Этот ноктюрн – одна из самых прекрасных, чарующих страниц мировой фортепианной литературы. Я слышал по радио, что исполнением именно этого ноктюрна закончилась концертная деятельность Ференца Листа – великого композитора и исполнителя.
Я помню этот ноктюрн с самого раннего детства. Я восхищался этой музыкой, слушая ее в исполнении известных пианистов, певицы Зары Долухановой, исполнявшей его со словами, и хора мелодичных женских голосов, исполнявших только мелодию без слов под аккомпанемент фортепианного варианта ноктюрна.
Восторгаясь этой музыкой, я и предположить не мог, что буду когда-нибудь сам в состоянии ее исполнить и не просто исполнить, а сыграть ее на концерте в Доме ученых на том концертном рояле, на котором играли прославленные приезжие пианисты. Это удивительно, так как я до 23 лет не только не пробовал играть на рояле, а даже не подходил к нему ближе, чем на метр. Любовь к музыке заставляла меня музицировать, но, не имея ни малейшей надежды на успех, я не играл упражнений, этюдов, гамм, так как считал, что все равно не смогу ничему научиться, а сразу стал пробовать исполнять свои любимые произведения Шопена, Шуберта, Бетховена, Чайковского, Моцарта, Рахманинова, добравшись и до Листа. Начинал я с отдельных аккордов, немногих нот, а постепенно дошел до того, что стал исполнять всю вещь целиком.
К своим 74 годам я имел обширный репертуар своих любимых произведений, которые мог свободно играть. Среди них почетное место занимал ноктюрн Листа «Грезы любви». В 1998 году меня попросили выступить в концерте, которым должна открыться научная Российская конференция по биомеханике. Организаторы этой конференции, проходящей регулярно раз в 2 года, каждый раз открывали ее концертом, считая, что это благотворно действует на участников конференции. В этот раз решили организовать концерт силами ученых. Так и получилось, что я впервые в жизни в 74 года выступил с публичным концертом и исполнил два произведения Ференца Листа. Это ноктюрн «Грезы любви» и «Утешение».
Концерт должен был состояться в начале июня, а попросили меня принять в нем участие, если смогу, в начале апреля. Я не был уверен, что смогу, но все же стал выбирать подходящие произведения и пытался совершенствовать их исполнение. В это время произошло событие, которое укрепило мою решимость принять участие в концерте. Меня попросили выступить перед детьми в музыкальном центре в микрорайоне Верхние Печоры. Это было в конце апреля, т. е. задолго до концерта. Одна из воспитательниц, ставшая работать в музыкальном центре, бывала у нас дома и слышала мою игру на рояле. По ее замыслу, я должен был показать детям, которые учатся музыке, что взрослые, не являющиеся музыкантами, тоже играют.
На эту встречу с детьми я пришел заранее и начал играть еще в пустом зале, тренируясь, приспосабливаясь к инструменту. Зал стал постепенно заполняться людьми. К моменту заполнения зала я уже много успел сыграть, абсолютно не волнуясь. Когда же я по просьбе детей снова стал играть, то меня одолело волнение. Вдобавок, мне не хотелось ничего повторять из только что сыгранного. Я взялся за прекрасную, но трудную для исполнения пьесу: «Утешение» Листа. Это чарующая музыка, которую исполняют великие пианисты мира. Однако волнение позволило мне доиграть эту сложнейшую вещь только до ее середины. Я, вынужденно перестав играть (не из-за технических сложностей пьесы, а из-за того, что от волнения забыл текст), стал оправдываться. Я рассказал, в каком возрасте я начал музицировать, что в детстве меня в музыкальную школу не приняли, ссылаясь на отсутствие у меня музыкального слуха и чувства ритма. Поэтому начал играть самостоятельно только в 23 года, преодолевая немыслимые трудности, о которых люди, обучающиеся музыке с детства, даже не подозревают.
Этот рассказ произвел сильное впечатление на находящихся среди слушателей педагогов центра. Одна из них – Наталья Борисовна Десятникова – особенно горячо возмутилась тем, как со мной обошлись педагоги в детстве, уверяя меня, что у меня есть все качества, необходимые музыканту. Наталья Борисовна объявила мне, что зачисляет меня в свой класс в качестве ученика. После этого выступила одна из учениц Натальи Борисовны, а сама она стояла рядом, ободряя ее. Я позавидовал девочке, имеющей опытного наставника, болеющего за свою питомицу, и решил, что мне следует воспользоваться помощью Натальи Борисовны для подготовки к предстоящему концерту. Я стал ходить в музыкальный центр к Наталье Борисовне. Она и посоветовала мне исполнить на концерте ноктюрн Листа. В качестве второго произведения я выбрал «Утешение» Листа, так как эта чарующая музыка в моем исполнении очень нравится моей супруге, а сыграть ее проще, чем ноктюрн, который неизмеримо сложнее «Утешения». Так усилиями Натальи Борисовны была подкреплена моя решимость выступить на концерте и выбрана программа выступления.
На одну из моих тренировок в доме ученых пришла и Наталья Борисовна. Прослушав, что и как у меня получается, она сделала свои замечания и попробовала сама поиграть на концертном рояле. Тут я узнал, что такое настоящая музыка! Наталья Борисовна с блеском исполнила какую-то вещь Баха. Вот что значит закончить консерваторию! Мне пришла в голову блестящая мысль: поменяться с Натальей Борисовной ролями. Пусть она выступит вместо меня на концерте, а я поболею за нее. Ведь обидно, что блестящий пианист нигде не выступает, а меня, неуча, приглашают. Однако моя идея рокировки с Натальей Борисовной была отвергнута организаторами концерта, уверявшими меня, что играть должен именно ученый, а если бы они хотели привлечь профессионального пианиста, то они бы с легкостью это сделали.
В нотах, по которым я разучивал ноктюрн Листа, был помещен стих на немецком языке в виде эпиграфа к ноктюрну. В нем я понимал только отдельные слова, которые у меня не складывались в осмысленный текст. Так было до тех пор, пока судьба не свела меня с Ренатой.
Рената – немка, посещавшая Россию в интересах своего бизнеса. Первый раз я встретился с Ренатой в деревенском доме, в котором мы летом отдыхали. В деревню Ренату привезла одна из подруг моей дочери, которая тоже занималась бизнесом. Тогда Рената еще только изучала русский язык, и с ней был ее переводчик. В деревенском доме было плохонькое пианино. Рената и ее переводчик были поражены, удивлены и обрадованы, услышав в глухой деревне в живом исполнении Бетховена, Шопена, Шуберта и Рахманинова. Через какое-то время я пригласил Ренату к нам домой. Собираясь играть ноктюрн Листа, я дал Ренате ноты, в которых был эпиграф на немецком языке. К этому времени Рената уже освоилась с русским языком и перевела мне текст этого эпиграфа. Мне этот текст показался близким по духу музыке Листа. По-видимому, этот текст и пела Зара Долуханова, исполняя ноктюрн Листа, но я тогда не вслушивался в слова.
Узнав благодаря Ренате смысл слов, приведенных в ноктюрне Листа, я решил, что хорошо бы эти слова прочесть перед тем, как исполнить музыку. Эта мысль организаторам концерта понравилась. Главным его организатором была Нина Михайловна Анишкина, чрезвычайно активная и умелая женщина. На следующий день Нина Михайловна принесла мне перевод, сделанный профессиональной переводчицей. Вот как выглядел этот текст:
О, любимая, о, любимая!
Как глубока твоя любовь.
Но придет скорбный час,
И ты будешь оплакивать прах возлюбленного.
Но ты оберегаешь огонь своего сердца,
И хранишь и несешь любовь
До тех пор, пока его сердце не покорит другая.
И если тебе кто-то вновь признается в любви,
Постарайся полюбить его всем сердцем,
Наполни радостью каждую минуту его жизни,
Не причиняй ему зла!
Старайся лишних слов не говорить,
Чтоб с уст не сорвалось дурное слово.
Но, боже, – ничего плохого ты не имей в виду –
Но и этот друг ушел в скорби и печали…
Взглянув на этот почти бессмысленный текст, я понял, что он не только не соответствует музыке Листа, но не соответствует немецкому оригиналу, так как Рената перевела мне этот же текст совсем иначе. До концерта осталось всего несколько дней. Я решил попробовать самостоятельно перевести текст. В детстве я изучал немецкий язык. Следствием этого было то, что я едва не угодил на фронт в качестве переводчика в первый месяц войны, когда мне было всего 16 лет. Почему я не угодил, не знаю, так как собеседование по немецкому языку я прошел успешно и заявление о добровольном досрочном призыве в армию написал. Я выписал из немецкого текста все незнакомые и даже знакомые, но чем-то сомнительные слова. Их получилось около 10. В имевшемся у меня немецко-русском словаре из всех этих слов не оказалось ни одного.
Тут мне повезло. К моей супруге пришел консультироваться по своей диссертации на педагогическую тему преподаватель консерватории Александр Николаевич. Я спросил его, нет ли при консерватории какой-либо нотной библиотеки, в которой может оказаться текст ноктюрна Листа, который звучал в исполнении Зары Долухановой. Он мне ответил, что такой библиотеки нет, но текст он мне переведет, так как немецкий язык знает. Я дал Александру Николаевичу ноты с немецким текстом. За день до концерта он мне позвонил и продиктовал свой перевод. Вот он:
Грезы любви (текст Freiligrath)
Люби, люби так долго, как только сможешь ты любить,
Люби так долго, сколько ты хочешь любить.
Придет час, когда ты будешь стоять у могил.
Заботься, чтобы твое сердце пылало, чтобы оно
берегло и несло любовь так долго,
пока еще одно сердце не забьется горячо вместе с твоим.
Тому, кто откроет тебе свои чувства, покажи,
Как способен ты любить. Сделай каждый час его
Радостным, не огорчай его ни на один час.
Береги свой язык, чтобы с него не сорвалось грубое слово.
О, Боже, сделай так, чтобы не причинять зла другому,
Вынуждая его плакать.
Этот текст показался мне близким к тому, который я слышал от Ренаты, и я решил именно его и прочесть перед тем, как исполнить ноктюрн. Это настоящий гимн любви, не посвященный конкретной возлюбленной. В нем есть призыв к людям беззаветно, горячо и долго любить. Есть и призыв к богу, так как не все в жизни подвластно человеку.
Нина Михайловна оказалась действительно могущественной женщиной, вручив мне прямо перед началом концерта ноты ноктюрна Листа с текстом в переводе В. Коломийцева, который пела Зара Долуханова. Это были ноты 1932 года издания! Этот текст оказался весьма близким к переводу Александра Николаевича. С одним существенным различием.
В переводе 1932 года исключено всякое упоминание о Боге.
Моя жена накануне концерта уехала с дочкой на дачу, так что я ночевал один. Проснувшись в 5 утра, я вдруг сообразил, что могу ничего не сыграть. В ноктюрне Листа три части, разделенные украшениями, требующими быстрого и виртуозного исполнения. Эти украшения съели у меня массу времени, а его остаток я посвятил наиболее трудной кульминационной второй части ноктюрна. А ведь чтобы добраться до украшений и второй части, надо суметь сыграть первую. Я пытался, еще лежа в постели, вспомнить, как играть эту часть и убедился, что всех нот я не помню. Эту часть я исполнял, руководствуясь мелодией, давно забыв о том, на какие именно клавиши для этого надо нажать. По опыту знаю, что волнение в такой ситуации способно привести к тому, что я вдруг споткнусь и остановлюсь. Если же попробовать после этого начать все сначала, то я уже обязательно споткнусь и остановлюсь в том самом месте, на котором споткнулся первый раз. Сообразив это, я спать больше уже не мог. Пришлось встать с постели, подойти к роялю, открыть ноты и начать их зубрить. Играть, производя шум в доме, было еще слишком рано. Но зубрить ноты – это не мой метод, я им никогда не пользовался. Когда стало можно играть, я сел за рояль и стал разучивать первую часть ноктюрна. Но это почти 2 страницы нотного текста, которые я как следует разучить явно не успевал. Попробовал сыграть ноктюрн – получилось. Я знал, что в день концерта до его начала, назначенного на 11 часов, можно будет еще разок прорепетировать. Я решил так и поступить.
В 9 часов я отправился в дом ученых. Минут через 20 я подошел к дому, и встретил перед входом в дом ученых своего бывшего сотрудника Дмитрия Андреевича Селивановского, гуляющего по улице. Он сказал мне: «Виталий Анатольевич, там еще никого нет, давайте погуляем!» Однако мне было не до прогулок, и я прошел в зал, включил свет на сцене, сел за рояль и попробовал играть. Все получилось без единой запинки. Волнения не было, так как не было слушателей. Тогда я вышел на улицу и пригласил в зал Дмитрия Андреевича, чтобы попробовать играть хотя бы для одного слушателя. Присутствие слушателя приближало условия репетиции к концертным. Тоже получилось. Тогда Дмитрий Андреевич попросил меня еще что-нибудь поиграть. Это тоже получалось. Постепенно зал стал заполняться людьми. Репетицию пришлось закончить.
Начинается конференция. В середине сцены стоит рояль, на котором мне предстоит сыграть, а пока звучат приветствия конференции со стороны городских властей и научной общественности. В некоторых приветствиях подчеркивается, что при открытии конференции на рояле будет играть большой ученый член-корреспондент Российской академии наук. Это про меня, что придавало мне волнения. Перед самым концертом мне вручили его программу. Первым значилось мое выступление, а далее шли музыканты-профессионалы. Все участники концерта (кроме меня) были лауреатами музыкальных конкурсов. Вот так самодеятельность! Оказалось, что организаторы конференции, кроме меня, не нашли ни одного ученого, который мог бы или согласился выступить.
Вот Нина Михайловна объявляет мое выступление. Она говорит, что это мой дебют и что я учился играть самостоятельно и только с 23-летнего возраста. Поднимаюсь на сцену, сажусь за рояль, оглядываю зал.
Чтобы унять волнение я начинаю не играть, а говорить. Я говорю, что подлинные музыканты за роялем чувствуют себя в «своей тарелке» и начинают сразу же играть, не произнеся ни слова. У меня все не так. Я в «своей тарелке» только тогда, когда говорю и поэтому хочу сначала немного рассказать о том произведении, которое собираюсь исполнить. Далее я сказал, что ноктюрн Листа имеет слова, которые поют под его музыку. Я зачитал их в переводе Александра Николаевича. Далее я предупредил публику, что не могу, да и не хочу играть этот ноктюрн в столь быстром темпе, в котором он выглядит блестящей виртуозной концертной пьесой. Я собираюсь его исполнить в таком темпе, в котором лучше всего проявляются чувства, выраженные в только что прочитанных стихах о любви.
Стал играть, и к своему удивлению, сыграл все без запинок и остановок почти так, как я играю для себя. Доиграл до аплодисментов. Предстояло еще сыграть «Утешение». Я опять сначала немного поговорил о том, что это за произведение, а потом начал играть. Исполняя эту вещь Листа, выступая перед детьми, я споткнулся и остановился. Я учел такую возможность и подготовился особо тщательно, так что в этот раз запинок не было. После меня в концерте блестяще выступили профессиональные музыканты. Концерт длился всего 30 минут, из которых 10 занял я.
После концерта началась конференция. Нина Михайловна потом сказала мне, что некоторым участникам конференции больше всего в концерте понравилось мое выступление.
Чтобы дать возможность и Наталье Борисовне показать свое искусство, я пригласил ее дать концерт в нашем институте. Такой концерт, организованный Ниной Михайловной, состоялся и прошел с большим успехом.
В этом концерте Наталья Борисовна преподнесла мне приятнейший сюрприз. Она пригласила принять участие в концерте свою сестру Людмилу, играющую на скрипке. Сестры в заключение концерта вдвоем исполнили романс из музыки Свиридова к повести Пушкина «Метель». Этот романс, исполненный на скрипке в сопровождении фортепьяно, звучал не хуже, чем ноктюрн Листа.
А вот как звучит этот самый ноктюрн Листа в моем исполнении:
КОНЕЦ
