, за столом, что распробовали садоводство и теперь обожаете всё это копание в земле, или тогда, когда сидели с моим отцом на кухне, то и дело хихикая и кокетливо поправляя причёску?
— Даша! Прости, люди меняются! И тогда я говорила правду, и сейчас тоже! Всё в прошлом! Я тогда разорвала всякие контакты с твоим отцом, он принял моё решение, я…
— Бросьте! Принял он!.. Через неделю после того, как вы перестали приходить, он бросил нас. Его не было полгода, уехал куда–то на Урал, нанялся на лесоповал, спился почти. Потом мать его отыскала, вернула… Хотя я бы не простила никогда, пусть совсем там бы сгнил! Он и вы убили во мне многое! Прежде всего доверие к родным. Отец врал мне и маме, вы врете своим близким. Неужели вы думаете, что я тогда ничего не понимала? Да всё было шито белыми нитками. Нашел папа репетитора по фортепьяно, как же!.. А что вы говорили мужу? Дочери? Ладно, Саша, он служил. Ему в общем–то всё равно, но Аня… Вы каждый раз, как приходили к нам, предавали её. И сейчас предаёте! И мужа тоже! Все эти цветочки, стебелёчки, вздохи про отличный воздух – сплошная ложь! Да вы просто вину перед ним заглаживаете. Он строил, старался, а вы в это время по чужим квартирам ходили, рассказывали, какой он глупый, и как бы вы мечтали расстаться с этим клочком земли! А домик у моря… Помните? Отец даже ездил тогда подыскивать что–то похожее на ваши мечты… Да…
Аня, уронив посуду, вышла из–за двери.
Надежда и Дарья обернулись. Надя смотрела испуганно, Даша – спокойно и даже с сочувствием.
— Анечка, ты всё неправильно поняла! Анюта! — женщина бросилась к дочери, но та оттолкнула её руки.
— Вот, значит, почему ты тогда была так занята, что даже на выходных не помогала? Дела, работы много, да? А сама… Чему она там тебя учила, Даша? Музыке? Да, мама у нас талант! Как села бы сейчас на берегу за пианино, так и стала бы выдавать пассажи один за другим… Мама! Как же так?! Папа же этот дом ради тебя строил! Для тебя! Каждую досочку прибивал и говорил: «Вот, маме нашей хорошо будет, удобно!», пропадал целыми днями здесь, ели кое–как, руки у него, потом, вспомни, как тряслись… А ты… Предательница!
Надя вспыхнула, ее лицо покраснело, глаза сузились, а дыхание стало прерывистым, тяжелым.
— Аня! Ты уже взрослый человек, Анюта! Тогда ты бы не поняла, сейчас поймешь. Твой папа стал одержим этим домом, стройкой, ночевками тут, в палатке, гвоздями, брусками и досками. А я?! Меня он забыл, отодвинул, вычеркнул. Он не мою мечту осуществлял, а только лишь свою! Мы всего лишь поговорили, а он уж участок покупать. А это очень тяжело, Аня, когда тебя вот так просто забывают, словно ты надоевшая игрушка. Вы с отцом бредили своей стройкой, Саша был в армии, а мне тогда было тяжело. Да, я не права, во всём, наверное, не права – нельзя было поддаваться ухаживаниям Дашиного папы, нельзя было соглашаться заниматься с Дарьей музыкой… Но то, что я тогда зарабатывала репетиторством, Витя тратил опять на этот проклятый дом!
— Ох, мама… Брось! Ты просто изменила отцу, и не стоит искать оправданий! Приехала бы, кухарила здесь вместо того, чтобы по чужим кухням чай пить, глядишь, и не стал бы папа тебя отталкивать! Но ты же вечно была занята… Своими похождениями… Папа тебе верил, он тебя любил… Ненавижу! И тебя, и вообще!
Аня, не сдерживая слез, смахнула со стола чашки, глубокого, кобальтового цвета, с золотыми каёмками по верху, так нравившиеся Наде и вынимаемые только по особым случаям. Те вместе с блюдцами ухнулись на пол, разлетевшись на мелкие, острые куски. В них всё еще отражалось испуганное лицо Нади, строгое – Даши, и несчастное Ани, но кусочков было слишком много, слишком рябили они в глазах, заливая изображение своим синим, переходящим в фиолетовый, оттенком…
— Что же ты наделала, Аня! Что же… — Надежда бросилась на пол, стала руками собирать осколки.
— Не надо, Надежда Сергеевна! Поранитесь. Где у вас веник?
Даша огляделась.
— За кухонной дверью, — раздался голос Виктора. Тот, ни на кого не глядя, зашел в кухню, поставил в раковину стаканы и, закашлявшись, вышел.
… Аня, промчавшись мимо брата, рванула вниз по тропинке, к лесу. Там у неё еще с детства было секретное место, на дубе, где ветки расходятся вилкой и продолжаются хитрыми переплетениями прямо над прудом.
Девушка, ловко вскарабкавшись туда, села и, закусив зубами палец, заплакала.
— Ань! Анют, можно к тебе? — Виктор стоял внизу, задрав голову и прикрыв рукой глаза от солнца.
Они нашли это место с отцом, когда, устав от рутинного труда на стройке, решили сходить за грибами. О нём знали только Аня и Виктор. Даже Саше секретное место не показали…
— Нет, оставь меня. Я ненавижу её, просто до тошноты! Мы хотели ей угодить, а она нас грязью поливала, о морях мечтала! Вот пусть и катится теперь на свои моря, а мы и без неё справимся!
— Доча… Ну, доча… Не надо… Ты сейчас расстроена, испугана, поэтому говоришь всякую ерунду, — Виктор, не дождавшись разрешения, забрался наверх и сел рядом.
— Нет, я совершенно четко всё понимаю, папа! Пусть сгинет навеки!
Витя молчал, глядя, как дрожит на ветру дуб всеми своими могучими ветвями, как трепещут его листья, особенные, с дугами по краям, похожие на грушу. Россыпь желудей лежала внизу. Дуб уже попрощался со своими детьми, благословил их на продолжение рода, перестал быть им источником соков и защитником… Всё, они больше не с ним. Выживут или сгниют, прорастут или завянут – ему всё равно… Может, вот так тоже забыть Надю, перестать быть с ней одним целым?
Виктор слышал практически весь разговор. Он, прождав супругу у стола, решил помочь, да так и застыл, закрыв глаза и слушая бормотание женщин на кухне.
Он даже не взглянул на жену, и, кажется, чуть толкнул её руками на осколки, когда проходил мимо… Но нет, только показалось. Надя цела и невредима… Она врала, выкручивалась, придумывал поводы, чтобы ходить к другому мужчине. Он, тот, другой, видимо, тогда понимал её, а муж, Витя, нет… Неужели всё только из–за дачи?
Виктор усмехнулся. В то время он, действительно, как будто смотрел сквозь Надежду. Всё, вроде бы, было хорошо. Сын служит, дочка – умница, хорошо учится, Надя работает кем–то там и где–то там, Витя сам тоже доволен жизнью. И все довольны, значит… Эгоистично! Нет, но он же ради жены старался! Ему тоже трата таких денег, да и сил тяжело далась! Ради жены?
Витя задумчиво вздохнул.
Нет, ради себя он всё это делал. Хобби, увлечение, одержимость – вот чем обернулся для него дачный домик. О Наде он тогда думал мало. Даже, вот смешно, если она приезжала к ним с Аней на стройку, Виктор гнал её обратно в город, чтобы не мешалась…
— Пусть уезжает. Ты разведись с ней, слышишь?! Она тебе всю жизнь испортила. Прогони! — шипела Аня, разрывая на мелкие кусочки дубовый листок.
— Нет, Анютка, не смогу я… Не смогу без неё. Тогда я, и правда, её совсем забыл… А мама твоя такой человек, который без внимания, точно цветок без воды – вянет… Я сам упустил её. Во всём, что случается в семье, Аня, виноваты двое. Это кажется, что кто–то один, но нет, обязательно двое. И не будем жить прошлым! Сейчас у тебя и Сашки есть прекрасная мама, она любит, заботится о нас, искренне, совершенно точно тебе говорю! Ведь что–то заставило её тогда вернуться в нашу семью, а не уйти совсем!..
— Да просто тот мужчина дал ей понять, что никогда жену не бросит. Или просто не звал замуж, пользовался, а мать наконец–то это поняла, — покачала головой Аня.
— Не знаю… Она могла бы поехать за ним на Урал, найти, оставить при себе, но Надя так не поступила. Я должен верить ей, Ань. Ну я не могу иначе, понимаешь?!
— Нет, не понимаю. Через годик ей опять с нами надоест, опять потянет на что–то другое, на того, кто будет слушать её фантазии и кивать.
— Нет, Ань, не потянет. Больше я такой ошибки не сделаю!
— Зачем, папа? Она тебя унизила, высмеивала твои старания, а ты всё еще не выгоняешь её!
— Все мы делаем ошибки, дочка. Все – и ты, и я, и мама. Ошибки можно простить, а можно и обиду затаить. Любовь помогает прощать. Может, я рогоносец, может, наивный и глупый, но мне с твоей матерью хорошо. Было и было, быльём поросло. Надо жить дальше, вон, скоро уж я дедом стану. Не до разводов сейчас!
— Ты простишь её?
— Да. Кто без греха, Аня… Кто без греха…
— Ты знал обо всём этом раньше?
— Догадывался, ждал, какое решение она примет.
— Мне кажется, она не заслужила быть здесь!
— Да забудь ты про дачу! Аня, не в ней дело! Мы с мамой можем и уехать отсюда. Это ничего не поменяет. Мы решили быть вместе, значит, будем. Всё. Остальное не столь важно теперь!
Аня сокрушенно покачала головой…
…Елизавета Владимировна слышала, как плачет в доме Надежда, видела, как сидит за столом молодая, смотрит в одну точку и не шелохнётся, а Саша растерянно стоит рядом. Он уже всё знает и никак не может решить, что делать дальше – уехать ли им с Дашей или остаться. Мать он не винит. К ней он давно прохладен и ровен. У него своя жизнь, про неё и нужно думать.
Соседка пробовала позвать Александра, предложить помощь, но тот не обратил на неё никакого внимания…
… Вечером все собрались на кухне. То ли голод, то ли желание наконец посмотреть друг на друга собрали всех за одним столом.
Надежда и Даша постелили скатерть, разогрели мясо, вытащили из холодильника остатки обеденного пиршества. Ели молча и сосредоточенно, лишь изредка перебрасываясь короткими фразами.
— Спасибо, Надежда Сергеевна, я пойду, прилягу, — Даша, допив чай, встала и пошла в их с Александром комнату.
— Спокойной ночи, Даша. Саш, ты там окошко прикрой, наверное, дует… Ладно, извини, сами уже большие…
Надя виновато улыбнулась и кивнула.
— Мам, — Аня, точно задиристый цыплёнок, выпятила грудь, нахмурилась, — скажи, почему ты тогда не ушла от нас? Мне надо это знать! Только правду.
— Я испугалась потерять вас – тебя, Витю, Сашку, — навсегда. Потому что, когда ты уходишь в другую жизнь, из прошлой чаще всего забрать ничего не получается. Да и в новую жизнь меня никто не звал.
— А если бы позвал? — тихо просил Виктор.
— Нет, Витя, меня тогда позвал ты. И на этом всё!..
… Аня, обнимая своего друга, перетянутая страховкой и со шлемом на голове, стояла на краю моста. Внизу медленно перекатывала масляную воду река, лениво била в бетонное основание, откатывалась, брезгливо морщилась и накатывала снова. Друзья подбадривали Аню, а она, вцепившись руками в Егора, чуть дыша, ждала прыжка.
— Давай на «пять»? — предложил парень.
Аня кивнула, Егор стал отсчитывать, но на «три» вдруг рванул вместе с ней вниз, прижимая к себе ее руки и крича.
Они разобьются! Непременно разобьются! Вот сейчас разлетятся их руки, ударятся тела о воду, уйдут на дно, да так и не вынырнут!
Они летели и летели вниз и… Ничего не произошло. Егор по–прежнему был рядом, Аня по–прежнему была жива и здорова. Жизнь продолжилась, на миг воспарив над пустотой.
Аня доверилась другу, он не подвёл. Сначала вроде бы предал, не досчитал до заветной пятёрки, но потом всё равно заставил поверить себе.
Так, наверное, и Анины родители: их жизнь на миг повисла над пропастью, руки разжались, в душе родилось смятение, потом крик, но страховка и доверие друг другу спасли, остановили падение, помогли жить дальше. Любовь спасла, или они спасли её, тут уж как кому больше нравится думать…
— Знаешь, Егор, любовь – совершенно глупое чувство, лишенное логики и наивное, как ребенок! — Аня усмехнулась, — Но оно такое сильное, что способно вытащить из любой передряги… И никакие науки это не смогут объяснить…
— Ох, Анька! Какие науки! Ты посмотри, красота–то какая! А вообще, Анька Рюмкина, я тебя люблю. Это, получается, глупо?
Аня засмеялась.
— Конечно глупо! Но зато очень приятно!..
Аня вышла замуж через пять лет. Егор не стал её избранником. Но она не жалела об этом. Настоящая любовь бывает лишь раз, её нужно дождаться, а потом не упустить. У Ани получилось…