Да, это немного вслед предыдущему материалу. Но сейчас больше не о вершках, но о корешках.
Представим себе какие-нибудь застойные 70-е годы. Никто не взрывает храмов, никто больше не устраивает в них ни складов, ни общественных ретирадов. Новых не строится, но действующим почти не мешают. Ну да, есть мелкие нюансы: креститься можно только "по паспорту", из института или университета могут турнуть "за религию" (при очень большом невезении), но даже хрущевский пафос антирелигиозных кампаний выдохся полностью. Подростки уже носят нательные кресты - добренькая (о ее доброте как-нибудь особо) старушка Агния Барто, встрепенувшись по партийной памяти, обличает: Нужны Сереже четки:
Такой шнурок короткий,
Такие бусы на шнурке,
Перебирают их в руке.
Нельзя без них Сереже!
У парня тонкий вкус:
Он обойтись не может
Без монастырских бус.
Не джазы, не чечетки,
Теперь в почете четки!
Но многоликому Сереже мнение старушки глубоко безразлично. Он уже вырос из "уронила в речку мячик", а иного своего интереса к творчеству как-то не обрел.
Официоз не призывает убивать классового врага, Пушкин преспокойно остался "на пароходе современности", кинематограф пытается как-то очеловечить даже Павку Корчагина. На пропаганду телевизора и взрослые и дети реагируют одинаково: мели, Емеля. Спокойная жизнь? Казалось бы: при чем тут сатанизм?
Но на книжной полке у большинства Серёж нам бросился бы в глаза потрепанный томик (еще папе нравился, "вот, почитай"), ну или новенький он же. Произведение неслыханных тиражей. Неслыханных тиражей в СССР, в нем же многократно экранизируемая книга. В странах родного языка автор произведения давно и благополучно забыт.
Этель (ещё и Лилиан) Войнич. Нашей скорбной истории женщина тож не чужая, верная подруга польских и украинских революционеров, всех этих сторонников "пропаганды действием", сиречь террора. Популяризации книги содействовали Свердлов, Бабушкин, Калинин, Гайдар, Горький, Котовский. В "Как закалявшейся стали", книге самых каннибальских времен, "Оводом" зачитывается Павка Корчагин. В фильме "Красные дьяволята" (много более жизненном, чем "Неуловимая" вариация), "Овод" - любимая книга Дуняши". Так за что же такая единодушная любовь?
А она из тех самых, из времен откровенного большевизма. Первому поколению пропагандистов всё было прозрачно и ясно. Посмотрим на факты и мы.
Я не перессказываю сюжета. К сожалению, вы его знаете, вы его помните, вы прочли книгу в отрочестве. Но школьники застойных времен едва ли могли задуматься над тем, чего не знали.
Итак, происхождение героя, Артура Бертона. Мать - падшая женщина (можно подавать это романтически, как оно и подано, но данность неизменна), нарушившая супружеский обет. Отец - священник, тоже падший, и даже еще глубже.
Кто происходит (согласно общепринятой версии) от связи нарушившего обет священника с блудницей? Правильно. Антихрист.
"Овод" - апология антихриста.
В тексте пародируется Причастие и Тайная Вечеря.
Давайте есть печенье, как двое примерных деток, и не будем ссориться - ведь завтра придет смерть. Он взял с тарелки печенье и разделил его на две равные части, стараясь, чтобы глазурь разломилась как раз посередине. - Пусть это будет для нас причастием, которое получают в церкви благонамеренные люди. "Примите, идите; сие есть тело мое". И мы должны в-выпить вина из одного стакана... Да, да, вот так. "Сие творите в мое воспоминание..."
В финале спятивший Монтанелли прямо противопоставляет сынка Господу Христу (опять же звучит тема Причастия):
Он умер за вас, и тьма поглотила его; он умер и не воскреснет; он умер, и нет у меня сына. О мой мальчик, мой мальчик!
Из груди кардинала вырвался долгий жалобный стон, и его, словно эхо, подхватили испуганные голоса людей. Духовенство встало со своих мест, дьяконы подошли к кардиналу и взяли его за руки. Но он вырвался и сверкнул на них глазами, как разъярённый зверь:
– Что это? Разве не довольно ещё крови? Подождите своей очереди, шакалы! Вы тоже насытитесь!
Они попятились от него и сбились в кучу, бледные, дрожащие. Он снова повернулся к народу, и людское море заволновалось, как нива, над которой пролетел вихрь.
– Вы убили, убили его! И я допустил это, потому что не хотел вашей смерти. А теперь, когда вы приходите ко мне с лживыми славословиями и нечестивыми молитвами, я раскаиваюсь в своём безумстве! Лучше бы вы погрязли в пороках и заслужили вечное проклятие, а он остался бы жить. Стоят ли ваши зачумлённые души, чтобы за спасение их было заплачено такой ценой?
Но поздно, слишком поздно! Я кричу, а он не слышит меня. Стучусь у его могилы, но он не проснётся. Один стою я в пустыне и перевожу взор с залитой кровью земли, где зарыт свет очей моих, к страшным, пустым небесам. И отчаяние овладевает мной. Я отрёкся от него, отрёкся от него ради вас, порождения ехидны!
Так вот оно, ваше спасение! Берите! Я бросаю его вам, как бросают кость своре рычащих собак! За пир уплачено. Так придите, ешьте досыта, людоеды, кровопийцы, стервятники, питающиеся мертвечиной! Смотрите: вон со ступенек алтаря течёт горячая, дымящаяся кровь! Она течёт из сердца моего сына, и она пролита за вас! Лакайте же её, вымажьте себе лицо этой кровью! Деритесь за тело, рвите его на куски… и оставьте меня! Вот тело, отданное за вас. Смотрите, как оно изранено и сочится кровью, и все ещё трепещет в нём жизнь, все ещё бьётся оно в предсмертных муках! Возьмите же его, христиане, и ешьте!
Логика, конечно, восхитительна: грешил и лгал сам, а виновно вероучение. Но агитка сработана на редкость топорно. Сцена роковой исповеди уж чересчур очевидно написана безблагодатницей с тюдоровских пажитей.
Вне сомнения, христианские Церкви в различные времена были вынуждены идти на больший либо меньший сервилизм. Времена бывают всякие и очень всякие. Но нарушение тайны исповеди во все времена сервилизму никак не тождественно. К примеру, у нас, при Павле Первом, был случай. Священник нарушил эту тайну. Для чего: чтобы разоблачить чудовищное преступление, отравление нескольких человек, свидетелей убийства, и само предшествующее убийство. Вне разглашения - убийца осталась бы безнаказанной. Так преступницу наказали, да. Да только священник был лишен сана и сослан в Сибирь. По Высочайшему указу. В католическом мире порядка обычно еще побольше. Случается, конечно, всякое, сан не антигреховная вакцина. Но предположить инструкцию католического священноначалия по приходам по поруганию Таинства - это надо быть на всю голову из тюдоровских. Церковь никогда не пойдет на то, чтобы рушить себя изнутри.
Нелепа вся "исповедь" Артура. Он называет священнику имя партийного товарища, и вообще, так сказать, пароли и явки. Если уважаемый читатель когда-нибудь ходил - ну, к православной - исповеди, может он представить, чтобы на слова "я завидовал товарищу" батюшка спросил: "Фамилия товарища?" То-то и оно.
Мелких штрихов множество. Артурчик хромает. Псевдоним его принято относить к Сократу, но различия имеются. Как и в русском языке, в греческом древнем "овод" не разновидность мухи. А из оригинального названия вылетает муха. Такие послания рассыпаны по всему тексту. Их превосходнейшим образом понимали читатели из революционеров, что шли следующим поколением за мадам Войнич. Все эти Свердловы.
Вне же контекста типический Серёжа (даже уже тянущийся к четкам) воспринимал книгу просто как "борьбу за свободу". А яд потихоньку капал в души - даже в безобидные годы тихого застоя. Невозможно безопасно зачитываться апологией антихриста, заглядываться такого же посыла фильмами.
В доме Облонских по-прежнему всё смешано. И падает где-то на благодатную почву почти любая чудовищная подмена.
PS Советский Союз обычно всё иностранное публиковал пиратски. Но в 1955 году лично Хрущев (автор последних больших гонений на верующих) распорядился заплатить Войнич Э.Л. (долгожительница была старушка) 15 000 американских долларов за ее полезное творчество.
изображения из открытого доступа (где взяты, туда и возвращаю, мне они без надобности)
PPS Не могу не поделиться комментарием из обсуждения на Телеграм. "Для литературы 19 века Войнич дает более чем явные намеки на происходящее. И разумеется, вы ошибаетесь по поводу того, что она о чем-то там "не додумалась". Войнич додумается о таких вещах, о которых нам с вами в голову не придет в самом страшном сне. На ней, условно говоря, клейма негде было ставить. Это была подруга польских террористов и революционеров, сама занимавшаяся подрывной деятельностью против России. Скорее всего - кадровый сотрудник английской разведки. Она, извините, такое видела, что все эти фантазии про Артура и Монтанелли для нее не более, чем невинная проба пера на отдыхе от уголовных будней".