200 лет назад родился Иван Сергеевич Аксаков, "последний славянофил", сын известного писателя. Имя этого блестящего журналиста, публициста и общественного деятеля было очень популярно во 2-й половине XIX века как в России, так и за рубежом, особенно в славянских странах.
По окончании Училиша правоведения в 1842 году Аксаков становится чиновником Сената. Позднее переходит в министерство внутренних дел, разъезжает по России в составе различных комиссий. Астрахань, Калуга, Малороссия, Бессарабия, Ярославль. Свои впечатления от поездок он передал в письмах к родным, которые впоследствии вышли отдельной книгой. Это имело весьма печальные последствия. За смелое обсуждение в письмах к родным последствий европейских революций 1848 года и внутреннего положения в России Аксаков был подвергнут аресту III Отделением Собственной Его Императорского Величества канцелярии. Ему был предложен вопросник. С его ответами ознакомился сам император. Более того, Николай I сопроводил объяснения Аксакова собственными пометами и замечаниями. Но ответы Аксакова – это не просто некие показания или объяснения; это, прежде всего, программный документ славянофилов: "При Петре Великом верхние слои общества отчуждились от народа и поддались обаянию Запада, презрели коренные начала русской народности. Не одни художества и ремёсла были ввозимы в Россию!.. Нет! русские портные, по Своду законов, начали ссылаться на каторгу за шитье русского платья; русский язык был весь изломан , исковеркан и нашпигован иностранными выражениями. Администрация, с ее немецкими учреждениями и названиями, подавила жизнь своим формализмом. Чиновники были поставлены в неискренние и странные отношения к народу, которому было трудно не только понять, но и выговорить названия их чинов. Дворянство совершенно оторвалось от народа, присвоив своей жалкой цивилизации право: не верить, когда народ верит; не соблюдать уставы церкви, народом соблюдаемые; не знать языка, которым народ говорит".
И вправду, после Петра дворянство потеряло обший язык со страной – и в прямом и переносном смысле этого слова. Дворянство стало говорить по-французски, и русский язык, по Тургеневу, "великий, свободный и могучий", остался языком черни, простолюдинов.
Еще одна выдержка из ответов Аксакова III отделению: "Русское образованное общество жило заёмною жизнью, обезьянски шло за Западом и добровольно задавало себе пир в чужом похмелье. Народ, слава Богу, оставался тем же или почти тем же. Я говорю: почти, потому что пример разврата, нами подаваемый, начинает проникать и в села... Господин полон презрения к мужику. Вместо того, чтобы поучаться у народа его мудрости, он вступив на службу, готов сам поучать его по-своему и навязывать ему Бог знает какие, только не русские теории"...
Николай I внимательно ознакомился с ответами Аксакова. Поля вопросника испещрены пометками императора: "святая истина", "совершенно справедливо", "дельно". В общем, Николаю понравилась независимость взглядов Аксакова, его смелость. Он написал резюме начальнику III Отделения графу Алексею Федоровичу Орлову: "Призови, прочти, вразуми и отпусти". Однако чиновники решили перестраховаться: Аксаков был отпущен, но при этом взят под негласный надзор полиции...
В конце 1850-х годов Аксаков уходит в отставку и полностью отдается журналистике. Но его издания быстро закрывались властями. Хотя странно, что преследовали именно славянофилов.
Очень верно по этому поводу написал В.В. Розанов в "Опавших листьях": «Стоит сравнить тусклую, загнанную, "где-то в уголку" жизнь Страхова, у которого не было иногда щепотки чая, чтобы заварить его пришедшему приятелю, - с шумной, широкой, могущественной жизнью Чернышевского и Добролюбова, которые почти "не удостаивали разговором" самого Тургенева; стоит сравнить убогую жизнь Достоевского в позорном Кузнечном переулке, где стоят только извощичьи дворы и обитают по комнатушкам проститутки, - с жизнью женатого на еврейке-миллионерке Стасюлевича, в собственном каменном доме на Галерной улице, где помещалась и "оппозиционная редакция" "Вестника Европы"; стоит сравнить жалкую полужизнь, - жизнь как несчастье и горе, - Кон. Леонтьева и Гилярова-Платонова - с жизнью литературного магната Благосветлова (Розанов замечает: в кабинет этого неумытого нигилиста вела дверь из черного дерева с золотой инкрустацией, перед которой стоял слуга-негр)...
Стоит сравнить, чтобы понять, что нигилисты и отрицатели России давно догадались, где "раки зимуют", и побежали к золоту, побежали к чужому сытному столу, побежали везде с торопливостью неимущего - к имущим...
Я понял, что в России "быть в оппозиции" - значит любить и уважать Государя, что быть "бунтовшиком" - значит пойти и отстоять обедню...
Потом эта идиотическая цензура, как кислотой выедающая "православие, самодержавие и народность" из книг; непропуск моей статьи "О монархии", в параллель с покровительством социал-демократическим "Делу", "Русскому богатству" etc. Я вдруг опомнился и понял, что идет в России "кутеж и обман", что в ней встала левая "опричнина", завладевшая всею Россиею...
К силе - все пристает, с силою (в союзе с нею) - все безопасно: и вот история нигилизма или, точнее, нигилистов в России...».
Почему, задается вопросом Розанов, нигилист Благосветлов не был гоним, а славянофил Аксаков гоним был? Ответ на этот вопрос неоднозначен...
Аксаков подвергался нападкам как справа, так и слева. Он, с одной стороны, выступал за уничтожение административного контроля над печатью; с другой стороны – критиковал революционное студенческое движение, так называемую либеральную общественность. Впрочем, западники все-таки признавали за Аксаковым и славянофилами правоту. В.П. Боткин писал: "Славянофилы выговорили одно истинное слово: народность, национальность. В этом их великая заслуга. Они первые почувствовали, что наш космополитизм ведет нас только к пустомыслию и пустословию"...