В ростовском издательстве «Мини Тайп» вышла моя книга «Степан Разин», посвященная легендарному донскому казаку Степану Тимофеевичу Разину, которого великий поэт А.С. Пушкин назвал «единственным поэтическим лицом русской истории». Продолжаю поглавно публиковать эту книгу в своей Дзен-студии.
За дело, братцы! Ныне отомстите тиранам, которые до
сих пор держали вас в неволе хуже, чем турки или язычники.
Я пришел дать всем вам свободу и избавление…
С.Т. Разин
Успешно перейдя с Дона на Волгу, разинское войско на стругах вскоре вышло к Царицыну. Город занимал важное стратегическое положение, все товары, хлеб, другое продовольствие, направляемое в низовье Волги – все двигалось мимо Царицына. Захватив этот город, можно было отрезать низовую Астрахань и другие нижневолжские города от центра, а потом и захватить их.
К городу вышли на рассвете. Перед решительным броском на Царицын Степан Разин собрал казачий круг, чтобы сообща выработать эффективный план взятия Царицына. Без долгих споров и суеты решили, что Василий Ус, командовавший казачьей флотилией, подберется незаметно к городу с волжской стороны, а Степан с пехотой и конницей в это же время начнет быстрый штурм крестных стен города…
- Любо! – решили казаки.
- Дозволь слово молвить, атаман! – раздалось с задних рядов.
- Кто таков? – недовольно поморщился Разин, оглядывая с ног до головы крепыша, вышедшего из толпы и остановившегося в нескольких шагах от атамана.
- Асташка Петров я, холоп воеводы Тимофея Тургенева, коий сменил намедни Андрея Унковского. Советишко хочу подать тебе, атаман…
- Ну что ж, говори, Асташка Петров! – разрешил Разин. Крепыш неторопливо, с достоинством, заговорил:
- Стрельцы царицынские и прочие жители града давно ждут тебя, Тимофеич и рады будут принять тебя. Супротив выступит только воевода Тимофей Тургенев, да стрелецкие головы и стрельцы немногие. Так што погодь приступом брать Царицын, погодь немного, атаман, он сам упадет тебе в руки!
- А што, дело гутаришь, Асташка, - обвел Разин глазами своих сотоварищей, - погодим малость брать Царицын. Пока займемся татарами едисановскими…
Оставив для блокады Царицына сильный отряд во главе с Василием Усом, Разин с доброй ватагой казаков отправился громить союзников московского царя едисановских татар, которые угрожали ужарить в тыл казачьего войска, а в случае ухода разинцев из-под Царицына могли преградить путь другим казачьим отрядам, которые шли с Дона к Степану.
Едисановские татары, на которых пошел Разин, составляли одну из четырех ногайских орд и кочевали на большом пространстве от Аккермана до Волги. Долгое время едисанцы считали себя данниками турецкого султана и вместе с крымскими татарами регулярно нападали на донские казачьи городки, разоряя их. к этому времени едисановские татары совместно с буджаками насчитывали около семидесяти тысяч человек. Их вооружение составляли луки, стрелы, копья и острые кривые сабли. Лучшие сабли, ковавшиеся татарскими умельцами из стоптанных конских подков поставлялись сюда из Бахчисарая. Кроме сабель, из холодного оружия, едисановские татары имели кинжалы и ятаганы. Было у них и огнестрельное оружие, в частности, польские мушкеты, заряжавшиеся двумя сцепленными между собой спиральной проволокой пулями. Это было варварское оружие, поскольку при полете проволока растягивалась и, врезаясь в тело, наносила, кроме двойной раны от пуль, глубокий разрез.
Степан Разин, видевший в едисановских татарах прежде всего союзников турецкого султана, а следовательно, и своих врагов, разорявших казачьи городки, двинулся на них быстрым маршем, разгромил сильный отряд едисанцев на реке Сарпе и пошел на другие татарские улусы. Три дня спустя получив известие о движении царских войск, он повернул отряд и вернулся под Царицын.
Тревожной и неясной была обстановка под Царицыном. Государевы воеводы, стремясь зажать разинцев в жесткие клещи, а потом и разгромить бунтовщиков, спешно собирали под Царицыном крупные силы. Из Москвы двигались четыре полка стрельцов, из Астрахани вел свой отряд князь Семен Львов. В этой обстановке спасение было в быстроте действий, надо было поодиночке громить неприятелей. Степан начал действовать.
Лазутчики Разина сумели искусно распространить среди населения Царицына и окрестностей “достоверный” слух, что стрельцы из Москвы и Астрахани идут к городу не защищать его, а покарать жителей за дружеское отношение к разинцам. Эти слухи взбудоражили царицынцев, возбуждая вражду к стрельцам и своему воеводе, не выпускавшем своих подданных из города. Бунт неумолимо назревал, его вспышки можно было ожидать со дня на день. Но как ни пытался воевода Тимофей Тургенев вычислить и предотвратить этот взрыв недовольства, ему сделать это не удалось. В одно прекрасное утро сторонники Разина в Царицыне открыли ворота города, и туда широким потоком хлынули повстанцы. Напрасно Тимофей Тургенев, верный долгу и присяге, пытался организовать сопротивление, его смяли, заставив укрыться в городской башне, убежище весьма ненадежном, что и показало ближайшее будущее.
Когда Разин, ходивший с отрядом казаков на едисановских татар, подошел к Царицыну, город уже был в руках повстанцев, которые и устроили своему атаману живой и радостный прием. Под малиновый перезвон царицынских колоколов Степана Тимофеевича встретили царицынские священники, разодетые в торжественные, с золотым переливом, одежды. Поднесли хлеб-соль. Степан бережно отломил кусочек пахучего хлеба, макнул в соль и смачно бросил в рот. Лиха беда начала!
После первых порывов радости наступили деловые, будничные, дни. Узнав, что воевода Тургенев еще не взят, а укрепился в городской башне, Степан двинулся “добывать” ее. Казаки живо притащили мощное дубовое бревно, несколькими емкими ударами сокрушили тяжелую дверь и ворвались
внутрь. В кровавой схватке все защитники башни полегли, раненого воеводу захватили в плен и притащили на площадь, где собрались казаки. По приговору казачьего круга воеводу утопили в Волге.*( *Воевода Тимофей Тургенев был одним из предков писателя Ивана Сергеевича Тургенева. В своем произведении “Призраки”, написанном в 1864 году, И. С. Тургенев воссоздал фрагмент величественной и страшной картины разинского движения. Он пишет: “Крикни: “Сарынь на кичку! – шепнула мне Эллис. … Я не хотел произнести роковые слова…, но губы мои раскрылись против воли, и я закричал, тоже против воли, слабым, напряженным голосом: “Сарынь на кичку!”
Сперва все осталось безмолвным…, но вдруг возле самого моего уха раздался грубый бурлацкий смех…, отовсюду поднялся оглушительный гам. Чего только не было в этом хаосе звуков: крики и визги, яростная ругань и хохот, … удары весел и топоров,… звон набата и лязг цепей, гул и рев пожара. “Бей, вешай, топи! режь! любо! та! не жалей! – слышалось явственно.
Я обратился к Эллис, но она положила палец на губы…
- Степан Тимофеевич! Степан Тимофеевич! Идет! – зашумело вокруг – идет наш батюшка, атаман наш, наш кормилец! – Я по-прежнему ничего не видел, но мне внезапно почудилось, как-будто громадное тело надвигается на меня. – Фролка! Где ты, пес? – загремел страшный голос. – Зажигай со всех концов – да в топоры их, белоручек.
На меня пахнуло жаром близкого пламени, горькой гарью дыма – в то же мгновение что-то теплое, словно кровь, брызнуло мне в лицо и на руки. Дикий хохот грянул кругом”. (см. И. С. Тургенев. ПСС в 12 томах, т. 7, СПБ., 1898, с. 90-91).
Царицын – мощная крепость – был взят разинцами настолько быстро, что воеводы окрестных городов не скоро узнали об этом, а узнав, не поверили и продолжали посылать в город военную помощь и торговые караваны. Один из таких караванов, состоявший из царских и патриарших насадов – судов больших размеров с нарощенными бортами, насадами – груженый лесом, боеприпасами и различными товарами, преспокойно приближался к Царицыну, надеясь, как это положено, на торжественную встречу. Но вместо звучно-торжественных звуков труб, впечатляющего шествия священников, торжественных речей на караван неожиданно налетели легкие струги с неизвестными караванщикам людьми.
-Сарынь на кичку! – загремел боевой клич разинцев. – Круши начальных людей!” Это было сигналом к восстанию на судах. “Ярыжные” люди, находившиеся там, тут же вступили в схватку в стрельцами, сопровождавшими караван. Соединенным ударом разинцев и “ярыжек” караван был захвачен.
Обосновавшись в Царицыне, Степан Разин принялся за устройство городской власти по казачьему принципу. Главным законодательным органом в городе принародно был объявлен круг, право присутствовать на котором и решать все вопросы городской жизни получили все взрослое население. Горожане были разделены на десятки, сотни, тысячи во главе с соответствующими атаманами, выбираемыми самими царицынцами. Вместо казненного повстанцами воеводы Тимофея Тургенева главным начальником Царицына горожане выбрали казака Прона Шумливого, его заместителем стал Семен Паншинский.
Около месяца оставался в Царицыне Степан Разин. За это время здесь многократно собирались бурные казачьи круги. В шуме, гомоне, яростных спорах решали повстанцы насущный вопрос: куда идти дальше? Разин, выступая на одном из кругов, предлагал двигаться “вверх по Волге под государевы городы и воевод из городов выводить”, а дальше идти на Москву уничтожать “мирских кровопивцев”. Казаки, соглашаясь с планами своего атамана, предлагали сначала захватить Черный Яр и Астрахань, чтобы обезопасить себе тылы. Тем более, что на одном из казачьих кругов два астраханских жителя, неведомо как затесавшиеся среди казаков, заверили Разина, что если казаки подступят к Астрахани, то ее жители не будут сражаться с ними, лишь “учнут биться для приманки”, а потом сдадут город казакам. Все тщательно взвесив, Степан Разин решил сначала захватить Черный Яр и Астрахань, потом идти вверх по Волге на Москву.
Принял окончательное решение идти на Астрахань и Черный Яр, Степан еще некоторое время оставался в Царицыне, пополняя свой отряд крестьянами, подходившими с Дона отрядами казаков, работными людьми, беспрерывно прибывавшими в город со всех сторон волжской и донской земли. Ждал Степан и ждал с нетерпением отряда запорожцев во главе с кошевым атаманом Иваном Серко, обещал присоединиться к его войску и вместе бить бояр, воевод и государевых чиновников. В томительном ожидании проходили дни, запорожцы все не появлялись, но зато шел с отрядом стрельцов голова Иван Лопатин, который, впрочем, - невероятно, но факт! – не ведал, что Царицын захвачен разинцами.
Степан, через своих разведчиков узнавший о приближении отряда Лопатина, собрал из ближних казаков совет. Гутарили недолго и быстро решили встретить стрелецкого начальника у Денежного острова, лежавшего в семи верстах от Царицына. Так и сделали. Пешие казаки замаскировались среди кустарников и деревьев острова, а сам Разин на стругах отплыл на луговую сторону Волги, поставив на ее нагорной части казачью конницу. Все было сделано по всем правилам военного искусства.
Томительно падали минуты, разгорался зной. Казаки изнывали от ожидания и жары. Наконец вдали показались стрелецкие струги. Мерно поднимались тяжелые весла, с тихим хлюпаньем опускаясь в теплую волжскую воду. Издалека было видно, что на стругах царит покой и никто не подозревает о бурных событиях, которые вскорости разыграются здесь.
Иван Лопатин, удобно расположившийся в кресле на головном струге, заметил вдруг, как с луговой стороны Волги на его корабли ринулись быстроходные казачьи лодки. После минутного замешательства голова велел грести к берегу, оттуда загремели убийственные залпы ружей. Схватившись за грудь, упал гребец, скорчившись от боли, уронил голову на грудь другой, стрелецкие струги заметно потеряли ход. В этой суматохе Лопатин сумел наладить относительный порядок и скомандовал к Царицыну, чтобы спрятаться за его надежными стенами. Стрельцы воспрянули духом, сильней налегли на весла и, неся потери от пуль, роем атаковавших струги, дотянули, наконец, до стен города. Но вместо защиты и гостеприимства с крепостных стен Царицына жахнули по вконец растерянным стрельцам тяжелые городские пушки. Ядра с неприятным шумом чертили в воздухе дымные траектории и топили, падая, стрелецкие ладьи. Все было кончено: около пятисот стрельцов погибло, остальные попали в плен.
Бой затих… Разин, еще не остывший от боевой суеты, собрал круг. Гомонливые казаки, утыкая в песок сабли, очищали их клинки от крови, тихо переговариваясь между собой. В круг повстанцев невежливо втолкнули связанного по рукам голову стрелецкого Ивана Лопатина. Сумрачно бросая злые взгляды на разинцев, голова имел мужество пощады не просить, понимая, что судьба его свершилась.
- Добрым ли начальником был для вас, стрельцы, Иван Лопатин? – громко спросил Степан Разин, стремительно выйдя в круг.
- Вражина он! – зло выкрикнул стрелец с сверкающим бердышем в руке. – Злодей, измывался над нами, смерть ему! – тут же раздалось со всех сторон.
- Сам виноват, Иван! – повернувшись к нахохлившемуся, точно филин, Лопатину, проворчал Разин. – Злодействовал над народом, когда имел власть, теперь получи сполна за те злодейства!” Разин махнул рукой, крепкорукие казаки накинули Лопатину на голову мешок и потащили к воде. Голова мужественно молчал, лишь короткий вздох обронил он напоследок, навеки скрываясь в волжской пучине.
Дошел через до стрелецких сотников. Разин снова спросил, кто из них заслуживает снисхождения. Мгновение длилось молчание, потом снова грозный ропот. Степан попросил стрельцов внятней сказать о сотниках: виновны ль, нет ли? Вперед выступил стрелец с посеченным ухом:
- Сотники все недобры были к нам, - зло и просто сказал он, - В дороге не раз бивали нас, а один сотник, Иван Полубояров, нашего брату двум человекам головы бердышом срубил, собака! В воду их!
- В воду! В воду! – закричали стрельцы.
Бедняг торопливо скрутили веревками, насыпали в рубахи песка и кинули в Волгу. Все затихли перед лицом смерти, многие крестились, с опаской кидая взгляды на атамана, молча наблюдавшего за расправой.
Очередь дошла до заместителя Лопатина полуголовы Федора Якшина. Казаки считали, что и Якшин достоин немедленной смерти, но стрельцы дружно заступились за присмиревшего перед лицом смерти полуголову. Тот же стрелец с посеченным уходим, что недавно обвинял сотников в жестоком обращении с стрельцами, выступив вперед, попросил:
- Низко кланяемся тебе, атаман, и просим отпустить с миром Федора Лукьяновича, потому что он всегда был добр к нам, стрельцам. Уважь народ, Степан Тимофеевич! Разин довольно вздохнул, отпуская Якшина.
- Иди с миром, добрая душа! – сказал он. – Знай, что за добрые дела атаман Степан Разин не казнит, а милует. Видать неплохим человеком ты был, коли стрельцы государевы горой за тебя стоят! Мир тебе!
-Ура! – гремело кругом. – Хвала атаману Степану Тимофеичу!..
Антифеодальная направленность разинского движения, мало заметная во время первого похода Степана Разина по Волге и Каспийскому морю, отныне четко проявляется в действиях мятежного атамана и его казаков. Такой настрой и антипомещичьи действия разинцев во многом определялись классовым составом Степанова войска, в котором находились беглые крестьяне, казачья голытьба, работные люди, низы городского населения. Выступая против бояр, купцов, приказных чиновников и других “кровопивцев народных”, Разин в какой-то степени питал иллюзии в отношении “доброты” “тишайшего” государя, считая, что “плохие” бояре держат его в неведении относительно бедственного положения народных масс. “Вы бьетесь за изменников-бояр, а я со своими казаками сражаюсь за великого государя! – говорил Разин стрельцам, перешедшим на его сторону. Бояр и приказных чиновников в народе стойко считали не только “кровопивцами народными”, но и виновниками гибели членов царской семьи. Следовавшие одно за другим роковые известия о неожиданных и загадочных смертях жены и детей государя Алексея Михайловича, давали обильную почву народным подозрениям в насильственной смерти домочадцев царя. Царица Мария Ильинична Милославская, жена Алексея Михайловича, умерла четвертого марта 1669 года, ее старший сын царевич Алексей, достигший уже шестнадцатилетнего возраста и показанный народу, как наследник русского престола, неожиданно скончался в январе 1670 года. Другой сын царя, Симеон, отошел в мир иной в июне того же года, когда Степан Разин сражался с царскими войсками в районе Астрахани. Роковая цепь смертей в царском семействе объяснялась в народе кознями “плохих” бояр, изводивших государеву родню. “Если так и дальше будет идти, - рассуждали в народе, - то изменники бояре и до великого государя доберутся, борони его господь! Надобно спасать государя и его родню!” Этими слухами и настроениями широких народных масс успешно пользовались в интересах своего дела разинцы и их атаман.
Однако царистские речи и призывы казачьего атамана не обманули государя и его боярское окружение: они прекрасно видели, что от разинцев и их мятежного атамана исходит реальная угроза самодержавию и помещикам, необходимо было подавить разворачивающееся пламя восстания, потушить его… Правительство приняло соответствующие меры. Во все приграничные с Поволжьем города спешным порядком были отправлены царские грамоты воеводам с требованием безотлагательно готовить стрелецкие отряды против “воровских” казаков Стеньки Разина. Воеводы на удивление рьяно кинулись исполнять государев приказ, и вскоре полки правительственных войск густым и грозным потоком потекли в районы предполагаемых действий Степана Разина. К Воронежу с похвальной спешностью двигался отряд полуполковника Василия Бюстова, на Коротояк скорым маршем спешил Петр Скориков “с начальными людьми” и тремя сотнями солдат. Столько же воинских людей вел на Тамбов полуполковник Иван Жданов.
Воеводы Воронежа, Коротояка и Тамбова получили строгий приказ Алексея Михайловича в спешке закупать добрых лошадей для артиллерии, копать запасы “зелья”, свинца, ядер и других боеприпасов. Несколько позже, когда разинцы захватят Черный Яр и Астрахань, правительство с лихорадочной поспешностью объявит и начнет проводить сбор ратного ополчения в Нижнем Новгороде, Арзамасе, Алатыре, Темникове, Шацке, других городах. В июле 1670 года, в разгар крестьянской войны, расползшейся на всю Среднюю и Нижнюю Волгу, царь Алексей Михайлович издаст указ, которым призовет московских дворян в ряды полка воеводы Петра Урусова, стоявшего в Саранске. По всей Москве загремели зычные голоса глашатаев, возглашавших царский указ. “Стряпчие и дворяне московские и жильцы!” – слышалось в те поры на московских улицах и площадях. – Великий государь и царь и великий князь Алексей Михайлович велел вам сказать. В нынешнем во 178-м году июня в 22-м числе по ево великого государя указу по нынешним вестям велено было на его государеве службе в Саранску кравчему и воеводам князю Петру Семеновичу Урусову с товарыщи. А с ними в полку стряпчим и дворянам московским и жильцам, муромским, нижегороцким, арзамасским, курмышским, саранским, шацким, кадомским, темниковским помещикам и вотчинникам, тем, которые в прошлых во 176-м и 177-м годах на государеве службе в Севску и в Путивле и в Белогороцком полку с боярином и воеводой со князем Григорием Семеновичем Куракиным не были. … Да в том же полку быть городовым дворянам и детям боярским нижегородцам, арзамасцам всем по списку. И вы, стряпчие и дворяне московские и жильцы…, собрався для государевой службы, из домов ехали в Саранске в тот полк без молчанья”. И дворяне, боясь потерять свои поместья, собирались для борьбы с повстанцами…
Большое внимание уделяло правительство усилению эффективности разведки, доставлявшей сведения о замыслах и движении отряда Разина. Царю и его чиновникам, как живительный воздух, нужды были скорые и точные сведения о разинцах, и с этой целью между Тамбовом и Царицыным спешно создавались “тайные станы” откуда ночами, от стана к стану, “скорой гоньбой и с великим береженьем, тайно”, скакали царские лазутчики с вестями о действиях разинского войска. Тамбовский воевода обязан был собирать, систематизировать и, не мешкая, отправлять эти сведения в Москву. Приказы добывать вести о Степане Разине, его замыслах, движении, пополнении его отряда получили воеводы близлежащих к Дону и Волге городов. Добровольными агентами царя на Дону, причем надежными и добросовестными агентами, стали домовитые казаки во главе с крестным отцом Степана войсковым атаманом Корнилой Яковлевым. В отписках царю в Москву они регулярно сообщали о настроениях на Дону, “шатости” среди казаков, группами уходившись на волжские просторы к Степану Разину.
К этому времени московскому правительству удалось дипломатическим путем подключить к антиразинским силам калмыцких феодалов, которые поставили конные заставы на пути движения донских казаков к Разину, задерживая и убивая их. Однако никакое противодействие не могло остановить мощное движение на Дону. Беглые крестьяне и донская голытьба организовывались в отряды, днем и ночью напористо и неутомимо прорывались к повстанческому войску.
В начале июня 1670 года, остановив в Царицыне надежный отряд в тысячу казаков во главе с Проном Шумливым и Семеном Семеновым, Степан Разин с основными силами двинулся вниз по Волге. Часть войска во главе с самим атаманом, двигалась по Волге на стругах, казачья же конница под началом Федора Шелудяка шла вдоль берега Волги по нагорной стороне. Федор Шелудяк особенно выдвинулся во время похода Разина по Волге в 1670 году. Пройдет год, в далекой Москве сложит свою беспокойную головушку Степан Тимофеевич Разин, а Федор Шелудяк укрепится в Астрахани и будет стойко держаться тут до лета 1672 года, вызывая страх и ненависть власть имущих. Летом того же года карателям удастся захватить город и пленить Шелудяка. После жестоких пыток и издевательств его повесят на базарной площади Астрахани при огромном стечении народа.* (В Астрахани у Федора Шелудяка была семья. Летом 1672 года его сыну Ивану было всего несколько месяцев. В 1705-1706 годах он примет участие в антифеодальном восстании в Астрахани, после подавления которого сына Шелудяка казнят в Москве в 1707 году (см. А. Марков. по следам Разина, 1980, С. 116). Но это будет потом, а пока разинцы, полные сил и великих надежд, уверенно двигались к Астрахани.
Астраханский воевода долгое время не ведал о событиях, происходивших в Царицыне и его окрестностях. Впервые надежные сведения о падении города и разгроме отряда Ивана Лопатина, и гибели самого головы стрелецкого князь Иван Прозоровский получил в Астрахани от купца Дубенского, который, плывя на струге в Царицын, встретил в семидесяти верстах от города перепуганную насмерть кучку беглецов из отряда Лопатина. Новости, которые сообщили изможденные стрельцы, не обрадовали Дубенского. Сражен был и князь Иван, когда купец в свою очередь поведал ему эти страшные вести.
В тот же день Прозоровский собрал своих сподвижников, тусклым, нерадостным голосом изложил обстановку и велел, не мешкая, готовиться к отражению “вора Стеньки Разина и его воровского собрания”. Начальные люди кивнули в знак согласия, и началась лихорадочная подготовка к сражению с повстанцами. День и ночь мастеровыми ладились суда, чинились пушки, проверялось снаряжение и боеприпасы. Наконец сорок кораблей с войском и две тысячи шестьсот человек было готово к выступлению. Князь Семен Иванович Львов – давний знакомец и названный отец Степана Разина – возглавил стрельцов, будучи полностью уверенным, что разгромит разинцев или приведет их к повиновению воеводе. Накануне отплытия для устрашения сторонников Разина, которых немало было в Астрахани, Прозоровский велел принародно повесить разинского казака, посланного перед тем Степаном в город, чтобы агитировать народ православный на борьбу с “государевыми изменниками боярами”. Приняв страшные муки, стойкий посланец Разина умер на глазах огромной толпы астраханской голытьбы. Его славное имя так и осталось неизвестным, но мужество его было воспето в народных песнях:
Как во славном во городе
Во Астрахани,
Очутился, проявился
Тут незнакомый человек.
Шибко, щепетно по городу
Похаживает,
В одной тоненькой рубашечке
Да во нанковом халате
Нараспашечку.
Астраханским купчишкам
Он не кланяется.
Господам ли да боярам
Он челом не бьет,
Астаханскому воеводе
Он под суд нейдет
Увидал же воевода
Со парадного крыльца;
Приказал же воевода
К себе его привести;
“Уж вы слуги, мои слуги,
Слуги верные мои,
Вы пойдите, поимайте
Удалого молодца!
Привели ко воеводе
Незнамова на глаза.
Как и стал же воевода
Его спрашивати:
“Уж ты чей такой детинка,
Чей удалой молодец?
Ты какого поведенья,
Чьего матери, отца?
Не со города-ль Казани,
С каменной славной Москвы,
Или с Дону казак
Иль купецкий сын?
- Я не с города Казани,
Не со каменной Москвы,
Не купецкий сын:
Я со матушки со Волги
Стеньки Разина сынок.
Степан Тимофеевич тем временем приближался к Черному Яру. Он, как говорит народная песня, предчувствовал тяжелую участь своего посланца:
Как по матушке по Волге
Легка лодочка плывет,
Как во лодочке гребцов
Ровно тридцать молодцов;
Посередь лодки сидит
Стенька Разин сам.
Как возговорит он Стенька
Ко товарищам своим;
“Уж и чтой-то это, братцы,
Мне тошным-тошно,
Мне сегодняшний денечек
Да грустнехонько?
Как и знать-то мой сынок
В неволюшку попал.
Уж я в Астрахань зайду
Выжгу, вырублю.
Астраханского воеводу
Я под суд возьму. * (* О “сынке” Степана Разина существует свыше 130 песенных вариантов XVII века. В них говорится, что, то в Саратове, то в Царицыне, но чаще всего в Астрахани, появился детинушка, разудалый молодец. В одном из вариантов говорится, что зову его Василием Степановичем. Появляясь в центре разинского движения, он всячески поносит царских чиновников, за что воевода сажает его в тюрьму, но Разин выручает “сынка”).
… Черный Яр был взят разинцами в мгновение ока, несмотря на наличие в городке крепкого гарнизона и сильно укрепленных фортификационных сооружений. Решающее слово здесь сказал простой люд городка, быстро перебивший “начальных людей” и широко отворивший ворота перед повстанцами.
После непродолжительного победного ликования наступило затишье: Степан устроил кратковременный отдых своему победоносному войску. Не дремали и не знали роздыху только разведчики, которые обнаружили в окрестностях городка лазутчиков князя Семена Львова. Василий Ус и атаман Еремеев, возглавлявшие семь десятков разведчиков, тут же доложили об этом Степану Разину.
- На конь! – скомандовал атаман, и повстанцы, “сев на хвост” разведчикам князя, словно привязанные пошли за стрельцами, справедливо полагая, что они приведут их к основным силам Семена Львова.
Ранним утром одиннадцатого июня, в дымке негустого тумана, разинцы увидели нестройные очертания большого отряда стрельцов. По мере восхода солнца в его лучах все ярче сверкали стрелецкие бердыши, заметно колыхался густой строй краснокафтановых воинов. Перед строем на боевом коне, покрытом малиновой попоной, в сверкающих доспехах молодецки гарцевал князь Львов.
Степан Разин, быстро построив своих казаков в боевой порядок, выжидал. Он знал, что княжеское войско не желает сражаться, об этом ему в один голос сообщили десять стрельцов, тайно прибывших в Черный Яр. Стрельцы заверили атамана, что войско князя Семена перейдет на сторону разинцев, лишь только он начнет сражение.
Князь Семен, метнувшись на разгоряченном коне из одного конца строя в другой, высоким голосом прокричал:
- Стрельцы! Дети мои! Настал решительный час битвы с ворами и богоотступниками. Мы отдадим свои жизни за великого государя, за християнскую церковь и будем биться до последнего вздоха! Князь горячил коня, а стрельцы угрюмо враждебно молчали, не скрывая неприязни к своему начальнику. Лишь несколько десятков дворян, да офицеров-иностранцев, находящихся на русской службе, нестройными криками поддержали князя. Всем было ясно, что открывать сражение с таким ненадежным войском бессмысленно… Но Львов настырничал:
- Помните о святом долге перед государем, православной церковью, братцы, - кричал он, вертясь на взмыленном коне перед строем. – И воздастся вам сторицей за верность и мужество ваше!
Разин не мельтешил перед строем своих войск, подобно князю, а ждал пока казаки примут удобное для атаки построение. Часть повстанцев, не имевшая ни ружей, ни пик, держала в руках длинные шесты с острыми, обожженными концами, на которых на ветру трепыхались красные тряпицы. Все напряглось в ожидании кровавой развязки, даже ветер и птицы затихли…
В этот момент Степан Разин мощно вымахал на взмыленном коне на узкий участок луга, зажатого между враждующими войсками, и, взметнув вверх руку, звонко прокричал:
- Братья стрельцы! Ужель имеете охоту пролить братскую кровь? Мы ваши братья – вы наши! Поверните ж оружие ваше против начальных людей, бояр и всяких мирских кровопивцев! Они ваши и наши враги! Наступил мгновенный перелом в настроении стрелецкого войска…
- Ура! – загремели стрельцы. – Здравствуй, наш батюшка Степан Тимофеич, смиритель всех лиходеев наших! Ура!” Степан воодушевленный всеобщей любовью к себе, проворно крутнулся на коне и с сияющим лицом, продолжал: “За дело, братцы! Ныне отомстите мирским кровопивцам, которые до сих пор держали вас в неволе, хуже, чем турки или язычники. Я пришел дать вам всем волю, свободу и избавление от неволи. Вы будете моими братьями и детьми! Мы победим врагов наших!” Всеобщее воодушевление охватило стрелецкие ряды, строй был смят, началось стихийное братание.
- Здравствуй, наш батюшка Степан Тимофеич! – ревели стрельцы.
- Веди нас в подневольные страны, мы победим бояр, князей и начальных людей и освободим черный люд. Веди, Степан Тимофеич, все, как один, пойдем за тобой!
- За тобой – в огонь и в воду, атаман!
В полной растерянности, уничтоженный и подавленный стоял среди этого невообразимого гама и страшного воодушевления взбунтовавшейся “черни” князь Львов. Он, теперь начальник без войска, полководец без армии, ждал чего-то страшного, неотвратимого, против чего не было ни сил, ни желания бороться. Жалкий в своей покорности князь ждал роковой развязки…
Лишь схлынула первая волна воодушевления, лишь смолкли здравицы в честь атамана, осмелевшие стрельцы принялись колотить ненавистных начальников. Под напором разбушевавшихся подчиненных, еще вчера покорных, а сегодня решительных и смертельно опасных, офицеры Львова бросились к судам. Страх, словно дал им крылья, они стремительно оторвались от преследователей и почти достигли лодок. еще немного, еще десяток, другой метров и можно будет отплыть от этого страшного берега и бежать в спасительную Астрахань, подальше от взбунтовавшейся и страшной в гневе черни. Спасение казалось близким! Но в этот момент черноярские стрельцы стремительно выбежали из крепости и открыли губительный огонь из ружей и пистолей по катившейся лавине офицеров и начальных людей, напрочь отрезав им путь к ладьям. Десятки дворян замертво полегли на теплой волжской земле, остальных пленили и выстроили в круг. Начался суд.
“Круг был созван, - вспоминал впоследствии участник этих событий иноземец Людвиг Фабрициус, - и Стенька спросил через своих начальников, как относились генерал (князь Львов – М. А.) и его офицеры к солдатам. На это стрельцы и солдаты закричали, что ни один из них не заслуживает остаться в живых”. Приговоренных вытолкали в круг и торопливо прикончили саблями, пиками и секирами: умерли они молча и мужественно, и никто из дворян пощады не просил.
Трупы казненных оттащили в сторону, настал черед князя Львова, пришел его смертный час. Он тихо перекрестился, и тут же толчком его выпихнули в круг. Князь молча и обречено смотрел на казаков, везде были чужие лица, которые ревели:
- Смерть ему! Смерть! Конец князю, хватит, наизмывался! Вели казнить кровопивца, атаман!” Уже обнажены сабли, красные от недавней казни офицеров и дворян, еще мгновение и жизнь высокородного князя оборвется, как тонкая нить перерезанная стальным лезвием ножа…
- Братья, я прошу за князя! – неожиданно раздался знакомый голос. Разинцы в изумлении повернулись к своему атаману, ибо это он просил помиловать Львова. Князь, вздрогнув, поднял голову и тоже уставился на названного сына, мучительно ожидая реакции казаков, хотя уверенность, что жизни его ничто уже не угрожает, спасительной силой вошла в его тело.
- Я прошу помиловать князя Семена! – повторил твердым голосом Разин. – Помним мы добрые дела, которые свершил князь для нас в прошлом годе…
- Коль атаман просит за князя, надоть уважить Тимофеича! – первым подал голос Василий Ус.
- Любо! – поддержал Уса Федор Шелудяк.
- Любо! – нехотя протянул нестройный хор казаков, недоумевавших, зачем надо атаману щадить князя.
Иноземцы, участники этой сцены, отставившие потом воспоминания, в частности, капитан Людвиг Фабрициус, считали, что в спасении Семена Львова решающим было то, что летом 1669 года князь “принял Стеньку в названные сыновья и по русскому обучаю подарил ему образ Девы Марии”. Возможно, и даже несомненно, что личные мотивы сыграли какую-то роль в данном случае. Но, думается, это было не главным. Степан Разин происходил из той категории людей, которые интересы казачьего братства ставил выше личных, и в данном случае Степан думал не о спасении князя, как своего приемного отца, а о князе, как представителе господствующего класса, который поддержал его, Степана Разина, дело. “Смотрите! – словно говорил атаман, - против государевых изменников вместе с нами сражается и князь Семен Львов. Перебьем плохих бояр и князей, оставим хороших!” Таким вот “хорошим” представителем правящего класса и должен был стать князь Семен Иванович Львов.
Для него отныне начались дни, полные тревог, тень смерти теперь каждодневно витала над ним, хотя защищал его авторитет и мощь разинского влияния. Казаки, стрельцы, голытьба не отличались особой любовью к Львову, и после взятия Астрахани голытьба вновь потребовала казни заместителя астраханского воеводы. И снова князя выручил Степан. Только в мае 1671 года, когда плененный Разин, закованный в кандалы, томился в Черкасске и не мог ничем помочь князю, в Астрахани был приведен в исполнение смертный приговор, вынесенный Львову одиннадцатого июня 1670 года под Черным Яром: его сбросят с раската, имущество продуванят. Княжеская оправная сабля, подаренная Львову Степаном Разиным, по решению круга будет передана “в почесть” астраханскому старшине Ивану Красулину. Всего этого не знал князь Семен в тот страшный для себя день одиннадцатого июня 1670 года, когда в один момент пережил и ужас близкой смерти и безмерную радость счастливого спасения.
Избежал расправы и драгунский капитан Людвиг Фабрициус. Его спас собственный денщик, польский дворянин Вонсовский, перешедший на сторону разинцев. Этот дворянин, которому Степан Разин в знак особого расположения дал пропуск с восковой печатью, помог Фабрициусу благополучно покинуть лагерь восставших. Уже стоявший на краю могилы, капитал Фабрициус спасся и, не теряя ни минуты, бросился в Астрахань с невеселыми вестями к воеводе Ивану Прозоровскому. Судьба подарит Фабрициусу еще долгих пятьдесят девять лет жизни, в которой будет все – и радостное и плохое – но день одиннадцатого июня 1670 года он запомнит на всю жизнь и опишет потом в своих воспоминаниях.
…После суда над стрелецкими офицерами в круг повстанцы снесли все добро, доставшееся им в результате боя и тут же поровну разделили между всеми. Затем перешли к основному вопросу: куда идти дальше? Двигаться на север или укрепить за собой сначала Астрахань? Вопрос непростой, разгорелись споры…
- Надобно иттить вверх по реке до Саратова, а оттель до Москвы, - горячились одни. – Астрахань-город дюжа крепок, нам ево не взять. Сидючи за каменными стенами, тамошние стрельцы покрошат наши черепушки в месиво, лишь только мы сунемся к ним…
- Что скажете, вы? – обратился Разин к стрельцам, перешедшим на его сторону. – Ужель пойдут супротив нас ваши братья, стрельцы астраханские? Уже подымут руку на нас?
- Неправду болтают! – возмутились стрельцы. – Город Астрахань, хоть и крепок стенами своими, но гарнизон там – наши люди! Не сумлевайся, Степан Тимофеич, только ты придешь с войском, стрельцы тут же тот городок сдадут тебе!
- Так уж и сдадут?! – настороженно спросил Степан, не любивший поверхностных суждений в оценке серьезных задумок.
- Вестимо сдадут, атаман! – нимало не смутившись от разинского тона, ответили стрельцы. – Вот крест кладем на себя! Народ астраханский ить давно тебя ждеть, опротивела ему тяжкая власть начальных людей и князя Ивана.
- Быть по сему! – после краткого раздумья, сказал Разин. – Возьмем Астрахань, чтоб не опасаться удара сзади, а потом пойдем вверх по Волге-реке вплоть до самой Казани. Готовсь к отплытию, братья!..
Михаил Астапенко, член Союза писателей России, академик Петровской академии наук (СПб).