Найти тему

Смех сквозь слёзы !

ГЛАВА ДВАДЦАТАЯ

ЗА ВЕРУ В МЕТОД ВЛГД МАТЬ САДИТ СЫНА В ТРЕТИЙ РАЗ В ПСИХУШКУ!
ПОХОРОНЫ БРЕЖНЕВА. «ПО ТРАВЕ Б НАМ БОСЫМИ НОГАМИ...»

Приехавшие в третий раз за Алексеем Перепелкиным мордастые санитары скрутили его уже на лестнице.
Печальный прогноз Гончаровой полностью оправдывался. И в конце августа восемьдесят второго года (более
чем через год после успешно проведенной вторичной апробации) отношение к методу ВЛГД и его
приверженцам со стороны ортодоксальной медицины практически не изменилось.
- ...Пустите меня. Пустите, собаки! - почти хрипел яростно вырывавшийся из рук сотрудников психушки
разгневанный их как всегда неожиданным появлением Перепелкин. Психушников на этот раз вызвала мать.
Днем! Когда ему и в голову бы не пришло от кого-либо прятаться...
«Похудел ты, Алеша, через этого Бутейко. Смотри, кабы не помер. Надо бы тебе отдохнуть, порошков разных
попить что ли...» - попробовала было Пелагея Ивановна уговорить сына «по-хорошему», - добровольно
согласиться на третью психоотсидку. Но получив категорический отказ, тайком вызвала дюжих амбалов.
- Шлангом ему руки вяжи. Шлангом, Петрович! - умолял напарника прыщавый санитар, крепко обхвативший
извивающегося как угорь на лестничной площадке Перепелкина.

- Сейчас свяжу,- дыхнул прямо в лицо Алексею застарелым винным перегаром высоченный Петрович и
наотмашь хлестанул толстым резиновым обрубком Алексея по плечу.- Сейчас свяжу! Вот только
утихомирим...- он врезал тем же самым обрубком для верности еще и по брыкающим ногам Перепелкина.
- Спасибо тебе, мама! - только и успел крикнуть на прощание увлекаемый амбалами к подъездному выходу
великомученик. Уж кто-кто, а он-то хорошо представлял себе, что значило для него третий раз оказаться в
дурдоме! И выбраться оттуда живым фактически уже не рассчитывал.
Двух прежних бабенок - заведующих заменил теперь багроволицый, лет сорока, высокий и толстый
заведующий - мужчина.
- ...Значит, как и прежде, верим в бессмертную идею Бутейко? - только и спросил он лишь наполовину
освобожденную от шланговых пут вновь доставленную жертву.
Ну-ну,- завотделением пренебрежительно бросил на стол извлеченную из психархивов заметно потолстевшую
«историю болезни» Перепелкина.- Значит, будем лечиться. По-настоящему...
От «настоящего» лечения Алексею очень скоро стало не на шутку тоскливо. В первые же дни своего третьего
по счету психзаключения он допустил серьезную оплошность. Использовав свой предыдущий богатый опыт
общения со здешним медперсоналом, Перепелкин сумел-таки ухитриться выбрасывать в унитаз большую часть
прописанных ему мучительных для здорового организма порошков и таблеток.
Выбрасывать научился, а вот скрыть «следы преступления» не сумел! Во время обеда попросил оказавшегося
поблизости Сергея Васильевича, чтобы родителям разрешили принести ему радиоприемник. «Послушать, что в
мире творится, хочется»,- чистосердечно, глядя прямо в надменные глаза заведующего отделением, брякнул
Перепелкин.
- Политикой интересуетесь?..- смерил его с головы до ног оценивающим взглядом заведующий. И тут
Алексей понял, что попался. У других обедающих вместе с ним узников (не наловчившихся еще избавляться от
порошков с помощью унитаза) были зачуханные, посеревшие от лекарств лица, постоянно текли по
подбородку слюни.
Его же собственный довольно еще опрятный вид выдавал Перепелкина с головой.
- Я вижу, вы пренебрегаете нашими способами лечения,- ядовито, уставившись прямо в растерянное
простодушное лицо бывшего таксиста, многозначительно пробасил заведующий.
Вера Николаевна,- поманил он толстым указательным пальцем беседовавшую неподалеку с медсестрой
палатную врачиху.- Я вас очень прошу, вот этого недисциплинированного товарища (Алексей чуть не подавился
жилистым кусочком тухлой рыбы) прямо с сегодняшнего дня переведите исключительно на шприцевые
инъекции! Вы меня поняли?
- Поняла, Сергей Васильевич!..- вытянув руки по швам, по-солдатски отрапортовала разом все смекнувшая
подчиненная.
И для Алексея начались «райские веселые денечки». Сергей Васильевич, можно сказать, в открытую стирал
Перепелкина с лица земли. От несливаемых в унитаз уколов его рвало, корежило, сушило внутренности. А на
все его жалобы и лечащий врач, и заведующий отвечали, что так оно и должно быть...
- Не требуется ли вам в палату телевизор? - осведомился как-то у Алексея чрезвычайно удовлетворенный
мучениями «подопытного кролика» багроволикий администратор-садист.- Правда, можете мне поверить,
Бутейко по телевидению еще не показывают.
После его ухода Алексей затрясся в безудержных рыданиях. Заведующий сознательно убивал его лекарствами!
И казалось, ничто в мире не могло ему помешать...
Но, тем не менее, помощь все-таки пришла. В психушку, нежданно-негаданно в начале ноября нагрянул сам
доктор Бутейко вместе с участвовавшим в организации и проведении вторичной апробации метода ВЛГД
сотрудником госкомизобретений Сашей Хорошевым.
Они довольно «убедительно» побеседовали с заведующим. Подключили к делу столичное психиатрическое
руководство (у Хорошева и там оказались знакомые), и вскоре не чаявший больше увидеть московских
проспектов, практически насмерть заколотый узник все-таки оказался на свободе.
Более того - его выпустили ранним утром тринадцатого ноября! В день, когда не выпускали ниоткуда и менее
«опасных преступников». В этот день хоронили Брежнева. И администрация любых «закрытых» учреждений,
естественно, на всякий случай подстраховывалась.
Но, видимо, и среди психиатрического руководства имелись настоящие изобретатели, ценившие свои связи с
Комитетом по изобретениям, коли Сергей Васильевич выпнул свою недобитую жертву за порог в виде
исключения даже в траурный день и задолго до обеда.
Чуть и в самом деле не обезумевший от пьянящего запаха воли, чудом преодолевший все транспортные
(неизбежные в это утро) передряги, Алексей, не помня себя от неожиданно свалившегося на его

многострадальную головушку счастья, добрался до дома. И даже успел посмотреть по телевизору прощание с
усопшим вождем.
Прощание проходило нелегко. Казалось, даже взбунтовавшаяся земля хотела напоследок досадить
погружаемому в ее недра Старшему покровителю всех психушек и огороженных колючей проволокой загонов
для «идейно неугодных» в этой хлебнувшей горюшка стране.
Опускаемый в могилу гроб с телом неожиданно как-то неловко стукнули, и он на глазах миллионов
телезрителей огромной державы с оглушительным грохотом сорвался с ремней.
Только что выпущенный из психушки, плохо побритый Алексей, зажмурился. Где, в какой еще стране могло
случиться подобное? Просто оплошностью, опускавших гроб, это никак не оправдаешь. Их, наверняка,
выбирали среди «лучших из лучших», кому можно было доверить столь ответственное поручение.
Нет! Похоже, что какие-то страшные, еще неведомые нам смертоносные силы приложили здесь свою руку.
Видно, крепко насолил живущим, в свое время покойник... Ну а то, что вслед за гробом в свежеотрытую яму
бросили и сами злополучные ремни, и вовсе убедило Перепелкина в том, что он наблюдает поистине
переломный момент уходящей вместе с Брежневым эпохи.
Еще от бабушки Алеша слышал, что подобное сбрасывание ремней в могилу - верный признак того, что
усопший вскоре потянет за собой и ближайших своих дружков.
Вероятно, об этом самом каркало и бесчисленное количество ворон, слетевшихся в сей «печальный» момент на
Красную площадь. Наличие такого количества «черных предсказательниц» наверняка даже и не подозревалось
москвичами в их родном городе. Их карканье заглушало установленные на площади репродукторы.
Отчетливо различимые даже на телеэкране черные тени от них широкими полосами ложились на
присутствующих, на похоронах, будто говорили: стаи слетелись вовсе не на одного - их привлекло множество
мертвецов! Смерть на Красную площадь, похоже, пришла не одна. Ну а тот всем известный факт, что вороны
вообще-то слетаются лишь на тризну, то есть на поминальное пиршество, сам собой наталкивал вдумчивого
наблюдателя на мысль о том, что, выходит, и поминки-то будут не одни-единственные...
Алексей буквально нутром своим почувствовал - происходит нечто большее, чем похороны очередного
верховного партийного руководителя. Чудом «сорвавшийся с петли» узник психосистемы перевозбужденной
подкоркой уловил: погребают, видать, всю «славную шайку». И он видит пока что лишь самое начало этого
большого коллективного погребения.
На телеэкране Перепелкин мог видеть лишь то, что видели все. Чувствовать и предугадывать (как тяжко
настрадавшийся от возглавляемой покойником системы) мог значительно больше других. Но, если бы ему в
тот момент было известно, что еще до похорон вождя отвалилось дно брежневского гроба и в Колоном зале
дно пришлось подбить для крепости металлической пластиной - его предположения превратились бы в полную
уверенность: трещал по всем швам не только «плохо подготовленный» похоронный процесс - трещала и
разваливалась на глазах у миллионов живых свидетелей насквозь прогнившая, мракобесная система. Та самая,
при которой даже гроб руководителя огромного государства и тот подбивается ржавыми гвоздями!
Дальше катиться было попросту некуда. И начавшийся буквально вслед за похоронами вожака самый
настоящий падеж среди Генеральных секретарей и членов Политбюро прекрасно это доказал. Сама История
принялась активно вычищать свой весьма подзагаженный театр.
Частично эту начинавшуюся будущую большую расчистку, пробивание к лучшему сумел уловить замерший
перед мерцавшим телеэкраном едва не добитый Сергеем Васильевичем Перепелкин. Обостренные страхом
неминуемо надвигавшейся на него в психзаключении бесславной смерти чувства и воспаленный разум
позволили ему чуть-чуть приоткрыть завесу будущего. Но ему не довелось увидеть там, за этой дымной
завесой, главного для себя: жить ему оставалось всего лишь семь с половиной лет. Судьба дала ему
возможность пережить мор Генсеков. Увидеть вспышку всенародного интереса к методу, за верность которому
его долго убивали специальными уколами. Но она не сжалилась над ним, забрав его у молодой жены и ребенка
буквально на третьем году его повторного (и на этот раз по-настоящему счастливого) брака.
«Города - это язвы на теле земли. По траве б нам, босыми ногами...» - рыдая, процитирует ушедшего мужа
убитая горем супруга на одной из последних конференций по поводу вновь (после кратковременного взлета)
загоняемого ортодоксами от медицины в полуподполье замечательнейшего метода. МЕТОДА и
ОТКРЫТИЯ, за поклонение которым медики пытали самого дорогого для цитировавшей женщины на земле
человека. Человека, подобного которому она уже никогда больше не встретит на этом свете.
Зло всегда остается злом. И лучшие, уходят раньше. Но ничего этого еще не знал, чудом избежавший
«психогильотины», заворожено сидящий перед мерцающим синеватым экраном плохо побритый человек. Он
видел и чувствовал лишь одно - старое рушится, значит, впереди нечто новое, неизведанное. И оно не может,
не должно быть хуже...