1.
Ближе к концу февраля, когда солнце уже начинало по-весеннему пригревать, мне позвонила давняя приятельница, поделиться, что ей совершенно не с кем сходить в кино, посидеть в кафе. Она сослалась на плотную занятость на работе, упомянула свой бальзаковский возраст, знакомиться некогда, мужского внимания хочется.
Мой давний знакомый, высокий, плотный, сорока восьми лет, также один коротал вечера, давно развелся и периодически намекал на то, что неплохо бы было в кино с дамой сходить. Общались мы очень редко, чаще о грибах, ягодах и делах сельских, огородных, так как у обоих имелись дачи. И я их познакомила.
Март. Снег уже просел, на дорогах образовалась каша из грязи и воды. Иван и Ирина решили встретиться после работы.
Несмотря на тяжелый день, Ирина заехала домой, переоделась, обновила макияж и к назначенному времени была на месте. Как оживает и расцветает женщина от внимания мужчины! В тоненькой шелковой блузке, зауженной юбке, стройная, она сидела на втором этаже кафе, кокетливо положив ногу на ногу, покачивая в ожидании встречи, каблучком. Она часто поглядывала на часы в телефоне. Уже восемь, девятый час, фильм давно начался, а Ивана все нет. «Я на месте. Ты где?», - написал он в мессенджер. Но вокруг никого не было...
Сергеев в тот день собирался долго: перерыл шкаф, чтобы найти новые джинсы, которые недавно купила ему мать, гладил рубаху, два раза обжегшись, начищал туфли. С этим волнением он приехал совершенно в другой торговый центр. Уселся за столик и написал.
«Мы договаривались в ***», - ответила Ирина сдержанно, хотя саму начал распирать смех. Сергеева обдало кипятком. Он бросился бежать на улицу, ловить такси. По пути в цветочной лавке схватил розы винного цвета и, не помня себя, полетел.
Фильм уже был в разгаре, давали какой-то жуткий боевик, без диалогов, одна бессмысленная стрельба. Они, смеясь, пробрались в пустой зал. «Пойдем отсюда», - ласково шепнул Сергеев немного погодя, едва коснувшись ее уха. Ирина кивнула. Они еще посидели в кафе. Иван рассказывал о себе, пытаясь произвести впечатление, она любовалась свежими розами, которые официантка любезно поставила в вазу. Свидание окончилось проводами до такси, просьбой позвонить по приезду, благодарностями за цветы.
Как же не спится! И смех, и радость в душе перемешивались сладкой карамелью давно забытых чувств. Покачиваясь на мягких волнах неги, она уснула.
2.
И пошли совершенно другие, нескучные дни, согреваемые весенними, жмурящимися лучами. Они исписали километры сообщений, вечерами он звонил.
В один из апрельских дней Сергеев сообщил, что скоро уезжает в командировку в горячую точку и огорчался «почему мы не познакомились раньше, до того, как я подписал контракт». Это стало неожиданностью для всех нас.
Сергеев сообщал, что тренируется ежедневно, пробегает по десять- пятнадцать километров, делает заплывы в бассейне. И, среди плотного графика, успевает еще принять на грудь с мужиками. Иван и Ирина встретились перед его уездом, на этот раз без экивоков, тонких шелковых блуз, по-спортивному, на шашлыках. Сергеев парил, признавался в любви, кружил Ирину в объятиях на поляне. И, казалось, оба были счастливы.
Ирина удивлялась, что события развивались как-то быстро: все эти признания через месяц знакомства. Ее собственные чувства не поспевали за таким ритмом. Прежний опыт ее отношений и жизни в целом подсказывал ей осмотреться, приглядеться, понять. Но Ивана было так много, что она не успевала опомниться.
Сергеев не думал ни о чем. Он влюбился, как мальчишка и злился на то, что улетает в командировку. «Если бы раньше встретил тебя», - говорил он, - я никуда бы не поехал» … В конце апреля Сергеев написал с другого номера: «Я на месте. Как смогу, буду звонить». И мы стали ждать, Ирина, конечно, больше всех.
«Не то, чтобы я его полюбила», - говорила она, - но это же человек, и он перевернул весь мой мир. Очень волнуюсь за него».
Сергеев находил минутку между боями, чтобы позвонить или написать. А потом пропал. Несколько дней ожидания породили массу недобрых предположений, догадок. Ирину это сводило с ума, и она решилась написать сама. Не сразу, но пришел ответ: «Иван Андреевич ранен, тяжело. Извините». У Ирины упало сердце, застучало в висках. Она так и знала. Осторожно, чтобы не нарваться на отказ, молодая женщина написала снова.
Выяснилось, что отвечает ей медбрат Эдик во время обхода в полевом госпитале. Был страшный бой, товарищ полковник бросился спасать своих ребят, сам попал под обстрел, и сослуживцы, почти мертвого, вытащили его с поля боя. Получил ранения конечностей, задето сердце, немного голова. В сознание после операции не приходил.
Единственное, что мы могли сделать, это ездить по монастырям и храмам, где встречали множество таких же женщин с пустыми, осиротелыми лицами. Ждали.
Эдик сообщил, что товарищ полковник пришел в себя, настоятельно просил Ирину удалить их переписку, чтобы ему «не влетело». «Я жив, любимая», - слабым голосом сказал он в трубку поздно вечером. Долго говорить он не мог, быстро уставал. «Ты спи, спи больше, - утешала его Ирина, - я жду тебя домой, ты дал слово, что вернешься».
Наступили летние дни с шелестом тополей, вишен, с щебетом птиц. Мир снова наполнился сладким теплом, музыкой, от которых отступает боль и многие проблемы. Кроме одной. Иван раз за разом терял сознание от потери крови, снова попадал на операционный стол. В промежутках сознательного бодрствования он объяснялся в любви и бравировал тем, как он отчихвостил главврача, как его наградили медалями и орденами. Приезжали и генералы, чтобы осведомиться о здоровье своего полковника. Он действительно очень непростой человек.
В июле медики решили, что необходимо транспортировать его на самолете в научный институт Новосибирска для дальнейшей реабилитации. «Пролетаю над нашим городом, скучаю по тебе, моя дорогая», - написал он. Ирина сама не знала, не понимала, что происходит с ней. Она жила только мыслями об Иване, разделяла с ним его боль, поддерживала, выслушивала, но не могла достоверно сказать, признаться себе, что любит.
3.
Через некоторое время, наверное, в августе, в самую пору сбора урожая, Ирина позвонила мне и сказала, что хочет поехать в Новосибирск проведать Сергеева.
- Не думаю, что это хорошая идея, - ответила я, - отпуск никто не даст, да и пустят ли не родственницу к тяжелому.
Она не поехала. Лето закончилось, продолжались скучные отношения – часовые разговоры по телефону о том, что и где у него болит, и другие больничные новости. Зарождающийся весной цветок к осени начал подгнивать.
И вдруг Сергеев явился сам: рука в бинтах, ошарпанный, еле стоящий на ногах, с красивым букетом белых роз. Видно было, что ему больно, но он держался. Гусар. Ирина настолько была ошеломлена, если не сказать больше. Восемнадцать часов в такси лежа, сбежал из госпиталя, собрав у пациентов из одежды кто что дал.
«Устал лежать, дорогая, очень соскучился по тебе», - сказал он, шатаясь. Вручил букет прямо у входа ее работы. Из окон офиса выглядывали любопытные лица сотрудников. Ирина и Иван немного постояли, и он уехал обратно в Новосибирск, долечиваться. Такие поступки редки в наши дни, и мы все приятно удивились – вот, что делает любовь.
Сергеев был и сам рад и горд тем, что произвел впечатление на окружающих. Довольный, он погрузился на заднее сидение такси, где на полу валялись лепестки белых роз и немного листьев, и уехал, оставив Ирину в смятении чувств.
Наутро звонил, его будто подменили. «Ты – бесчувственная, холодная женщина», - заявил он. Ирину обдало холодом. Она молча выслушала обвинения, (всегда восхищало ее терпение), потом позвонила мне. Не обладаю такой выдержкой, ответила коротко – посылай.
Мы забыли о Сергееве с тех пор. Кроме него у нас всех и без того хватало забот. Конечно, он звонил, извинялся, но Ирина слушала его уже без сочувствия, сухо, обреченно. Она стала еще хуже спать, плохо есть и мучилась хронической усталостью. В конце концов, и он перестал звонить, и она не брала трубку.
4.
В конце сентября всем нам пришло по сообщению: «Папа умер. Это сын Семён». Сразу пролетело в голове и кино с кафе, и полевой госпиталь, и розы. Душу защемило. Слов друг для друга не было – поехали по монастырям и храмам, встречая по пути таких же, с лицами.
Ирине было тяжелее всех. Ночи превратились в пытку воспоминаний о несделанном, несказанном и прочем, о чем обычно жалеют, когда кто-то умирает.
Сын оказался довольно общительным молодым человеком и рассказал «тете Ирине», что уже собирается в командировку, чтобы дослужиться до полковника, «как отец». Завязалась вынужденная переписка через старый телефон Сергеева. Ирина хотела узнать, когда умер, когда поминки, где похоронили и прочее. Наряду с этим, она осторожно пыталась донести до Семёна, что отец противился сыновней службе. Семён, весь в Сергеева, зачастую отвечал довольно жёстко по поводу своего выбора.
К девятому дню смерти полковника, Ирина и Семён уже сблизились, общались, вспоминали Ивана. Однажды вечером она написала: «Семён, мне с тобой легче». Тут же телефон зазвонил. Голос возмущенно и строго спросил: «Лечь бы?».
Донесся до боли знакомый голос. Это был… Сергеев! Вы когда-нибудь разговаривали с покойниками? Вряд ли мы поймем состояние, в котором прибывала Ирина. Но она, оцепенев, не подала виду. Голос Ивана был омерзительно пьян, видимо, поэтому он не разобрал написанных слов. Разговора толком не состоялось. Поняв, что полковник рассекречен, Сергеев стал глумиться в сообщениях по поводу кладбища, крематория и памятника. А мы переживали за то, что уже поставили ему за упокой.
«Семён» (он же «Эдик», он же Сергеев) пытался тоже писать, но Ирина уже отвечала грубо, с подковыркой.
- Зачем тебе это всё? – спрашивала я ее, - заблокируй, выброси из головы.
«Я хочу знать все наверняка», - отвечала она мне.
И ей удалось выяснить через разные контакты, что Сергеев, оказывается, не полковник, с военным делом никак не связан, с сыном не общается, черт знает где работает, живет с мамой. Пьет покойник. Не ранен. Не умирал. Медалей не имеет.