Повесть случайного попутчика.
Мы с Колей опять перекурили… И я невольно отметил такую характерную для него особенность. Когда мы выходили покурить в холодный тамбур, в который изо всех щелей задувало снежной нетающей пудрой под остервенелый лязг перемороженного железа, Коля всегда молчал. Он молчал, отвернувшись от меня к слепому заиндевелому окну. Медленно и глубоко затягивался, и в простуженном оконном стекле ярким угольком отражался ядовитый кончик его сигареты. А потом, также медленно он выдыхал, пуская длинную и густую струю сизого табачного дыма прямо в лицо в своему отражению. Он что-то вспоминал, над чем-то раздумывал и что-то взвешивал в голове. А дым в это время, пока что неостывший, плотной пеленой, словно кусок грязного полотна, полз по стеклу наверх, к потолку. Там он клубился, сбивался в плотную вату и пытался затмить собой колеблющийся свет простуженной лампочки. Но тут же, подхваченный сквозняком, он испуганной крысой бросался к стене и просачивался сквозь широкую щель наружу. Коля выкуривал лишь пол-сигареты. Потом остервенело гасил её в переполненной засмоктанной алюминиевой пепельнице, разбрызгивая вонючую и горькую табачную крошку и, повернув ко мне усталое лицо, с извиняющимся видом произносил:
- Ну? Готов? Пошли…
В ответ я молча гасил свою «кислородную палочку» и мы выходили из тамбура в коридор, от тепла которого было очень приятно жмуриться и поёживаться, запуская под остывшую футболку сонный уют. На цыпочках, чтобы никого не потревожить, мы озябшими ужиками с тихой радостью вползали в купе и рассаживались по своим местам. Кратко, по-мужски, всего парой ударов взбивали продавленные подушки, прислоняли их к холодной стенке и тут же, без бульканья – на два жизнеутверждающих всплеска – отправляли водку по стаканам. Именно в эти минуты нашего отступающего окоченения тёплая водка казалась особенно вкусной и полезной. И тост: «Господи, прими за лекарство» был как никогда актуален и своевременен.
- А ты знаешь, Лёха? – сладко занюхав кусочек недоеденной «чернушки», Коля прошептал заговорщицким тоном, - а ведь жёнушка-то моя, оказывается, готовилась меня встречать в тот вечер. На машине в двадцать два часа – прямо на вокзале. А я, такой негодяй и подлец, обманул её и приехал домой аж в восемнадцать. Какой пассаж! Правда она собиралась меня встречать на грузовичке – на хлебовозке «Газели». Интересно! Где она меня рассчитывала разместить? В кузове на полочках в виде разделанных культяпок что ли?..
- С чего это ты взял, Колян? – я усмехнулся, и ещё раз плеснул лечебно-хмельной отравы в наши стаканы, чтобы окончательно согреться, - и откуда ты взял, что тебя встречали бы на хлебовозке?
- Так об этом я узнал гораздо позднее… и не от жены, но об этом – немного позже. Короче. Далее было, как в пошлом анекдоте про мужа, внезапно возвратившегося из командировки. Открываю это я дверь! И! Здрасте! Пожалуйте бриться! В длинный коридор из большой комнаты вдруг выпархивает, пардон за выражение, моя жена. Дрожащими руками пытается завязать кушачок на халатике и вдруг стремительно бросается на меня с объятиями. Даже целуется, чертовка, стараясь удержать своими жаркими, но чужими ладонями моё лицо, сама при этом негромко повторяя: «С приездом, дорогой».
Слышать это лицемерие было неприятно. Более того, скажу откровенно, было даже противно – тут дело нечисто. Знает кошка, чьё мясо съела. И я её так легонечко отстраняю от себя и вижу, как в коридор вплывает нечто с испуганным лицом и выпученными глазами. В халате и домашних тапочках. Так сказать, обживается в моём же доме и в моей же домашней одежде, которая на несколько размеров ему велика. Это нечто и называлось «дядей Женей». Такой плюгавенький и субтильный пацанчик лет двадцати-двадцати двух. Костлявый и угловатый. Да и физиономия его оставляла желать лучшего. Было видно, что папа с мамой не особо старались, когда ваяли своего сынишку, наверняка делали его впопыхах, без любви и без особого старания. При виде его я даже несколько оскорбился. Ну ведь ничего примечательного или выдающегося. Признаться, моё воображение вырисовывало несколько иной образ дяди Жени. Высокий, статный, с бицухами-банками и кубиками на животе, и ещё красив как молодой Кентавр и с толстым бумажником в придачу. А тут стояло хилое создание… И из-за него моя дочка вынуждена была днями и неделями одиноко сидеть в пустой квартире. И физиономия этого создания была… Короче с такой репой легко быть поборником морали – мало кто соблазнится на этакий сарказм природы. Но «бывшая» соблазнилась. И скорее не на него самого, а на то, что у него было кроме «хлебовозочной Газели». Ведь жена всегда отличалась этакой алогичной особенностью - ради пресловутой выгоды в гривенник была готова потратить на это червонец. И пускай, что уродец. В конце концов с его угреватого лица ей воды не пить. Здесь у неё особая любовь – с интересом и явной материальной выгодой – наверняка сынок богатеньких родителей. Этот сосунок ещё по годам ничего не мог успеть заработать и накопить. Так что, скорее всего, сидит он на иждивении у родителей и вдруг попытался выпорхнуть из теплого родительского гнезда на. А на воле тут же «моя» хитролисая женушка его - цап-царап своими острыми коготками. И тут же, для пущей надёжности, чтобы не вырвался тут же допустила до своего тела. Верный и надёжный способ привязать неискушённого прыщавого юнца, который привязывает крепче любого корабельного каната. А тот и рад радёшенек всё ощутить и попробовать «на натуре» и вживую, а не «на сухую» передёргивать затвор при просмотрах украдкой журналов для взрослых, да секретных видеокассет без названия. Влип цыплёночек по самые свои помидорки и даже не догадывается пока - во что.
Заметив мою безучастную грусть на лице от таких размышлений и не уловив в поём пассивном поведении никакой агрессии, «жена» немного отстранилась от меня и слегка успокоилась. Почувствовав свою абсолютную безнаказанность и полную уверенность в благополучном исходе сегодняшнего вечера она, всё также ярко улыбаясь лампочкой Ильича, театральным приглашающим жестом повела рукой в сторону дяди Жени и нараспев, ни капли не смущаясь, произнесла:
- Вот познакомься! Это друг нашей семьи, Евгений!
С приторной улыбкой на лице я наконец снял с плеча тяжеленную сумку и с глухим стуком поставил её на пол, слегка нагнувшись. Выпрямился и осторожно шагнул навстречу с приветственно протянутой рукой якобы для рукопожатия, показывая всем своим видом покорное дружелюбие и вялую безобидность.
И этот шибздик-лобзик, тоже наполнился уверенностью, что всё обошлось и, широко улыбнувшись с открытым забралом победителя рыцарского турнира тоже шагнул навстречу, протягивая руку для рукопожатия. Сейчас ему только широкополой шляпы с плюмажем не хватало. Ну прям настоящий Шарль Ожье́ де Батс де Кастельмо́р, шевалье Д’Артаньян в чужом домашнем халате, вместо мушкетёрского плаща, да в тапочках вместо гордых вальяжных ботфорт. И тут к своему отвращению я вдруг разглядел его щербатые от подростковых угрей щёки, на которых пожухлой болотной травкой то тут, то там пучками чернели гадкие недобритые волоски. Непропорционально большой лоб, весь в угрях и какой-то мелкой чёрной сыпи, маслянисто блестел, бликуя от света лампочки. Узкий крючковатый нос и глаза. Такие серые пустые и словно выцветшие на солнце, в которых читался испуг и надменность – вот, мол, как я уделал тебя, рогоносец-неудачник: отбил красавицу-жену. Этот «удачливый конкурент» был абсолютно уверен в своём гениальном триумфе и моём позорном фиаско. И что я весь такой разбитый и униженный тут же развернусь и выйду под холодный осенний вечер переживать свой позор. И поэтому он сделал ещё один, как ему почудилось, шаг триумфатора к «поверженному сопернику».
Правда вполне естественный ответ на сие приветствие стал неожиданностью не только для Женечки и для «жены», но и, чего уж там греха таить, даже для меня самого. Честно говоря, я сам не сразу сообразил, что же произошло. Не сообразила и жена. Внезапный охающий всхлип триумфатора, почему-то моментально исчезнувшего с экрана, распахнутые крылья мушкетёрского плаща, да нелепые брызги тапочек-ботфорт с последующим грохотом упавшего на пол тела.
- Чёрт! Что же произошло? – подумал я, потирая саднящие костяшки кулака. Взглянул на них – покраснели, - вот же чёрт (повторился), оказывается, я неплохо приложился и влепил качественную плюху горе-любовнику. Я ударил его кратко, но сильно и чисто инстинктивно, совсем без злобы и даже без досады. Просто так надо было - по законам этого пошлого жанра: муж, внезапно возвратился домой из командировки. Вот и получай каждый персонаж - по своему сюжету!
Повторюсь, что удар… да какой-там удар… просто сильный и неожиданный тычок в эту самоуверенную прыщавую репу, произошёл чисто автоматически. И не потому что это туловище испачкало своими сальными железами мой любимый халат, и запустило свои грибки в мои тапочки, и даже не потому, что он заставил меня спотыкаться в прихожей о мои же собственные рога. А просто так – по законам банального мелодраматического жанра. Есть счастливый любовник, есть внезапно вернувшийся муж. Чем не банальная ситуация. Значит, должна быть, и банальная развязка с обязательным мордобоем. Я тогда даже немного испугался – не пришиб ли я ненароком эту инфузорию в чужих тапочках. Но нет, всё обошлось. Причём не без доли комичности. Блин, как в кино. Точно – Санта-Барбара отдыхает!
Когда дядь Женька контуженной жабой плюхнулся спиной на пол, жена приглушённо… не завизжала, а как-то непонятно застрекотала, словно стрекоза, офигевшая от внезапно пойманного огромного комара, который не помещается в её челюсти. После чего она распахнула настежь дверь детской комнаты и, нырнув туда, опять же театрально запричитала, пугая нашу дочку:
- Ты только посмотри, что вытворяет твой отец! Вот ты любишь его, а он жестоко избивает ни в чём не повинного человека.
Надо отдать должное – жена старалась на славу и даже сам Константин Сергеевич не удержавшись, смог бы прослезиться, и, сняв бы с носа своё знаменитое пенсне, произнёс бы альтернативное: «Ох, как верю!». Ах! Как она тогда показательно выла, заламывала руки над распростёртым угловато-костлявым телом прыщавого любовника, который беспомощно барахтался контуженной осьминожкой в полах домашнего халата, беспорядочно шевеля своими ощущалами.
На шум из детской комнаты, словно из мрачной пещеры, длинноволосой голубоокой принцессой выскочила дочка Анечка, и тут же обняла меня. Я едва успел присесть перед ней на корточки. Мы так всегда с ней общались прежде – только на равных – на одном уровне глаз, откровенно и с любовью. Не обращая никакого внимания на истеричную репризу своей мамашки, она обвела мою шею своими тоненькими прозрачными ручками с такой силой, что у меня аж что-то щёлкнуло в затылке, и горячо прошептала на ухо:
- Папочка я так тебя ждала! Я так по тебе соскучилась!
В это время Женя-лобзик более активно стал подавать признаки жизни, хотя и продолжал всё ещё лежать на полу, испугано вращая глазами. Он тоже не понял, что же с ним произошло. Во всю его щёку, медленно наползая на глаз назревал вкусный и качественный флюс. Всё шло по законам пошлого жанра. Назвался груздём – полезай в кузовок. Выдвинулся в любовники – будь любезен получить соответствующую награду и привилегию! А этот дурачок классиков-то не читал… У кого это точно отмечено, что и кроткого человека можно довести до бешенства? Не знаешь, дядь Жень? Кажется, у Островского из пьесы «Бесприданница»? Читай классиков, дядя Женя. Они иногда сеют разумное, доброе и местами вечное. Глядишь, и сам целее будешь.
Чтобы не пугать и не шокировать ребёнка, я встал с корточек и со словами: «Я сейчас к тебе приду, моя капелька-Капитошка», вернул её обратно в детскую, осторожно прикрыл дверь и обернулся к медленно поднимающемуся на тощие ноги Женьке.
- Уходи отсюда, пока цел. И знай. Эту дюлину ты получил не за то, что переспал с моей пока ещё официальной женой. Развод с ней уже дело решённое, и даже не за то, что ты испоганил мои домашние вещи. Ты получил по морде за то, что из-за тебя, дурака, моя родная дочь подолгу и часто оставалась одна-одинёшенька без материнской заботы. Пошёл вон, сучий потрох.
Но дальше случилось совсем уж смешное и прикольное. Жена решила усилить (другое слово здесь неуместно) своё театральное представление по всё тем же законам драматического жанра. Она, всё также громко поскуливая, забежала на кухню и зашумела ножами, вилками и прочими столовыми предметами. Вскоре она выскочила к нам в коридор с кухонным ножом наперевес. Знаешь, такой – мельхиоровый, жутко тупой с несколькими зазубринками, которым даже киселя без особой сноровки не распилить. Женька уже стоя с недоумением следил за эволюциями своей пассии. Я перехватил его вопросительный взгляд и усмехнулся: «Ну, шибздик, держись за свои болты и гайки – сейчас начнётся второй акт драмы – «показательное выступление»!
Заметив мою усмешку и женькино недоумение, "жена" опять завизжала в очередном приступе театрального оргазма, размахивая тупым столовым предметом, хотя к ней в тот момент никто и не думал приближаться:
- Не подходи ко мне гад, не подходи! Я что-нибудь с собой сделаю!
В это время дочка приоткрыла дверь, выглянула на крики матери и с каким-то выражением лица, отражающим смиренное удовлетворение от всего увиденного, стала следить за ней, словно радуясь, что «бумеранг вернулся». Анечка стояла в дверях комнаты и настороженно улыбаясь смотрела мать, бьющуюся в «мельпоменской» показушной истерике.
- Отдай нож, дура! – сказал я, протягивая руку к нашей «актрисе», - перестань паясничать и пугать ребёнка.
«Жена» же, завидев, что её выходка не нашла сочувствия и какой-либо реакции аудитории, в последнем приступе театрального экстаза бросилась к ванной, резко открыла дверь, заскочила внутрь и закрылась на щеколду изнутри.
- Я сейчас себе вены вскрою! - раздалось из-за двери жалобно-решительное, но всё же - театральное.
Дочка равнодушно развернулась и прошла вглубь комнаты. Женя в молебном страдании перетаптывался с ноги на ногу, потирая раздувавшийся под глазом вкусный флюс. Я же подошёл к двери и как можно слащавым голосом наставителя-экскурсовода, громко произнес в щель двери:
- Нож у тебя тупой и вены ты себе не вскроешь. Но если ты себя всё же порежешь, то не забудь открыть тёплую воду и опусти под струю руку, чтобы кровь не сворачивалась. Тогда ты, может и кончишься, а иначе у тебя ничего не выйдет!
И тут же повернув голову к застывшему в замешательстве подбитому Женьке я также слащаво и громко, чтобы за дверью и сквозь шум воды обязательно услышали, произнёс:
- Вот это тебя ждёт в будущем, если ты от неё не сбежишь.
В ответ на это из-за закрытой двери, сквозь шум воды, раздался звон столового ножа, брошенного в пустую раковину. Громко и с остервенением щёлкнул шпингалет и дверь распахнулась. В проёме стояла «неоцененная актриса», злобно сверкающая глазами, преисполненными животной ненавистью и, вопреки всем предположениям, вовсе не заплаканная и не растрёпанная. Кажется, вместо самоубийства, она наоборот, с визгами и стонами интенсивно занималась своим макияжем, поправляла причёску. Причипуривалась, короче. Выскочив из ванной она прокричала мне прямо в лицо, сорвавшись на фальцет, и едва сдерживая себя от яростного искушения вцепиться мне в лицо длинными накрашенными ногтями:
- Ты – гад! Я ненавижу тебя! С первого дня ты мне портишь жизнь! Я тебя ненавижу! Женька! Собирайся! Скорей! Мы уходим отсюда!
Я сочувственно посмотрел на притихшего и совсем обалдевшего от увиденного и услышанного Женьку. Ко всем ранее обнаруженным недостаткам теперь прибавилось ещё несколько – он стал жалок, беспомощен и безропотен. В тот момент он был очень напуган, как ребёнок, так что его пришлось даже несколько приободрить и встряхнуть - только ради мужской солидарности и по законам теперь уже комедийного жанра:
- Ну, Женька! – уже с откровенной издёвкой произнёс я, чувствуя прилив волны какого-то непонятного облегчения и лёгкой эйфории, - крепись, герой. Ведь именно этого ты желал? Не так ли? Держись и не дрейфь! Это представление разыграно специально для тебя! Мне эти выпендроны уже не интересны! Так что будь готов всё это терпеть в дальнейшем в своей семье, если, правда, захочешь жениться на этой..., и я тебе искренне сочувствую, понимаю и в некоторой степени уже скорблю по твоей судьбе.
Женька от удивления аж рот раскрыл, а «жена» увлекла за рукав халата испуганное туловище своего горе-любовника в большую комнату. Дверь хлопнула и всё затихло. Я же, снял верхнюю одежду, которую впопыхах и в погоне за соблюдением законов разномастных жанров даже не успел снять с себя. Жарковато что-то сегодня у нас в доме. Занёс на кухню тяжелую сумку с продуктами, достал из неё упакованную в пластиковый пакет игрушку, специально купленную для Анютки ещё на Московском вокзале в Питере и зашёл в детскую. Прикрыл дверь. Завидев меня, Анечка оставила свои куклы, и подбежала ко мне. Я опять едва успел присесть перед ней на корточки. И она снова крепко обняла меня за шею:
- Папочка, я так скучала! Я тебя люблю-прелюблю! Забери меня к себе!..
В это время послышалась возня в коридоре и приглушенное шипение двух голосов. Вскоре входная дверь хлопнула и всё стихло. Наконец-то мы с дочерью остались одни. Доченька ещё долго так стояла, крепко сжимая своими тоненькими тёплыми ручками мою шею, совсем не обращая внимания на мой подарок, который безмолвно лежал в пакете на полу, ожидая своего праздничного часа. А я всё так и сидел на корточках и широкой рукой нежно гладил по хрупкой спинке моего самого дорогого и преданного человечка на Земле. Так я был готов стоять с Анечкой хоть целую вечность и ещё несколько минуток. Немного погодя, Анечка отпустила меня и наконец посмотрела на лежащий на полу мой подарок. К моему искреннему удивлению, она не бросилась к нему и не стала пытаться как-то распаковать его. Вместо этого дочка быстренько и, я обратил на это особое внимание, на цыпочках подбежала к закрытой двери. Отворила её и с опаской выглянула в коридор. Посмотрела по сторонам, и опять-таки на цыпочках пробежала на кухню.
- Это ж надо так было выдрессировать ребёнка, чтобы он боялся выходить из своей комнаты и ходил бы по квартире с опаской и только, когда никого нет дома, - так мне подумалось, совсем ошарашенному от увиденного.
Анечка вернулась в комнату с большим кухонным ножом. Самостоятельно взяла одной ручкой край пакета, где он был завязан в узел, и с сосредоточенным видом стала пилить ножом пакет. Нож был тупой, и поэтому я взялся ей помочь, отмечая с удивлением про себя, что ребёнок уже вёл себя как самостоятельный человек, привыкший надеяться только на самого себя. За такой краткий период в Анечке произошли удивительные перемены, от которых у меня защемило болью в сердце. Достал из пакета белого мишку с сердечком и красным бантиком, и отдал его Анечке. Мишка был небольшой, всего в половину роста дочки мягкий, нежный и совсем не тяжёлый.
- А что здесь написано? – спросила дочка, разглядывая на сердечке незнакомые английские буквы.
- Я тебя люблю, - перевел я.
- И я тебя очень люблю, папочка. Теперь мы с мишкой будем вместе всегда! Как с тобой! Правда?
И что я мог на это ответить дочке? «Да конечно, так и будет» - но это ложь. «Нет, заинька, моя. Ты же видишь какая твоя мать шалава, поэтому я с ней не могу жить и тебе придётся редко со мной видеться?» - не могу этого сказать моей любимой капельке. Чёрт возьми. Сколько же неприятных патовых ситуаций возникает при общении с детьми из-за глупостей взрослых! Поэтому я ничего не ответил, а только, широко улыбнувшись, встал и подошёл к раскладному спальному креслу. Сел в него. Дочка тотчас вместе с мишкой радостно забралась ко мне на колени и, не выпуская из рук пушистого подарка, заговорила. Я молчал, а Анечка, посапывая мокреньким носиком, всё рассказывала и рассказывала мне, что же ей пришлось пережить за эти месяцы.
Как она очень часто и подолгу оставалась дома одна. Это происходило каждые выходные. Порой мама приводила её вечером в пятницу из детского садика и тут же уходила из дома, оставляя дочь одну, снабдив её на прощание лишь необходимыми указаниями и инструкциями, как себе разогреть поесть. Телевизор не включать, а можно слушать пластинки или радиоточку. Возвращалась же «заботливая мамулька» поздно вечером в воскресенье или рано утром в понедельник, чтобы разбудить дочь, одеть её и «сдать» в детский садик. И теперь Анютка ненавидит выходные дни, и полюбила ходить в детсадик, где ей было хорошо, весело, и она не чувствовала себя одинокой и брошенной. Из детского садика её чаще всего забирала мама, одна или с дядей Женей. Но иногда в детский сад приходил дядя Женя один без мамы. Дядю Женю она боялась и ненавидела, и поэтому всегда пряталась от него либо в пустом шкафчике в раздевалке, либо под кроватью в спальном помещении. И тогда воспитателю приходилось выуживать её оттуда то за руку, то за ногу, чтобы отвести в раздевалку, заставить её одеться и пойти домой с чужим незнакомым дядей из уже опустевшего детского садика. А дома за такую «неподобающую» и дерзкую выходку Анютку неминуемо ожидал страшный нагоняй от мамы. Оказывается – это так мамка занималась воспитанием дочери. Меня особо дико возмутило, когда Анечка шёпотом и только на ушко призналась, что оказывается мать изо всех сил пыталась заставить Аню называть чужого дядьку папой! Это когда у нас развод даже не был оформлен по закону! Анечка же своенравно отказывалась это делать, за что ей прилетало не только от мамы, но ещё и от этого злобного чужого противного и некрасивого дядьки.
Когда она мне всё это рассказывала, я в бессильной ярости невольно сжимал пальцы в кулаки:
- Ну только попадись мне на глаза, прыщавый ублюдок! Я отхайдокаю тебя до полусмерти. Я отобью у тебя желание бить чужих детей! Ты у меня навсегда утратишь возможность размножаться! Как же посмел поднять руку на чужого ребёнка? На мою дочь!
От этих яростных мыслей меня отвлекла Анечка, которая теперь со смехом рассказывала, что этот дядя Женя такой у мамы неумёха:
- Когда у нас потёк кран в ванной, то вместо того, чтобы его починить, он разбил раковину, и потом всю ночь её склеивал. Но так ничего и не отремонтировал. И теперь, чтобы помыться, мы повязали на кран тряпочку, чтобы вода не брызгалась. Умываемся мы теперь только холодной водой. А чтобы помыться, надо сначала подставить кастрюлю или тазик, а горячая вода теперь открывается специальным краном в туалете. Я тоже этому научилась, а то однажды меня мама сильно наказала, что я не закрыла воду, и она в ванной залила весь пол и палас в коридоре. Но я же не знала…
- Пойдём посмотрим, доца моя, - я нашёл относительно мирный и рациональный выход своей ярости, - посмотри, что там учудил этот дядька Женька.
И Анечка, соскочив с моих колен, аккуратно усадила мишку в кресло, приказала ему сидеть смирно и никуда не отлучаться, затем взяла меня за руку и повела к ванной комнате. Теперь совсем уже без страха и опасения, как прежде.
Я вошёл в ванную и всё понял. Правда, первое, что пришло тогда на ум, так это искреннее удивление: как моя жена, такая красивая и статная, постоянно набивающая себе цену, перебиравшая столькими любовниками, вдруг ни с того ни с сего повелась на этого плюгавого, уродливого, прыщавого недоросля, мало того, что криворукого и бестолкового, так ещё к тому же и морального урода, если он позволяет себе подымать руку на беззащитного ребёнка. В тот момент я вдруг неожиданно для себя обрадовался! Действительно, это хорошо, что сейчас этих двух уродов не было рядом, а то, может быть, из-за них я бы не ехал сейчас в поезде и не разговаривал с тобой, а валил бы где-нибудь лес или махал бы киркой на руднике осуждённым за убийство или нанесение тяжких увечий двум и более лицам в состоянии аффекта. Ну ладно, этот прыщавый дегенерат, был чужим, никогда не имел детей и не ведает отцовского счастья, может поэтому он обижал чужую маленькую беззащитную девочку. Но почему же родная мать не заступалась за родную дочь, которую сама же носила под сердцем все девять месяцев? Она же ночами не спала, кормила грудью, переживала за её здоровье, когда та болела! Страдала! Каким же надо быть моральным уродом, чтобы этим пренебрегать или вовсе позабыть? Эта вопиющая несуразица напрочь отказывалась укладываться у меня в голове. Как же может мать относиться к своему родному ребёнку словно к приёмному. Хуже мачехи, ей Богу! Это же до какой степени, оказывается, надо было ненавидеть меня, что она теперь мстила мне через нашу же дочь!? Она никак не могла простить мне, что Анечка всегда меня любила, что я всегда с ней общался как равный с равным, с уважением и ни в коем случае не унижая эту маленькую капельку-Капитошку ни словом ни тем более, физическим наказанием. Мать иногда позволяла себе подобные крайности, за что всегда получала от меня выговоры и увещевания никогда так не делать. А у той в ответ на это лишь росла извращённая ревность и злость, что Анечка очень любит и даже боготворит своего папу, в отличие от мамы. Особенные, тихие приступы ревности и раздражения захлёстывали жену во время ежевечерних игр и развлечений с нашей дочерью, когда Анечка, словно мартышка-игрунок ползала по мне, как по дереву. Именно эти минуты безудержного счастья и веселья очень раздражали такую всю правильную и безупречно чопорную жену. Как там сказано у Лопе де Вега: «Всегда надменна красота… да, но жестокость некрасива».
Теперь стало предельно ясно, что такое поведение жены вызвано тем, что она никогда меня не любила. Более того, с годами у неё возникли чувства, похожие на ненависть, впрочем, надо отдать ей должное она смогла наконец-то вызвать у меня такие же ответные чувства. И как с такой стервой можно было профукать столько лет зазря?
С такими мыслями я стоял в ванной и рассматривал следы активной деятельности угреватого любителя острых эротических приключений. Раковина и в самом деле теперь состояла из трех огромных кусков, слепленных клеем «Момент». Это ж надо быть таким тупорылым! Этот прыщавый пень, которому смазливая тётечка явно не спроста открыла доступ к своему телу, в состоянии крайней экзальтации решился в чужой квартире проявить себя ещё и хозяином, и попробовал отремонтировать протекающий кран.
- Так чего он там учудил? – нетерпеливо спросил я Николая, - он что, психанул и в приступе бессильной ярости раздолбал раковину?
- Да проблема не стоила, как говорил Горбачёв ни ломаного яйца, ни выеденного гроша. В вентиле горячей воды смесителя прохудилась прокладка.
- Всего-то?
- Ну! – Колька достал из пачки папиросу «Беломора» покрутил её между пальцами и положил на столик. В задумчивости посмотрел, как папироска мелко подрагивает и продолжил, - золотники же в кране имеют обратную резьбу, чтобы открывая кран не открутить и его, поэтому золотник надо было откручивать по часовой стрелке. Так что самая большая проблема была не в прокладке, в этом маленьком колечке, и не резьбе, а в тупой башке этого пентюха. Судя по насмерть сточенным граням золотника и по погнутой рукоятке разводного ключа, дядь Женя навалился всем телом на ключ, стараясь открутить вентиль, хотя на самом деле он его ещё сильнее закручивал. Ну, ключ возьми, да и сорвись всей тяжестью этого флегматика на несчастный фаянс. Вот раковина и раскололась. Жаль, что не порезала осколками все причинные и плебейские места этого дегенерата, которому хватило только ума и сообразительности склеить всё это при помощи клея «Момент». Ну и понятно, что такой раковиной уже было опасно пользоваться – в любую минуту от горячей воды эти куски могут отклеиться и своими острыми краями покалечить. Да и чёрт бы с ним, если бы они покалечили этого дебила или его любовницу. От этого могла бы пострадать и дочь.
Конечно же, я достал из-под ванны необходимый инструментарий, запасные части от смесителя и прочие водопроводные приблуды. Через пару минут отремонтированным смесителем с новым золотником и новой прокладкой можно было спокойно пользоваться, не бегая теперь для этого в туалет и не нырять под унитаз, чтобы открыть основной вентиль. За этими манипуляциями я более-менее успокоился и пришёл в себя. Всё это время моего священнодейства Анечка с восхищением смотрела, как её папка умело и быстро всё смог отремонтировать.
- Завтра мы с тобой вместе сходим в магазин и купим новую раковину, которая тебе понравится.
- Ага! - хлопнула своими пушистыми ресничками доца, - а можно купить синюю?
- Можно!
- А зелёную?
- Да хоть розовую! Обязательно купим, какую ты захочешь.
В очередной раз одержав победу над своенравной сантехникой, мы прошли в большую комнату, плюхнулись на диван и включили телевизор.
- А мама говорит, что без её разрешения включать телевизор нельзя, а то она опять меня накажет.
- Дома всегда папа главный, - отрезал я, - и поэтому мама у нас будет спрашивать разрешения включать телевизор. И ты вот так днями напролёт, когда была одна, так и сидела без телевизора?
Анечка молча кивнула головкой и стала разглаживать бантик у своего мишутки. Она это делала с таким равнодушным видом и так обыкновенно, что у меня вновь защемило сердце:
- И не смотрела ни фильмов, ни мультиков?
Она опять молча отрицательно помотала головой. Равнодушно и безучастно так, словно ей было всё равно и ни капельки не интересно. Вот же, блин, как же они затравили ни в чем неповинное дитя! Двое взрослых против шестилетнего ребёнка! Деспоты просто с диким комплексом неполноценности!
И тут мне попался на глаза телефон. И я решился позвонить. Не знаю зачем и почему, но дрожащие от волнения и злости пальцы сами попадали в нужные отверстия на диске, набирая нужный номер.
Услышав мой голос, на том конце провода тёща необычно холодно меня поприветствовала, типа «вернулся наконец», словно я был в длительном запое или загуле. Это меня оскорбило и даже подстегнуло, и поэтому я принялся выговаривать ей про всё, что вытворяла без меня её дочь с её же внучкой. Даже спросил с укором:
- Почему же Вы не могли хотя бы забрать к себе внучку, пока Ваша же дочь пропадала в очередном блудливом угаре с поиском нового завидного жениха?
- Николай! – наставительно оборвала меня тёщенька, - только держи себя в руках! Это я ей посоветовала развестись с тобой, и убедила её в том, что ты ей – не пара, и чтобы она нашла более подходящего.
- Так радуйтесь! Вам это удалось! Она нашла весьма подходящее ей прыщавое ничтожество, которое позволяет обижать и унижать моего ребёнка, кстати, Вашу внучку. Настолько подходящее, что оно даже не может отремонтировать водопроводный кран, а только разрушает сантехнику в доме? Вас всех это чудо природы, с лицом, не обезображенным интеллектом, абсолютно устраивает? Да, наверное, Вы правы - на фоне его субтильности Ваша дочь действительно выглядит записной красавицей и местами эрудированной.
Меня понесло! Ещё немного, и я выскажу ей всё и даже больше, что накопилось у меня в душе и на сердце за все эти года. Но тёща оказалась прозорливой и, сухо промолвив в ответ: «Вот сейчас я уверена, что вам надо разводиться», тут же бросила трубку.
Теперь стало ясно, почему тёща, вроде бы как из союзника, который когда-то вставал на защиту внучки, в одночасье стала моим лютым врагом, и отныне искренне и люто возненавидела зятя. Два сапога – пара, и оба – на левую ногу. Она сама всё увидела и поняла, какого Минотавра она вырастила и воспитала. Видя результат своих роковых ошибок, она никак не могла простить правоты тому, кто обнажил эти ошибки и указал на их уродство, указал мягко и нежно, без каких-либо намеков на дурную наследственность. Сказать по совести, было бы странным ожидать, что в той семье, где в первую очередь царит лицемерие и равнодушие, где во главе угла стоят товарно-денежные, а не душевные и сердечные отношения, может быть воспитана искренняя, добрая, честная и готовая на самопожертвование личность. Ну как бы то ни было, но я искренне хотел вырвать из этого порочного круга свою единственную дочь. И в те минуты мне было очень хорошо, когда рядом со мной сидела роднулечка-дочка, обнимающая большого белого мишку с красным бантиком на шее. Я был по-настоящему счастлив от того, что мы сейчас только вдвоём сидим дома: я и моя дочь, и нам никто не нужен. Я уложил Анечку спать, прочитав сказку на ночь и рассказал немного о себе. Как и где я работал, и как я скучал по ней и как я её очень люблю.
Дочка уже безмятежно посапывала в подушку, чему-то улыбаясь во сне, крепко прижимая плюшевого мишку, когда где-то около полуночи в квартиру вернулась псевдо жена. От неё слегка несло алкоголем и противно тянуло вонючим куревом. Её слегка затуманенный взгляд выражал полнейшее равнодушие к окружающей обстановке и обречённость, а по лицу блуждала потерянная улыбка. В коридоре она молча сняла с себя верхнюю одежду, боясь встретиться со мной взглядом.
- У-у-у, - негромко, чтобы не разбудить Анечку, протянул я, - судя по всему, сбылась мечта: задрипанная шапка наконец-то нашла своего Сеньку. Поздравляю! Уровня твоей деградации даже я не смог предсказать. Если ты меня хотела этим поразить, то можешь гордиться – тебе это удалось.
- Всё, что ты сейчас произносишь и будет произнесено позже, я отношу лишь к твоей досаде и бессильной злобе, - сухо ответила она, просачиваясь между мной и стеной в комнату.
- Да ты права, - пропуская в большую комнату, я с лёгкостью подтвердил её гипотезу, - я действительно бессилен в своей злобе и ненависти к тебе и твоему любовнику. К тебе, потому что ты издевалась над родной дочерью и, что ты позволяла этому уроду издеваться над моим ребёнком. Этого я вам никогда не прощу. И заруби себе на носу - за все унижения и обиды ни в чём неповинного ребёнка ради своей похоти и идиотских амбиций, судьба вас ещё ох как жестоко покарает. Обоих! Я не угрожаю ни тебе, ни твоему прыщавому дебилу. Вас сам Господь Бог накажет. Запомни мои слова, чтобы потом не удивляться. Это будет происходить с вами не сразу и не сейчас, а постепенно, чтобы вам обоим было удобно и особенно больно ощутить и осознать своё ничтожество.
- Ну, а что ещё ты скажешь? – жена пыталась изображать надменность, хотя пальцы её сильно дрожали, выдавая испуг и даже страх от услышанного пророчества.
- А тебе разве ещё хочется? – спросил я, небрежно плюхаясь на диван, - пожалуйста. Призывать к совести тебя бесполезно. Я видел тебя сегодня, я знал тебя вчера, и мне известно, что будет с тобою завтра. Обидно, что от этого урода, который ни хрена не умеет делать, разве что елозить по чужим жёнам, как муха по стеклу, страдает родная дочь…
- Зато он меня любит! - как-то неестественно громко воскликнула жена, словно не меня, а скорее себя убеждая в очередной своей лжи.
- Ну а как же! – с усмешкой согласился я, - конечно же любит. Как же не любить ту, которая без предварительных условий, соглашений и прочих коммюнике, позволила войти в себя такому записному уроду.
- Не говори так, - опять сфальцетила жена, - я его тоже люблю! И тебе этого не понять!..
- Ну куда уж мне с пониманием? Только есть одна мудрая поговорка: «Что посеешь, то и пожнёшь». А ложь всегда даёт очень плохие всходы. Но вот, что интересно! А ты его любишь за машину-хлебовозку или за его богатых родителей?
«Жена» оцепенела на пару секунд, взбледнула с лица и сдавленным голосом прошипела:
- Откуда ты знаешь?
- Я знаю тебя! И этого достаточно! Твои амбиции довлеют над логикой и разумом. Если этот несчастный и получил доступ к тебе в постель, то он либо миллионер, что навряд ли – мал ещё, и стало быть, остаётся лишь второй вариант – богатенькие родители. Только смотри – у таких родителей обычно сыночки растут в единственном экземпляре и в тепличных условиях. Так что тебе придётся вступить в смертельную схватку за обладание им и его наследством.
– Ты говоришь это с досады, что я тебя променяла на молодого…
- Ты повторяешься, а это дурной знак. Значит я прав. И не убеждай меня, что тебе очень по душе этот юный, пускай и некрасивый, но безусловно перспективный жених, который ни черта по дому делать не умеет. Кстати, тот вентиль, который он не смог отремонтировать, я починил, и вам не придётся больше нырять под унитаз, чтобы открывать и закрывать горячую воду.
- Ты это всё говоришь просто от зависти и досады, - словно мантру заладила вконец расстроенная и обессиленная от собственной злобы «бывшая», - Всё равно ты не прав. И со своим менталитетом домовитого на все руки мастера ты далеко не уедешь. Просто жизнь показывает, что надо зарабатывать такие деньги, чтобы не самому ремонтировать, а чтобы в любой момент можно вызвать или сантехника, или мебельщика, или автослесаря, и чтобы он всё тебе отремонтировал. А ты только – плати деньги...
-… причём, чужие деньги, не тобою заработанные, - дополнил я, - оно и видно, что твой Жека сказочно богат, раз у него хватило средств лишь на то, чтобы раздавить тюбик клея из моих запасов и «присопливить» осколки разбитой им же раковины.
- Ты это всё опять неправильно говоришь и это всё - голословное обвинение. И отстань от меня! Я больше не намерена слышать твои глупости.
- Ну и Бог с тобой! – отрезал я, - действительно нет смысла с тобой пререкаться. Завтра с Аней мы пойдем в магазин и купим новую раковину, и я сам её поставлю. Денег мне за это можешь не платить.
С этими словами я вышел из комнаты и направился на кухню раскладывать по полкам и шкафам привезённые из Питера продукты. После чего выудил из сумки заранее купленную бутылочку «Кольского» и прошёл в комнату. За дверью ванной шумела вода – жена принялась испытывать «бесплатно» отремонтированную сантехнику. Уселся перед телевизором и, посасывая хмельной напиток под мурманского ершика, по которому соскучился, стал перелистывать телеканалы.
Едва слышно, жена вышла из ванны и тут же без лишних слов и эволюций юркнула в комнату к Анютке. После импровизированного холостяцкого ужина я сходил на улицу, чтобы выкинуть в контейнер пахучие рыбьи остатки и осквернённый мой любимый домашний халат с поруганными уютными тапочками. Заодно немного освежился на морозном воздухе. Вернулся домой обратно и улёгся спать в большой комнате на широком диване. Долго ещё ворочался с бока на бок, и никак не мог заснуть. В голове роились всякие мысли. Про очередного любовника жены и про то, как они унижали и издевались над моей дочерью. Про тёщу, которая была под стать своей дочери. Про несчастного тестя, который был забит этим циничным «бабьим царством». И неожиданно, вдруг подумалось про Викторию.
Может быть, если Виктория согласиться выйти за меня замуж, то станет хорошей доброй матерью для моей дочери, а я в свою очередь, постараюсь быть примерным справедливым и хорошим отцом для её Димки. Ох и славная же у нас тогда семья получиться… Интересно, как и что у неё сейчас? Может быть она уже рассталась со своим Дюшей? Тогда вообще нет вопросов и проблем - я разведусь, разменяю квартиру. Ради этого я продам машину и своей бывшей отдам все деньги, чтобы та отдала мне дочь. А может она соблазнится на другой обмен – ей машину, а мне Анечку? И пускай они оба с машиной возятся. Как это в песне поётся: «Это не я имею машину, это машина имеет меня!»
Вот за такими размышлениями стало заметно светлеть небо. Тревожный рассвет. Вскоре я забылся удушливым сном. Я засыпал с одной только мыслью: «Где сейчас Вика и, если она всё ещё живёт в Мурманске, то как она отнесётся к моему появлению - такому нежданному и внезапному. И как она отнесётся к моему предложению руки и сердца?»
Сквозь сон я едва слышал возню то на кухне, то в коридоре. Какие-то сдавленные и приглушённые голоса… Не то Анечки, не то «жены», а, может быть, их обеих сразу. Потом едва слышно щёлкнул замок, в квартире всё стихло, и я окончательно провалился в тяжелый и удушливый сон.
© Алексей Сафронкин 2023
Отдельная и особая благодарность моему доброму другу детства Николаю Гумарову за помощь в публикации и поддержку канала!
Спасибо за внимание! Если Вам понравилась история, то ставьте лайк и делитесь ссылкой с друзьями и знакомыми. Подписывайтесь на канал, чтобы не пропустить новые публикации.
Описание всех книг канала находится здесь.
Текст в публикации является интеллектуальной собственностью автора (ст.1229 ГК РФ). Любое копирование, перепечатка или размещение в различных соцсетях этого текста разрешены только с личного согласия автора.