Снег растаял. Мне стало лучше. И я вспомнил больше.
...
Солнце обжигало и меня, но я ковылял за старухой вплоть до самого порога дома.
Горбушка торопливо вошла внутрь, а я остановился.
Сплошь поросший бурьяном и давным-давно завалившийся на бок, дом представлял собой пережиток не столь далекого прошлого, когда простые люди находили своё существование в простой работе, а чувства их были грубыми, но открытыми.
Вряд ли бы можно было подумать, что прогнившая конструкция сможет выдержать хотя бы ещё одного гостя и не сложиться над его головой карточным домиком, но я всё же рискнул.
Комнаток на удивление было много, пусть они и походили скорее на тупиковые ответвления в коридоре. Так же повсюду были окна, - свет проникал через них неохотно, - мир снаружи скрывали листва и спутанные переплетения ветвей.
Старушка бесследно исчезла, и я принялся её искать. Без лишних мыслей я слонялся по затхлым комнаткам и попутно рассматривал их небогатую обстановку. Накрахмаленные салфетки и потрескавшиеся серванты с давно нетронутыми сервизами, узорчатые скатерти и такие же ковры на стенах, - все это было мне смутно знакомо, но в то же время и чуждо, будто я видел нечто подобное когда-то давным-давно, в прошлой жизни.
Старушка всё же нашлась, - она оказалась в кладовке. На этот раз в руке зажигалки не было. Беззвучно опустившись подле полупустого холщевого мешка, старушка вызволила из него столь же полупустую бутылочку и запылившуюся рюмку.
Затем она поднялась, наполнила дрожащими руками рюмку до краев, и, посмотрев на меня желтым взглядом, протянула её мне.
Янтарная жидкость ухнула куда-то вниз горячительной волной, и когда я посмотрел на то место, где прежде была моя проводница, её уже не было. Больше эту старушку я никогда не видел.
Зато вместо неё появился некто другой, предпочитающий движениям слова.
- Твою ж мать! - воскликнул некто позади. Голос его был сиплым и искренне недоумевающий. - Да... да как ты ж её нашёл-то?! Ты как здесь очутился?
