— Мам, страшно! — Никита уткнулся в Валино плечо холодным носом. Перед тем, как зайти в спальню к родителям, он минут десять еще стоял за дверью, босиком и в лёгкой пижамке, переминался с ноги на ногу. Отец всегда открывал на ночь балкон, проветривал, и по полу струился холодный сквозняк, облизывал ноги мальчишки, заставляя поджимать пальцы и стоять на одних пятках.
Никита, досчитав до двадцати, наконец решился, приоткрыл дверь спальни и медленно зашёл Разглядев в темноте спящую мать, мальчик осторожно подкрался к ней.
— Мам, можно я с тобой полежу? — тихо, чтобы не разбудить отца, прошептал Никита.
Валя, вздрогнув и чуть открыв глаза, тревожно оглянулась на мужа, молча притянула Никиту к себе, тот сжался комочком у ее живота, затих. А она, поглаживая спутанные, мокрые от пота волосы сына, обхватила его руками, стараясь согреть.
Юра, Валин муж, запрещал мальчишке приходить ночью, а если ловил его на этом, то тут же прогонял. Но сегодня он как будто ничего не заметил.
Юрик пришел поздно вечером, бросил пиджак на стул, стянул брюки и лёг, даже не поужинав.
— Валька… Валька, да где ты там? Чего копаешься? — прорычал он из спальни.
— Сейчас. Я Никиту уложу и приду, — ответила жена.
— Сам уложится! Парню девять, а всё соску ему надо… Соску–папироску… — Юра пьяно засмеялся, обхватил голову руками и взлохматил волосы. Потом, сплюнув от того, что было противно слушать, как в соседней комнате жена шепчется с Никитой, грозно поднял указательный палец вверх и потряс им. — Ничего! Ничего, я тут всё порешал! Я сделаю из него мужика! Мужика сделаю, слышишь ты, мошка?! — крикнул Юрик, ударил в стену кулаком и, сорвав с шеи галстук, бросил его на пол. — Валька! Иди сюда, я сказал!
Валентина, сидя в кресле рядом с сыном, вздохнула.
— Мам, иди, папа же зовёт… Я сам усну, правда!
Никита боялся отца. До чего он его боялся, знала только мать. Стоило Юрке чуть повысить голос, мальчик вжимал голову в плечи, а на глазах его появлялись слезы. Так было всегда, с малолетства. А Юрий сыну поблажек не давал, растил в строгости, похвалы его были скупыми, а наказания щедрыми, как будто и не родной Никита Юре, будто нагуляла его Валя, и вот теперь муж мстит ей и ему за совершённый грех…
— Ничего, я посижу, милый! Я же не спросила, как прошло твоё выступление? Ты показал свои рисунки про космос? Что сказала Ольга Григорьевна? — Валя поправила одеяло, включила ночник и замерла, наслаждаясь минутами покоя и тепла.
С Никитой ей было хорошо. Нежный, всегда очень внимательный, ласковый, он как будто дарил ей любовь за двоих – за себя и Юрия. А тот только дразнил его за это «тряпкой».
— Всё хорошо. Мои рисунки взяли на конкурс. А мы поедем в субботу к бабушке? А, мама, поедем? — Никита приподнялся на локте и посмотрел на мать.
Мягкий, желтовато–охристый, звездочками рассыпающийся по потолку свет от ночника намеками выделял из темноты мамино лицо. Никита даже никогда не задумывался, красивая Валя или нет. Она его мама, а значит, самая–самая!
— Поедем. Я только у отца спрошу, и обязательно поедем! — поцеловала она мальчика. — Ты ложись, отдыхай. Завтра много дел. Уроки–то все сделал?
— Все, мама, все! Ой, только ты проверь русский, мне Ольга Григорьевна велела теперь тебе всегда давать проверять тетрадки… Я, мама, диктант плохо написал и там еще есть…
Никита вскочил, подошел к рюкзаку и вынул оттуда тетрадь.
— Вот… Ты только папе не говори, ладно?
Валентина, нахмурившись, пролистала тетрадку. Двойка… И еще одна… Никита стал последнее время какой–то рассеянный, будто в мечтах витает…
— Не скажу. Но, давай–ка, ты соберись! А то никакого моря летом уже не будет!
Никита очень ждал лето и их поезду как юг. Но с матерью у них был договор о том, что только хорошие оценки будут пропуском в этот мир соленой, теплой волны, что нежно качает твое распластанное тело, чуть заливая уши, вселенную песка, щекочущего ноги, ракушек, перламутрово–серых, диковинных, словно сокровища пирата, которые можно взять с собой и высушить на балконе, а потом забыть и вспомнить только в самолете, и жалеть, что лето ушло, и пальмовые росчерки юга на песке остались далеко за бортом…
— Хорошо, мама! Хорошо, я буду стараться!
Никита поцеловал мать, лег и отвернулся к стенке. Валя подоткнула ему одеяло, провела рукой по худенькой спине, потом, вздохнув, вышла.
— Спокойной ночи, милый!
Никита ей не ответил. Он проваливался в сон всегда моментально, даже сам не замечая, как это происходит…
Валентина не спеша убралась на кухне, приняла душ, а когда легла, Юрик уже крепко спал, бормотал что–то, дергал руками.
Валентина поморщилась. Она так и не привыкла к запаху выпитого Юрой виски. Этот тяжелый, кисловатый аромат наполнил уже всю комнату и с каждым разом становился всё крепче.
Женщина открыла форточку, постояла немного, подставив лицо ветерку и закрыв глаза.
— Ложись, Валька! Жду тебя, жду… — положив руку на пустую подушку, прохрипел муж. — Чего ты там маячишь?!
Валентина послушно прилегла рядом, отвернулась.
— У, голуба моя! Ууу!
Он полез к ней целоваться, но потом обмяк, захрапел…
…— А ну к себе иди! — Никита прищурился от того, что в глаза бил яркий свет. — Встал и ушёл, я сказал!
Юра навис над сыном, потом одним рывком поставил его на ноги и вытолкал вон из спальни.
— Юра, не надо, он замерз, согреется и уйдет! — Валя тоже проснулась и теперь испуганно смотрела на мужа.
— Я сто раз говорил, чтобы он не приходил сюда! Он мужик, Валя! Мужик, понимаешь ты?! Ему уже девять, пора выкинуть из головы всю эту дурь и начать взрослеть! А двадцать ему будет, ты тоже с ним будешь спать?! И с женой его и с…
— Перестань! — Валя встала. — Зачем ты так грубо, Юр? Он испугался чего–то, пришёл, ну что такого? Никит, пойдем, я тебя уложу. Пойдем, милый!
Она, набросив халат и сунув ноги в тапочки, пошла за сыном, но Юра схватил жену за руку и потянул назад.
— Сам ляжет. Ляжешь же, Ник? — мальчик поймал на себе строгий взгляд отца, кивнул.
— Конечно, папа. Спокойной ночи, извини…
— Марш к себе и чтоб не пищал там! Ложись, Валька, теперь и я замерз. Меня будешь греть! — зашептал мужчина на ухо Валентине, увлекая ее под одеяло…
Утром, дождавшись, пока сонный Никита придет на кухню, Юрий, победно глядя на жену, сказал:
— Так вот! Вчера сидели мы ребятами. В частности, с Грачёвым. Ты помнишь Грачёва, Валька?
Женщин пожала плечами.
— Ну как же?! У нас на свадьбе был, еще песню пел в караоке, — Юра закрыл глаза и затянул. — А беееелый леееебедь на прудуууу… Ну, вспомнила? Шкафчик такой, ну?!А ты что смеешься, Никитос? Смешно папка твой поёт? Это папка не в голосе сегодня, потому что вчера с дядей Пашей хорошо посидел… Жалко, Валька, тебя не было, а то б мы… Хотя, нет, ты теперь скучная, правильная, а раньше, Ник, мамка твоя такая была… Такая…
Юра пошевелил бровями. Те, точно жирные гусеницы, запрыгали над его глазами.
Валентина только покачала головой.
— Извини, Юр, не помню.
— Да потому что голова у тебя пустая. Но милая, милая… Дай, поцелую!
Опохмелившись с утра, Юра становился добрым, его тянуло на нежности, но Валя всегда отталкивала его.
— Погоди, Юра. Так что ты там говорил?
— Грачёв возьмет Никиту к себе в секцию. Боксером станешь, Никита! Хук слева, хук справа, а там и в чемпионы! А! Молодец у тебя папка?! Молодец? В субботу поедем оформляться. Там еще медкомиссия, но это плёвое дело.
Валентина выключила воду, вытерла руки о полотенце, обернулась.
— Но мы хотели к маме поехать на выходные, она ждет.
— Да, папа! Мы же договорились!
— Знаешь что! — Юра усмехнулся. — Опять с бабами этими сидеть? Нравится тебе, да? Сюсюкают, пироги в тебя пихают, а ты на себя в зеркало–то погляди! Погляди, сынок, кто ты есть! Позорище, а не мужик. Я в твои годы отжимал десятку, весь двор меня боялся. А ты… К мамке бегаешь, молока просишь! Фу!
— Юра, перестань! Он ребенок, у него такое телосложение! — Валентина встала за сыном, положила руки ему на плечи.
— Значит, надо что–то менять, а, Валька? Ну, пусть он растет задохликом, пусть его каждая сопля перешибет, если мешать будет! Так ты хочешь?
— Ладно, Никит, иди, собирайся. Бутерброды я тебе положила. А мы с папой еще поговорим.
Валя погладила сына по спине. Тот кивнул.
— Спасибо. Пока, мам, пап…
Проводив мальчика, Валя вернулась на кухню и, сев напротив мужа, тихо сказала:
— Никита другой, понимаешь? Он любит рисовать, конструкторы собирать, читать. И почему ты не спросил его, хочет ли он заниматься этим боксом? Зачем ты опять всё решил за нас?!
Юрик, нахмурившись, оттолкнул тарелку и, уперев кулаки в стол, исподлобья глянул на жену.
— Да потому что иначе ты парня совсем загубишь! Ты и твоя мать! Бабы вы дурные! Рисует он? Поёт, пляшет? И кому такое сокровище будет нужно? Ему девять, он всё у тебя в подмышке спит. Не дам сына уродовать! Родилась бы девка, я б не лез! А я сына родил, слышишь ты, фея?! Сына, он защитником должен быть, а не слюнтяем! — Юра вскочил. — Ты вспомни, Валечка! Игорька своего вспомни! Он тоже был воздушный весь такой, романтик, картинки малевал, тебе дарил, будь они прокляты! И что? Помогло ему это? Что, с Никитой такого не случится, думаешь? Что тогда было, что сейчас! Бандитов всегда хватало! Ты…
— Замолчи! Пожалуйста, замолчи, Юра! — Валентина комкала в руках полотенце. — Не надо… Я всё поняла. Но, может, перенесем на другой день? А в выходные мы уедем, ты отдохнёшь, а?
Зачем он напомнил об Игоре! Зачем… У Вали в художественной школе был друг, учились в одном классе, оба любили работать маслом, оба бегали на крышу Валькиного дома, чтобы увидеть закат, а потом, быстро, мазками, широко, уверенно, смело написать его на холсте… Оба любили какао и зимний лес. Это была не та любовь, не страстная, не для продолжения рода, а единение душ, одинаково мыслящих, пропускающих через себя солнце, точно сквозь сито, и оставляя пылинки его тепла в себе. Игорь был внимательным, спокойным, добрым. Был…
Валя на миг закрыла глаза. Вот она опять на кладбище, рядом стоит мать Игоря, чуть дальше, бледный, удивленный, его отец. Что–то говорит батюшка, родственники кладут на могилу цветы, могильщики, скрежеща лопатами, ровняют дорожку рядом с холмиком. И над всеми ими горит бешеным пламенем закат, последний закат, который Игорь так и не напишет…
На парня напали в парке, отобрали телефон, кошелек, избили. А он не смог вырваться, отбиться…
— Ладно, хорошо. Пусть Никита занимается, — сдалась Валя. — Может, ты и прав…
— Вот и хорошо. Матери позвони, пусть не ждёт. В другой раз навестите! — Юрка довольно кивнул, отставил свою чашку и встал. — Поеду. Вечером буду поздно. А бееелый лееебедь на прудуууу… — затянул он и ушёл. — Да, Валька! — сунул он голову в дверной проём. — Я тут еще подумал, а чего ты дома–то всё сидишь? Ищи работу, надо и тебе в порядок себя приводить.
Юра видел вчера жену Грачёва. Веселая, деловая баба, ворочает какими–то деньгами, салоны красоты у нее по всему городу, по вечерам из спортзалов не вылезает, зато грудь высока и сзади сплошной соблазн. Валька по сравнению с ней чебурашка на ножках.
Валентина покраснела. Да, она «одомашнилась», может, не так за собой следит, но Юрика раньше это не смущало. Да и если работать, то редко бывать дома…
— Но, Юра, а как же Никитка? Я его обедом кормлю, потом едем в художку, ну и уроки помочь сделать нужно. Мы же вроде обсуждали – ты работаешь, а я дома за главную.
— Это когда было, Валя? Сын у нас, слава Богу, уже не пяти лет от роду, сам пообедать в состоянии, сам доедет и до вашей художки. А там, я думаю, мы с ней вообще завяжем, боксёра растить будем. Грачёв обещал, что на соревнования Никитку будет брать, глядишь, чемпионом станет! В общем, хватит дома сидеть, совсем обабилась. Вон, даже краситься перестала. Приводи себя в порядок и выходи на работу. А то стыдно стало с тобой на улице появляться! Всё, люблю. Я пошёл.
Валентина отвернулась. Как же ей хотелось сейчас захлопнуть дверь, да так, чтобы та наподдала мужу по затылку… Стыдно ему с ней выходить, боже мой! да на себя бы посмотрел! Решил он! Он всегда знает, как лучше, он и только он!.. Деспот! Правильно Валина мама Юрку не любит! Говорила она дочери, мол, ты посмотри, кого себе в мужья берешь! Он же тебя в узел завяжет! Валя не верила, Юрика восхваляла… Стыдно ему с ней ходить? А когда он последний раз ее куда–нибудь водил? С друзьями встречается один, в другие дни постоянно на работе. Пару раз она пробовала, как в кино показывают, к нему в обед приехать, ну, сходили бы куда–нибудь, поели. Но Юра отмахивался, гнал домой, то ли экономил, то ли неинтересно ему уж было с Валькой в кафе сидеть…
Ладно, жизнь покажет…
Подняв в субботу всех пораньше и наскоро поев, Юра усадил сонного Никиту и хмурую Валю в машину и выехал на пустую трассу.
Через полчаса мужчина припарковал автомобиль на стоянке, вышел, подождал, пока выйдут его пассажиры.
Здание спорткомплекса, современное, всё сплошь из стекла, будто пропускающее через себя серые меховые тучи, что с утра заволокли небо, пестрело плакатами. Пловцы, гимнасты, борцы в летящих позах демонстрировали красоту тела и гармонию движений.
— Читай! — приказал Юра сыну и ткнул пальцем в надпись над входом.
— Спорт словам не верит, только делам… — прошептал Никита.
— Понял? Тут филонить не получится, тут сразу понятно, кто ты – червяк или мужик!
Никита кивнул и зашел внутрь, вслед за отцом. Сейчас он чувствовал себя червяком…
Павел Андреевич Грачёв, в спортивном костюме ярко синего цвета, ждал их внизу, в большом, просторном холле, который заканчивался лестницей, стеклянной, как и всё вокруг.
— Богато! Ой, богато! — с уважением пожал протянутую ему руку Юра. — Спонсоры хорошие? Вот, Паш, мой сын, Никита, а это жена. Валя. Ну, ее ты знаешь…
— Павел Андреевич, — представился тренер мальчику, кивнул женщине. Он вспомнил её. Только на свадьбе она была всё же другая. Нет, не потому что молодая. Глаза… Тогда у неё были совсем другие глаза – веселые, счастливые, они горели радостными искорками и были как будто ярче. Теперь этого нет. Даже уверенности в них нет, той, что должна быть, когда ты с мужем одно целое и чувствуешь себя королевой…
— Ну, что молчишь?! — подтолкнул сына за плечо Юрик. — Невоспитанный ты, что ли? Поздоровайся!
— Здравствуйте! — тихо ответил Никита.
— Привет. Хорошо, итак, у меня не очень много времени. Пойдемте.
Паша повел их какими–то коридорами, а потом распахнул дверь и пропустил вперед.
Никита увидел зал с высоким потолком, укрепленным железными балками. Ребята в шлемах и перчатках тренировались, то отходя друг от друга, то опять сближаясь. Пахло потом и кожзамом.
— Ну, вот моё царство. Тут и делаем мы чемпионов! Нравится, а, Никит?
Мальчик пожал плечами.
— Валентина, а вы что думаете? Отдать в такой вид спорта мальчика с одной стороны почетно, а с другой достаточно ответственно. Тут и травмы будут, и разбитые носы. Вы готовы?
— Ой, Паш, нашёл, кого спрашивать! Она всё равно ничего не понимает! Я, собственно, от неё ребенка и спасаю!
Валя покраснела, а Павел, видя ее смущение, поспешил отвернуться.
— Пойдем, Никита, со мной, только ботинки сними. Немного поработаем. Ты, вообще, чем увлекаешься?
Они направились в другой конец зала, Никита несмело рассказывал, что рисует, любит читать… А Юра, сняв куртку, уже дубасил большую черную «грушу», свисающую с потолка. Его лицо разрумянилось, рубашка выправилась из брюк, а дыхание заметно участилось.
— Старею… — подумал мужчина с досадой. — Одышка, вон, какая… Скоро Никита меня одной левой… Хотя, ему и в двадцать будет слабо меня побороть. Не в меня пошел…
Юрий оглянулся проверить, смотрит ли на него жена. Но нет, подвигов мужа она не видела, следила глазами за сыном. Тот, выполняя задания тренера, отжимался, смешно раскорячивая в стороны острые, лишь слегка обтянутые мышцами под бледной кожей локтями. Валя заметила, как сыну тяжело, как он закусил губу, но от чего–то не сдаётся, «дожимает» еще несколько раз и встаёт.
Грачёв улыбается, хлопает его по спине, протягивает руку.
Никита пожимает ее своей тонкой ручонкой, и Грачёв ведет его обратно, к родителям.
— Ну что же, — Павел Андреевич встал рядом с Валей и подозвал Юрика. Тот, остановив качающуюся грушу и тряся в воздухе уставшими руками, медленно подошел. — Никит, ты иди пока, посиди, отдохни. А я с родителями всё обсужу. — Никита послушно сел. — Мальчик у вас слабенький, мышц там, как у куренка. Спина тоже слабая, сколиоз вам не ставили? Ладно! Нет ничего невозможного. Позанимается, нарастит мышечную массу, над реакцией поработаем. Надо будет купить амуницию, вот рекомендации по питанию. Бегайте с ним по утрам, это хорошо развивает легкие. Юрка, кстати, и тебе надо собой заняться, вон, мамон какой нарастил себе!
Грачёв ткнул пальцем в чуть отвисший живот знакомого.
Валентина усмехнулась, но, поймав на себе взгляд мужа, сразу посерьезнела.
— Ладно. Это направление на медосмотр. Пройдете всех врачей и в понедельник вечером сюда, в зал. Тренируемся мы три раза в неделю, опаздывать нельзя. Пропуски только по уважительным причинам.
— Но, извините, Павел Андреевич, у нас по понедельникам и пятницам занятия живописью… Никита в художественном кружке…
Юрик недовольно скривился.
— Ну неужели Павлу Андреевичу интересны эти подробности, Валя?!
— Но как же… Никита не может пропускать…
— Знаете, ребята, — Грачёв вынул из кармана телефон, прочитал полученное сообщение, посерьезнел. — Вы сами уж как–то решите, что вам важнее. Здесь не кружок, не школьная секция. Если решили ввязаться, то и на ребенка нагрузка будет большая, и ответственность на вас тоже немаленькая. Опять же денежные вложения… Ни в бирюльки играем. И будьте готовы к тому, что не все становятся чемпионами. Подумайте. И, Юр, в конце недели напиши мне, что решили. Всё, Юрий, Валентина, мне пора. Извините. Никита, до встречи!
Мальчик кивнул…
…— Юр, это далеко, нам неудобно добираться! — Валентина сидела, отвернувшись к окну. Муж гнал машину домой, пролетая светофоры и бибикая плетущимся впереди тихоходам. — Ну как ты себе это представляешь? После школы мы сколько сюда будем ехать?! Час? Два? Даже если на такси, то можем опоздать.
У Юрика разболелась голова. И еще это Валькино нытье. Вечно у нее проблемы…
— Так научись водить машину! Сколько можно ныть, тебе всё не так! Никита, я решил, будешь ходить сюда. Ничего, поездите, не развалитесь. Зато хоть толк будет!
— Но я еще не согласилась!
— А это неважно. Я плачу, я решаю. Всё, тема закрыта! Никита! Перестань там скулить, как щенок! Да что они плетутся так, как улитки!
Он резко повернул, выехал на крайнюю левую и помчал по трассе домой…
… Последней надеждой были врачи. Ну, мало ли, найдут там что–то, решат, что Никите вредно заниматься боксом… Но Никита оказался «без патологий», ему выдали справку с разрешением и пожелали успехов.
— А что ты сам думаешь? — они уже ехали в автобусе домой. Никита смотрел в окно и ел выпрошенный у матери пирожок.
— Я не знаю. Я не хочу драться… Бить кого–то, и чтобы меня били… Не хочу… Но папа сказал, что мне надо.
— А ты его больше слушай! Он не имеет права тебя заставлять!
— Он говорит, что тогда будет звать меня девчонкой, если я откажусь. И все меня так будут звать. Я так тоже не хочу. Попробуем позаниматься, а там видно будет.
— А как же художка? Ты бросишь?
— Не знаю.
Никите так надоело быть между ними двумя – мягкой, нежной матерью и строгим, резким отцом, что хотелось просто сбежать, чтобы все про него забыли…
… Грачёв был строг, как отец, но никогда не высмеивал, не унижал. Он требователен и непреклонен, не делает никому поблажек, заставляет выматываться до предела.
— Вы все, каждый из вас – будущий чемпион! — говорил он мальчишкам, стоящим перед ним строем. — И не потому, что все вы возьмете «золото» на соревнованиях, а потому что каждый день боретесь с самими собой. Больно, устали, надоело, злость берет, – а вы стиснули зубы и идете. Вот как поступает чемпион!
Ребята сразу выпрямляли спины, становились серьезными, в их движениях прибавлялось уверенность и сила.
Никиту пока ставили к «груше», Грачёв учил его азам борьбы, движениям рук, быстрых, от предплечья, учил правильно дышать и распределять свои силы.
Никита послушно выполнял всё заданное. А у спорткомплекса его ждала Валентина. Она или гуляла вокруг, по аллеям территории, или сидела внизу, в кафе.
Из художественной школы мальчика отчислили через полгода. Постоянные пропуски, вранье про болезнь, извинения, пакеты с подарками для учителей, опять вранье… Валентина очень старалась извернуться так, чтобы сын успевал везде. Но ей это оказалось не под силу. И это был её маленький конец…
Ну, казалось бы, что такого? Меньше будет в доме этих холстов, огромных листов бумаги, кисточки перестанут сыпаться из ящика, когда Никита ищет свои учебники.
Но это была частица Валиной жизни. Сама она не писала уже давно. Для этого требовалось время и настроение. Прежде всего настроение, а оно куда–то исчезло. Зато рядом был Никитка, продолжение ее таланта. Она помогала ему, объясняла, а потом радовалась его успехам. Теперь же это стало достоянием Юрика – радоваться успехам. А Валя, собрав однажды все Никитины кисти и краски, сунула их на антресоли.
Расстроился ли сам мальчишка? Валя так и не поняла. Загрустил сначала, а потом как будто понял, что одной проблемой меньше – теперь не нужно разрываться между отцом и матерью. Остался спорт, в котором у Никиты были даже кое–какие успехи. И в школе мальчик словно перешел в другую весовую категорию, его зауважали, особенно после одной драки, что вышла случайно, в раздевалке, когда Никитин рюкзак в качестве глупой шутки запустили в открытое окно, и тот улетел прямо в сугроб.
Первое, что собирался сделать мальчишка, это заплакать. Но не успел. Руки сами сжались в кулаки и сделали рывок вперед. Обидчик лежал на полу с кровящим носом и просил о пощаде. Никиту зауважали…
… Прошло пять лет. Никита повзрослел, его фигура стала больше похожа на ту, какой хотел бы ее видеть Юрка. Он участвует в состязаниях, Грачёв говорит, что тут можно рассчитывать если не на призовые места, то в десятке лучших точно будет.
Никита больше не приходит к Вале по ночам, страхи сами его боятся. Он не разрешает целовать себя в лоб, гладить. Он больше не принадлежит матери, он сам по себе, сильный и смелый.
… — Никита очень изменился! — Валина мать, Зинаида Евгеньевна, налила дочке очередную чашку чая и положила на блюдце еще одно пирожное. — Ешь, Валюша, ешь. Твои любимые. Жалко, Никита не приехал. Он навещал меня месяца два назад…
— Да. Он вырос, — задумчиво говорит Валя. Ей этот разговор неприятен.
— Нет, Валя. Он ожесточился. И это не потому, что он стал взрослым. Он стал резким, грубым. Мне кажется, Никита копирует твоего Юрика, причём в худших его проявлениях… Это у них называется «брутальность»…
— Ты права, — Валентина, помешивая в чае сахар, пожимает плечами. — Он, когда на ринг выходит, зол, как чёрт. Это Юрка его науськивает. Я пробовала остановить такое безумие, Грачёв, тренер, тоже говорит, что бокс не воспитывает злость, он должен помогать победить, но не покалечить… А Никита считает по–другому…
— Но ты же его мать, Валя! Ты тоже имеешь право воспитывать своего сына! Ты упустишь его, и тогда всё…
— Я уже его упустила. Женщине в нашей семье, мама, слова теперь не дают.
— Так а что ты сидишь, глупая?! Конечно, Юрик понимает, что ты на его шее, а раз так, то и молчи. Ты художник, Валька! Ты можешь сделать деньги из воздуха! Это же так просто – пиши, продавай картины, оформляй интерьеры, столько, вон, кафе открывается, да тебя с руками оторвут! Давай, соберись, девочка, иначе скоро тебя просто раздавят! Ну, выше нос! Ты ж как тень уже бродишь! Раз ты им не нужна, то вспомни, что нужна себе самой!
Зинаида Евгеньевна ударила рукой по столу, Валентина вздрогнула и улыбнулась.
— Ты неисправима, мама! Может, тебе тоже в бокс податься?
— Нет уж, я кунг–фу пойду изучать. Сейчас, только ремонт на даче закончу!..
Приехав домой от матери, Валя прошлась по комнатам, поправила плед на диване и остановилась напротив картины. Закат, море, солнце целует теплую воду, вдалеке скалы, темные, почти черные, закрывают горизонт, на переднем плане пальма… Банально. Красиво. Игорь писал…
Валя вдруг почувствовала тот зуд в руках, в душе, когда ты хочешь схватить кисти, щедро выдавить из тюбика аквамарин или охру, кармин или умбру, смешать, протянуть по холсту и вздохнуть счастливо, уже видя конечный результат, свой маленький шедевр…
— Валька! Валя, мы приехали! Радуйся, твой сын взял бронзу! — Юрик ввалился в квартиру, держа в одной руке ленту с медалью, а во второй – бутылку шампанского. — Ну он красавчик! Зря ты не пошла, это было мощно. А я бы, вот, Никита, всё же добил его, этого слабака!
Валентина, в фартуке, с косынкой на голове и засученными рукавами своей клетчатой, «рисовальной», рубашки, улыбнулась.
— Поздравляю, ребята. Ужин на плите. Давайте сами. Я занята.
— Чего? Валя! Что значит сами?!
— То и значит. Всё!
Она закрыла дверь гостиной.
Юрик, принюхавшись, учуял–таки запах льняного масла. Валя любила писать именно с ним. Можно, конечно, купить растворители, но они, по ее мнению, были не слишком практичны. Да и натуральное всегда лучше.
Мужчина поморщился. Он–то считал, что с малеваньем в их семье покончено навсегда. Эти дурацкие картинки постоянно сцеплялись в его сознании с образом Игоря, хлюпика и простака, который всегда стоял между Валей и им, Юркой. После гибели друга Валя долго переживала, Юра, умница, утешил. Поженились. А теперь Валька опять может захандрить, начнет вспоминать своего ненаглядного, сравнивать… Ни в пользу Юры…
Никита, уставший, тихо постучался к матери.
— Заходи. Ну, как тебе? — Валя отступила на несколько шагов. Сын разглядел на холсте букет сирени в вазе. Вазу он узнал. Мамина, любимая. А букетов Вале не дарили уж лет сто…
— Красиво, — Никита закрыл один глаз, наклонил голову. — Только блики на вазе… И рефлекс от цветков… Надо посильнее. Вот так!
Парень взял кисть, посмотрел на палитру, закусил, как в детстве, язык, сделал несколько мазков.
— Извини, — вдруг обернулся он. — Я не спросил разрешения…
Но Валя и не злилась вовсе. Она счастливо улыбалась. Вот и ее Никита выглянул из этого взрослого, рослого паренька. Её Никита, нежный и вдохновленный травинками и трепещущей на ветру паутинкой с каплями росы…
… Валентина снова, как много лет назад, еще до рождения сына, устроилась в художественное училище преподавателем, дома теперь появлялась только вечером, иногда уезжала на выставки в другой город, пропадала в мастерской…
Скоро Никиту заявили на городские соревнования.
— Павел Андреевич сказал, что надо бы добавить тренировок, ты слышал? — Юрий сел на стул напротив сына, отодвинул учебники и повторил:
— Я спрашиваю, ты в курсе? Впереди соревнования, надо сосредоточиться. Так, во вторник приедешь на индивидуалку. Грачёв обещал с тобой поработать.
— Я не могу, папа! У меня зачёт.
— Никита! Ты проснись, а! От учебников–то оторвись на минуту! На городские едешь, ты забыл? Выиграешь, поедешь на региональные. Ну, или какие там еще?! Красава! Там все слабаки. Я списки видел. Не чета тебе.
— Я готов, пап, не переживай!
Но в угоду отцу Никита стал проводить больше времени в спортзале. Грачёв не гонял его, но и не жалел. Раз уж назвался груздем…
— Юр! Оставьте его в покое! Он и так уже весь издергался! — уговаривала Валентина мужа. — Дайте ему выходной, что пристали? Ты на олимпиаду его готовишь?
— А вдруг? Ты, Валька, в своем мире живешь, гуашкина королева. А мы, мужчины, понимаешь?! У нас стремление к победе в крови. Не мешай.
— Хорошо, пусть так. Зачем ты в Никите злость воспитываешь? К соперникам. Это неправильно. Даже твой Грачёв говорил, что суть бокса не в этом!
— Это спортивная злость, Валя. Тебе не понять. Извини, я занят.
Юра отвернулся, сделал вид, что печатает на компьютере.
— Мне не понять... Наверное, ты прав, Юра…
… — Ма, ты завтра приедешь? В двенадцать соревнования. Я был бы рад...
Никита собирал сумку – перчатки, шлем, ленты для ладоней. Всё вымерено до миллиметра, отточено и продумано, всё «на автомате».
— Я не хочу, сынок.
— Почему?
— Не знаю, как объяснить… Ты на ринге другой. Не мой как будто.
— Мама, это чушь! Я всегда одинаковый!
Никита вспомнил свой первый бой. Паренек, что был его соперником, и бил–то несильно, а Никите было обидно, он даже заплакал. Его дубасили перчатками, он закрывался. А потом, услышав, как отец орёт с трибун, что–то внутри изменилось. Никита тогда выпрямился, сжал зубы и пошел в атаку. В нём проснулась злость, животная, первобытная, за которую его потом ругал Грачёв.
— Злости в спорте не место. Только трезвость, расчёт и победа над своими эмоциями. Запомни, Никита, прежде всего победи себя!..
С тех пор прошло много времени. Иногда побеждал спортсмен, иногда злость брала верх. Юра любил, когда происходит второе…
… Валентина приехала к самому началу Никитиного боя. Она уже знала, что сын победил предыдущих противников. Теперь идет борьба за медали…
Женщина прошла на трибуну, села в уголке и нашла глазами Юрика. Тот, красный, слегка навеселе, то вскакивал, то садился обратно, что–то кричал, грозил кулаком и топал. На него смотрели другие зрители, усмехались.
Валя на миг задумалась, её ли это муж вообще… И останется ли её мужем потом…
Но объявили выход Никиты, Валя отвлеклась.
Его соперник, Егор Кравцов, чуть выше, худее, держался уверенно. Сын вышел и нагловато оглядел трибуны. Он кивнул отцу, поискал глазами мать.
Валентина махнула ему рукой.
Егор сразу пошел в атаку, он сыпал удары один за другим, не давая Никите время опомниться. Юрик орал со своего места, уже не стесняясь в выражениях.
Никита, закрывшись, оседал всё ниже, забившись в угол. Сейчас он был «ершом», ушел в глухую защиту и не казал нос наружу…
А потом вдруг улучил момент, размахнулся и ударил. А потом еще и еще раз. Если бы Валя была рядом, она бы услышала, как он тяжело дышит и порыкивает, с ненавистью глядя на противника.
Грачёв стоял сбоку, прикрыв лицо рукой. Валя не понимала, доволен он или нет.
Никита почти отправил соперника в нокдаун. Тот не упал, но был заметно потрясён. Рефери начал отсчёт…
Никиту трясло. По мышцам пробегала дрожь. Он нашел глазами Грачёва. Тот только покачал головой. Не поздравил, не кивнул ободряюще, а поджал губы и отвернулся.
Мама… Где она? Никита быстро поднял голову. Валино место было пустым. Она уже выходила из зала…
Отец. Что он?
Кричит, прыгает, его хватают за руки, но он вырывается. Рад. Сын почти победил. Он чемпион.
Рефери замер. Никита, сорвав перчатки, бросил их на канвас, снял шлем, подошел к пареньку, которого только что почти победил, подал ему руку и помог встать ровно. А потом вместо судьи поднял руку Егора в знак его победы…
Юрик разочарованно сел, закрыл лицо руками.
Объявили окончание соревнований.
Егор Кравцов стал победителем. На его груди сияла, отражая свет прожекторов, золотая медаль. Друзья поздравляли его, зрители хлопали, включили музыку.
А Никита, переодевшись, тихо вышел из спорткомплекса, нашел Валю. Она ждала его у турникетов.
— Поехали домой, — взяв сына за руку, тихо сказала она.
— Нет, домой не надо. Давай погуляем. Я хочу проветриться.
— Хорошо… Что сказал Грачёв?
— Павел Андреевич… Он назвал меня победителем. Я победил себя. Наверное… Ты знаешь, такой злости я не испытывал никогда. Это страшно. Я больше не хочу этого чувствовать. Я уйду из бокса, мама. Я решил.
— Не будешь потом жалеть?
— Не знаю. Может быть… Но сейчас я не чувствую, что цель оправдывает средства. Не в моём случае…
Они долго бродили по городу, потом сидели в кафе, снова гуляли, как будто встретились через год разлуки. Валентина пыталась разглядеть в этом бравом парне своего Никитку, а он просто наслаждался ее голосом, спокойным и нежным, как когда–то в детстве…
Юрий ждал их дома. Он крепко напился, кинулся к сыну с обвинениями, но потом, испугавшись его взгляда, ушел на кухню...
Их жизнь продолжается, Никита готовится к выпускному, у него есть девушка. Валя еще не знакома с ней, но видала пару раз в школе, да еще на одном карандашном наброске. Красивая, глаза очень выразительные…
Юрик теперь много времени сам проводит в спортзале, ездит в командировки, дома бывает редко.
Он предлагал Валентине развестись, сказал, что разочаровался в семейной жизни, но она не спешит давать ему ответ.
Сама Валя получила большой и выгодный заказ на подготовку иллюстраций к книге своей знакомой. Довольна, работает много, сняла мастерскую недалеко от дома, там же открыла кружок для детей. Грачёв, встретив ее однажды в метро, улыбнулся. Перед ним была та самая Валя, которой он когда–то пел про лебедя и пруд, и дом…
Каждый в своей жизни уже чемпион – преодолел, победил, сумел уйти, когда это было необходимо, или, наоборот, вернулся, потому что понял, что так будет лучше, сказал или, наоборот, промолчал, улыбнулся, когда было тяжело, поддержал… Каждый день – это победа. А медали… Да вон они, падают кленовыми листьями нам в руки – выбирай любую…
