Очень короткая повесть
Часть четвёртая и последняя
Прохору и здесь оказалось не по пути со всеми
И была вторая ночь. Тут уже все говорили. И напоминало это говорение обычную встречу на каком-нибудь старом уютном постоялом дворе, в большом номере, где за недостатком средств, остановились сразу десятки незнакомых людей и ведут разные праздные разговоры, чтобы скоротать до рассвета время и отправиться потом каждому своим путём. Все, к тому же уже одеты были вполне прилично в импорт и обрели в глазах Прохора вид интеллигентный, а, значит, начальственный. Так что Прохор стал конфузиться, дичиться и помалкивать в тряпочку.
Разговоры между тем были до того странные, что Прохор, хоть теперь и не отставал от других по части образованности, ничего не понимал. Странное это было открытие для него. Можно, оказывается, слышать русскую родную речь, не понимать её и чувствовать, как чужую.
Прежняя перерожденка опять подошла к Прохору. Прохор приготовился обратно пугаться, но она вдруг заговорила с ним чистым и приятным грудным голосом, что его моментально и успокоило. Но, поскольку говорить она могла только запечатлённым эфирным накатанным текстом, страстная с придыханием речь её свелась к следующему пассажу:
— Я надеюсь, что вы не очень талантливый человек. А то у меня на талант идиосинкразия. У меня такая установка — ненавидеть таланты. Я критикесса, — и она назвала фамилию, которая спустя время станет слишком известной, чтобы произносить её всуе. Фамилия она произнесла, почему-то на японский лад.
«Неужели тут и японцев научились делать?», — уважительно подумал о здешних умельцах Прохор.
И вдруг она заговорила точно так, как говорил знакомый Прохору динамик. Так же отчётливо с убеждением и яростью она стала произносить слова, которые и Прохор тут же вспомнил.
— Талантливый человек опасен. Он может убедить людей, которых мы ненавидим, что и их жизнь может представлять определённую ценность. Рождает в них поганую гордость и ненужное самомнение. Это очень опасное убеждение, оно повышает сопротивляемость нашей работе по переоценке и разложению тех, кто не перестал сознавать себя человеком. Так что всякому индивиду с талантом надо внушить комплекс неполноценности. Действовать по отношению к талантам нужно так: одна поганая статья в печати портит ему настроение, две — выбивают из равновесия, десять — убивают желание впредь браться за перо. Непрерывная в течение только одного года атака убивает веру в себя навсегда… Это неправда, что газетная склока доставляет только моральные страдания, она может убить самым натуральным образом. Вспомните, как наши прежние собратья убили ихнего Михаила Булгакова. Это было незабываемое убийство. Мы когда-нибудь поставим им памятники…
— Я извиняюся, — часто говорил теперь Прохор. Так он сказал и теперь. Потом что-то щелкнуло у него в голове, переключилось что-то и он, независимо от собственных мыслей и ситуации сказал, тщательно выговаривая слова, как иностранец только что выучившийся русской речи.
— А грамоты им надо дать ровно столько, чтобы они могли читать наши газеты и усваивать через них наши лозунги и мнения. Впрочем, если мы сделаем образование платным, они не смогут и газету прочитать. Вот тут-то роль телевизора окажется первостепенной. Мы придём к ним домой, мы поселимся у них на кухне, в гостиной и в спальне. Мы их достанем всюду, чтобы разрушить их устои… Важнейшим из искусств является для нас телевизор…
— Вот, вот, — подхватила красавица-перерожденка, — надо дать им побольше музыки. Певцов надо выбирать и продвигать самых бездарных и неумелых. Дать им большие деньги и обеспечить славой. Тогда все захотят быть певцами и шутами гороховыми. Никто не захочет работать. Захиреет земля, и тогда конец их благоденствию и культуре…
Тут красавица крыса кокетливо взглянула на Прохора и с полною уже страстью, будто признаваясь в любви, сообщила.
— Надеюсь, вы знаете, что слово и понятие культуры в Древнем Риме пошло от возделанной земли, от пахотной борозды?.. Соха вернётся на их поля… Так они вернутся к той культуре, которую мы им только и оставим… И другой культуры им пока не надобно…
Тут у Прохора опять перескочил в голове рычажок, встал на прежнее место. Прохор окончательно перестал что-либо понимать и опять подумал, что его будут нюхать. Это стало уже фобией у него.
— Тут такое дело, — сказал он своим обычным, довольно мужественным и звучным голосом, — если в самогон, к примеру, мелко покрошить хрену, взятого у Макаровны на Тимирязевском рынке, только очень свежий надо брать хрен, то через четыре дня всякий мерзкий дух у самогона пропадёт. Хреновуха будет первый сорт. И не надо только туда сувать, упаси Бог, ванильные палочки и все эти ваши мускатные орехи. Наш самогон должен пахнуть хреном, а не какой-нибудь ихней хреновиной…
Тут уж и сама закодированная красавица, будущая в скором времени знаменитая литературная разбойница, журнальная атаманша, греховодница и бандерша политических продажных тусовок перестала понимать Прохора. Видно ей не было внушено тех слов, которыми оперировал прежний незамутнённый гибельными веяниями интеллект Прохора. Очаровательное исчадье потеряло к нему интерес. Она шарахнулась от Прохора, защебетала с подобным себе существом, и пропала в бестолковой сутолоке, которая царила в этом сборище боевых единиц параллельной цивилизации. Теперь бы Прохор и не узнал её, мелькни она в толпе живых призраков перед ним. Прохору и здесь оказалось не по пути со всеми.
Побег
Был потом смотр несокрушимому отряду бойцов литературного и реформаторского фронтов. Прохор, ставший боевой единицей по искоренению талантов, истребителем дарований, сам лично и не подозревал и даже не чуял в себе таких перемен. Он уныло вспоминал о борще, которого не пробовал уже неделю. И даже скупые, давным-давно утратившие свою прелесть и настоятельность ласки законной Настасьи, к которым, как помним мы, он стал невоспиимчив в последнее время, вдруг вспомнились с некоторой отрадой.
Это была ностальгия, но таких сугубо художественных слов и декадентских чувствований обречённый на литературную критику и реформаторство Прохор Тупицын отродясь не знавывал. И объяснить своё состояние мог бы только глубокими потрясениями последних дней и, конечно, когнитивным диссонансом, будь он неладен.
Короче, на вопрос сурового и черезвычайно мохнатого в нижней части лица экзаменатора о том, как надо поступать со всяким даровитым на белом свете индивидуумом коль скоро он встретиться на его пути, Прохор понёс сущую околесицу, недостойную не то что яростного брандмейстера по части божьих искр, но и вообще всякого создания, идущего на смену обречённой верхней цивилизации.
— Не могу знать, — приспосабливаясь к военному положению солдата культуры, чётко сказал он, — я отродясь, слава Богу, не прочитал ни единой книги, кроме букваря, а кто его написал, в лицо не знаю. И за что его бить по сусалам, в толк не возьму… Мама мыла раму…
Так закончил он первую исчерпывающую историю своих литературных исканий и первый критический разбор.
Вот тут-то профессорская крыса впервые стала в тупик. Откуда вчерашний неофит мог узнать про букварь? Откуда в душе сомнение? «Опять просмотрел сволочной контрольный отдел. Этот из разряда недоделанных». Так подумала бородатая ответственная за результат очеловеченная крыса и поставила в ведомости крестик, потом какую-то нажала кнопку. Тут же, как из под земли, явились два массивных, с фигурами, как кукиш, не то охранника, не то вышибалы, ловко уложили недоделанного Прохора на пол. В руках одного из них взялась электрическая, на сильных батареях, вроде паяльника, печать. Дымок, как от шкварки, с таким же запахом, взвился над правой ягодицей Прохора и несмываемое вечное тавро, чёрная метка, понятное дело, явилась на правой его ягодице: «Не горюй!». Вторая нижняя строка гласила: «Совершенству нет предела!»
«Кто не имеет своего мнения, тот подозрителен. Кто имеет мнение не такое, как надо, подлежит переделке!» — так гласило неписанное здешнее неоспоримое правило.
Тут даже Прохор с говорящей фамилией Тупицын смекнул, что дело его швах. Мимоходом видел он, как тут поступают с интеллектуальным браком. С одной стороны — корм для крысиных доисторического вида и размеров маток. С другой — запчасти, окажись у него идеального качества какие-нибудь детали организма.
Те же два охранника или вышибалы цепкою мёртвой хваткой взяв под локти вывели Прохора из контрольной палаты.
И вот увидел он перед собой камеру, о кромешности которой догадался подспудным чутьём, которое прежними простыми обстоятельствами его жизни ни разу востребовано не было. Вообще, в этих решительных обстоятельствах был он не Прохор уже, ночной обходчик московского метро. Он стал опять чуткая вечная тварь, вместо кожи покрывшаяся нестерпимым древним, ещё от Адама, инстинктом жить. Единственным жгучим желанием — жить, во что бы то ни стало.
Дверь была весёленькая, как в грузинских духанах, с лапчатыми коваными петлями. А на ней надпись, которая в других обстоятельствах сошла бы за пошлый незначащий тезис: «Не горюй, утешься. Совершенству нет предела!» Как видим, она повторяла то, что вырезано было на смертной печати. Разнообразию чёрного юмора тут, похоже, не придавали значения. И вот, угадав, что это и есть окончательный ему приговор, Прохор сказал себе последнее слово.
Оно звучало как приказ: «Надо линять!».
Понятно, что относилось это не к махровому покрову на теле. Будто молния вдруг ударила и осветила его сумрачное нутро, нутро обмершего в томительном предчувствии зверя.
И мгновенно и логично нарисовалась спасительная цепочка единственно нужных сейчас действий. Откуда взялись эти действия, прежний, в полудрёме живший Прохор, не мог бы ни понять, ни объяснить.
Вся длинная цепь страхов, которыми жили, от сих пор вплоть до пещер, предки Прохора, все спасительные повороты сознания, случившиеся на этом жестоком и чудесном пути, вспомнились вдруг каждой клеткой его организма.
Каждую клетку он ощутил в себе и каждой клеткой ощутил желание жить. Просто жить, как трава и как ветер, пусть даже как червь, не сознавая ни Бога, ни чёрта. Не сознавая никаких высших целей, оставив всякую мысль о призвании тайного бойца новой инквизиции духа. Только осталась бы мелкая мысль о хлебе насущном и ничего больше. Только есть, только спать и вести ночные тайные исчерпывающие разговоры с рельсовым беспорочным металлом.
Прохор на мгновение стал высшим и самым сообразительным из всех существующих ныне живых организмов.
Донельзя ясно, отдельно от всего, будто повисшими в воздухе отметил он справа на белой стене электрические рубильники с медными сияющими рукоятками переключателей. Отсюда передавались громадному подземелью сила космических токов, взятых отважным разумом человека в вечное рабство. И вот, совсем независимо от Прохора, весь его организм в смертном вдохновении выбрал единственное, что требовалось сейчас.
Прохор заорал душераздирающим мартовским кошачьим воем, наполнив ближайшее пространство необычайной высоты октавой.
Эффект был из ряда вон выходящий.
Вышибалы, до того неколебимые, как валуны, брызнули от него стремительным воробьиным скоком.
Прохор моментально бросился к стене и стал отчаянно рвать на себя и вниз рычаги громадных рубильников. Было видно, как свет в беспорядке, то здесь, то там тихо умирал под потолками громадных отсеков во владениях нечистого духа.
Что-то взрывалось кое-где и треск ослепительных искристых призрачных фонтанов раздавался в наступившей оторопелой тишине.
С яростным вдохновением Прохор рвал блистающие головы электрических опасных приборов, и тьма густела в подземелье, как стремительный наступает вечер в горах.
Он бы всё изорвал здесь, но вдруг с гулким стремительным скрежетом стена перед ним, как и тогда, неделю назад, легко поползла верх и вправо, и призрачные огни туннельных фонарей, радостных Прохору до изнеможения, открылись за ней и засияли вдали тихим обещающим светом. Прохор кинулся в проём и стена, опять как и в прошлый раз, тут же медленно осела. И пылью, тёплой и масляной, дохнуло на Прохора.
Он помчался стремительными сумасшедшими скачками, падая, ушибая колени и сбивая в кровь ладони. Так доскакал он до работающего в блеске огней туннеля, увидал сверкающие серебряным блеском неслышно и стремительно убегающие в изогнутую даль рельсы. В конце этого своего стремительного и беспорядочного, броуновского какого-то движения, Прохор споткнулся в последний раз и упал плашмя на холодную, словно гадюка, рельсу. Два передних зуба у него будто корова языком слизала. Кровь, солёная, как капустный рассол, наполнила рот.
Встав, он прижался к бетонной окольцовке громадной технологической норы. Уцепился, чтобы не упасть на рельсы, за толстый кабель, которые неровно, будто чудовищные умершие черви, повисли вдоль туннеля. Воздух зашевелился, толкаемый упрямым лбом двинувшегося от дальней невидимой платформы электровоза. И вот он стремительно промчался мимо Прохора, дав предупредительный сигнал. Машинист заметил уцепившегося за кабель голого грязного человека, удивился и тут же сделал тревожный звонок дежурному следующей станции.
Так кончился невообразимый плен Прохора.
Совершенно новый Прохор
Его, конечно, одели, во что ни попадя. И в таком виде думал он явиться домой. Было только около восьми часов утра. Московское солнце летом в такое время поднимается уже довольно высоко. Асфальт был исполосован толстыми золотыми полосами. Воробьи вприпрыжку внимательно обследовали эти драгоценные полотнища относительно продовольствия.
Из открытого на пятом этаже окна доносилась электрическая музыка, играли на сделанном в Японии музыкальном инструменте ионике, сопровождая технологическими звуками русский сокровенный текст. Может быть, там происходила со вчерашнего дня свадьба, потому что звонкие сыпались из окна вполне подходящие к такому случаю слова:
Гармонист, гармонист,
Шишка фиолетова.
Тебя девушки не любят
Только из-за этого
Первые поступки Прохора Тупицына были продиктованы туманной, но опасной логикой. Прежде всего, не заходя даже домой, он одолжил у дворника, на спине у которого начертано было лабораторное слово «Квант», пешню, каковою тот зимой колол лёд. С этой пешнёй он проследовал по периметру дома, круша на своём пути подвальные решётки, придуманные инквизиторским умом коммунально-жилищного начальства, сладострастно и с садо-мазохической настойчивостью морившего в подвалах кошачье племя.
Через час, примерно, на вдохновенные звоны и грохот пешни явился ответственный работник подвального профиля. Прохор выслушал его с натуженным вниманием. Видно было, что он распираем изнутри гневом, как дирижабль газовой смесью. Потом Прохор стал вглядываться, опять же с чрезвычайным вниманием, в ответственное за местный андеграунд лицо. Что-то в нём привлекло и поразило его до такой степени, что он окаменел от напряжения. Вдруг лицо его исказилось отвращением и ужасом.
— Ты кто?
Узнав из ответа, что это и есть угнетатель кошек на всём пространстве московского Отрадного района, Прохор поступил так. Он аккуратно положил дворницкую пешню на золотое полотнище, которым восходящее солнце изукрасило асфальт, потом, вращая круглыми от гнева глазами и задыхаясь, сказал:
— Ах, вот куда уже добралось ваше крысиное племя!
После этого, размахнувшись так, что больно отдалось в лопатке, смачно заехал начальнику в ухо. Чмокнуло что-то страстным поцелуем при этом всплеске нерастраченной ярости. К большому соблазну дворника, прибывшего сюда из какой-то таджикско-узбекской тьмутаракани, и вполне сочувствовавшего действиям Прохора.
Начальник, отправленный в нокдаун, приземлился на спину так стремительно, что ноги в блестящих стильных штиблетах устремились было в небо, как оглобли убранного на зиму рыдвана, но тут же упали, глухо брякнув добротными заграничными задниками.
И в этих поступках, и в тех, которые последовали за ними, Прохор уже не был похож на себя прежнего, о чём было отмечено и в скорбных листах, на основе которых выделено ему было вскоре место в психоневрологическом диспансере, проще говоря, в сумасшедшем доме.
Уводимый с места происшествия молчаливым гарантом порядка, Прохор с отрадой отметил результат своих праведных трудов. Через двор кралась кошка, разноцветная, подобно лоскутному одеялу, с глазами, круглыми, как циферблат. Ему даже показалось, что из одного циферблата покатилась у неё благодарная слеза. В зубах у неё был котёнок. Она уносила драгоценное своё потомство от пагубного рвения прокураторов районного жилкомунхоза, не познавших ещё тяжкой десницы переродившегося для добра Прохора Тупицына. Куда она от них хотела деться, не понятно…
И вот я позорно бежал от действительности…
Необходимое послесловие автора правдивейшей этой истории, которую поведал ему самолично бывший ночной обходчик московского метро Прохор Тупицын на другой же день после благополучной выписки из сумасшедшего дома, куда загремел он, по его мнению, злостными наветами ответственных лиц районного жилкомунхоза
И… всё смешалось в доме Облонских. Кто теперь поймёт, спрашиваю я у того, кто выйдет на улицу в людный день, где тут экспериментально обернувшаяся крыса, а где человек?
Я и сам теперь стараюсь без самой большой нужды не ходить в присутственные места, вдруг в местах этих освоились уже крысы. И то, что я узнаю о каждом столоначальнике, вплоть до самых верховных, укрепляет во мне эту мысль. Я даже в лицах их начинаю узнавать нечто острое и дремучее, так не похожее на то, что задумано было вселенской творческой силой в начале времён. Вглядитесь, и вы тоже это увидите — лик, прежде распространённый, постепенно оборачивается харей. И это — венец эволюции?
Фобия, скажете вы, и будете, конечно, правы.
Я стал со страхом включать телевизор. Так мало там человеческого. И мне становится понятно почему. Говорят даже, что наступает такой заветный ночной час, когда чары пропадают, и тогда на экране можно отличить человека, не обернувшегося крысой. Но никто пока такого не видел. Говорят ещё, что для этого надо смотреть телевизор, не прерываясь, с утра до утра. Но кто же это выдержит, в самом деле…
Правда, говорят, был один такой упорный человек, который решил узнать полную истину. Обложился закуской и прочими русскими средствами от скуки, которые так же годны для особо глубинного проникновения в суть вещей, и прошёл скорбный путь истинного знания до конца. Он, в самом деле, увидел крыс, но они оказались зелёными и с рожками, и были не только в телевизоре, но обступили его со всех сторон. Так что этот эксперимент нельзя считать претендующим на научную чистоту и основательность…
Конец
Начало здесь:
Часть первая https://dzen.ru/a/ZSUcTU1O2Wx2AKrL?referrer_clid=1400&
Часть вторая https://dzen.ru/a/ZSY4plKEEDqks7YS?referrer_clid=1400&
Часть третья https://dzen.ru/a/ZSfhKk1O2Wx2WFfE?referrer_clid=1400&