Ни звание, ни положение в обществе, ни фамилия не делают человека принадлежащим к тому или иному народу. Дух, душа – вот где надо искать подлинные корни его происхождения. На каком языке думаешь – к тому народу и принадлежишь. Это в полной мере относится к человеку с американским гражданством, шотландской фамилией и русской душой – замечательному поэту Владимиру Диксону.
Владимир Диксон родился 16 марта 1900 года в г. Сормов Нижегородской губернии. По отцу он был американцем, по матери – поляком, но по сердцу, по образу мыслей – русским. Его душа с первых и до последних дней жизни принадлежала только России, которую он воспевал в своих стихах:
Это вечное слово – Россия
Словно ангельский свет для меня…
Вскоре после рождения сына семья Диксонов переехала в подмосковный Подольск. Здесь, среди открытых полей и звонких лесов центральной России пробежали его безмятежные детские годы. Знойным летом он любил лежать в пахучих луговых травах и мечтательно смотреть в небо, где, как ему казалось:
Словно дети, в тихом сне,
Облака на богомолье
Ходят в чистой вышине.
Яркими воспоминаниями детства стали и чудесные сказки, которые рассказывал мальчику отец. Именно они – красивые и мудрые – пробудили в нем тягу к литературе, к поэзии, к творчеству.
Озаренный в младенчестве благодатным светом Христовой веры, Владимир Диксон на всю жизнь сохранил глубокое, искреннее и сильное религиозное чувство:
В каждой жизни над мелочью серою
Есть и будут святые места.
Во Единую Троицу верую,
Исповедую сердцем Христа.
В подольском реальном училище Володя Диксон слыл заправским выдумщиком. Его все любили за доброе, отзывчивое сердце и мягкий характер, а он забрасывал своих друзей шуточными посланиями:
И ты, непревзойденный воин,
Хохол Микола Доллежаль,
В суровой битве был спокоен
И шашкой храбро гнал печаль.
Владимир начал писать стихи с 9 лет. В этом возрасте он уже свободно говорил по-английски и по-французски. Будучи очень способным к иностранным языкам, со временем он овладел четырьмя, но думал – только по-русски. Его душа всегда оставалась русской и только русской.
Пускай меня Россия позабудет
Россия – родина, Россия – мать моя:
Нет у меня и никогда не будет
Иной любви, иного бытия.
В 1917 году, когда над Россией стало раскручиваться зловещее красное колесо революции и безбожия, Диксон, повинуясь воле родителей, отправился вместе с ними на родину отца, в Америку. Для него наступили «дни тревог, и вихрей, и отрав». Его милая, сказочная Россия навсегда осталась по ту сторону бушующего океана, но никогда не покидала мятущегося сердца, в котором отныне и навсегда поселилась щемящая тоска.
Верю в Родины тайную силу
И храню молчаливый завет:
Без нее мне и солнце уныло,
Без нее мне и радости нет…
Томимый пытливостью и жаждой знания, в Америке Диксон продолжил свое образование. Он окончил Массачусетский технологический институт и стал, как отец, инженером. Позже, получив в Гарварде степень магистра, был назначен на должность ведущего инженера американской компании по производству швейных машин «Зингер».
Но в Европе в это время полыхала война, проливалась кровь его земляков, русских, и Диксон всей душой рвался на фронт. Он вступил в офицерский подготовительный корпус и даже успел получить назначение, но осенью 1918 года война окончилась. Солдатом Первой Мировой он не стал. У него была другая судьба – стать воином Христовым.
От компании «Зингер» Диксон был командирован во Францию, где сразу попал в литературную столицу русского зарубежья – блистательный Париж. Здесь он познакомился с Д. Шаховским, а с Алексеем Ремизовым его надолго связали крепкие узы верной дружбы. Казалось, что Россия стала ближе, она совсем рядом, когда слышишь вокруг русскую речь, когда рядом говорят и спорят о России. Но страна его детства была недосягаема, как вечно уходящий вдаль горизонт:
Холодный путь, холодная равнина –
Преддверье родины, родная сторона:
Тяжел и радостен холодный путь и длинный,
Медлительна и горестна весна.
В чужой, холодной стране поэта согревали только теплые воспоминания детства о «солнечных, веселых временах»:
Так было в сказочной России:
Пушистый снег, холодный час,
О, вечера мои родные,
Сегодня вспоминаю вас…
Россия для Диксона – это святая Русь, чистая, искренняя, жертвенная, идущая за Христом.
Глаз не видит и уши
не слышат,
Запечатаны болью уста;
Там – Россия
страдает и ищет,
Ищет Божьего
Сына – Христа.
Его Россия – это сказочный край берез, ромашек и васильков, край покоя и близости к Богу.
У нас колеи глубокие,
Тяжело бежать колесу;
Васильки голубоокие
Пьют холодную росу.
Даже в русскоговорящем Париже, среди своих товарищей, в шумной творческой среде Диксон всегда остро чувствовал свое одиночество и неприкаянность:
Я видел мир; во всех скитался странах;
Я говорил на многих языках;
Я был один, как трезвый в своре пьяных;
Душевной гибели я ведал долгий страх.
«У Диксона была заветная память детства: плюшевый белый медвежонок. Когда я остался один в его комнате, – вспоминал А. Ремизов, – среди книг, где собраны были большие сокровища, сотни любимых имен окружили меня, я их различал и в сумерки, и вдруг увидел в углу у книг белого медвежонка. Он сидел с растопыренными лапами, вытянув черный свой нос. А как одинок, но и как нечеловечески покорен судьбе, посмотрел он на меня, застыв с распростертыми лапами». Таким же одиноким и покорным судьбе был и сам «певец васильковой Руси».
В стихах глубоко верующего, набожного Владимира Диксона отражаются евангельские мотивы, образы, сюжеты:
Если глаз ведет к соблазну –
Вырви глаз, иди слепым:
Неотлучно, неотвязно
Будешь Ангелом храним.
Если грех руками схвачен –
Лучше руки отсеки:
Будет поздно горьким плачем
Заливать пожар тоски.
В глубине души он сам желал жить только для горнего мира: «Вне Христа – гибель, – писал Диксон, – я сам томлюсь ужасно: но нет во мне благодати, чтоб отречься от всего, чем спутан».
Русский Париж высоко оценил творчество юного поэта. О нем писали, что у Диксона есть свой «поэтический голос», «образный, чистый язык», что «этот русский американец… остро чувствовал и любил свою “Русь васильковую”». Иван Ильин признавался, что ни у одного из современных поэтов он не находил такого глубокого и тонкого чутья духовной трагедии России, как у Диксона. В Париже Владимир Диксон открыл собственное издательство «Вол», в котором выпустил две свои книги: «Ступени» и «Листья». У молодого автора было много планов: издавать переводы, ежемесячный литературный журнал. Диксон обработал и переложил на современный русский язык легенды о бретонских святых и жития русских праведников, писал рассказы-миниатюры о своем детстве, задумал перевести на английский своего любимого Блока. Но этим планам не суждено было сбыться. 17 декабря 1929 года, в возрасте 29 лет Владимир Диксон скончался от осложнения после операции аппендицита. В гроб ему положили лепестки из надгробного венка Блока, камушек с Северной Двины и горсть русской земли. Родители увезли милый прах к себе, в Америку.
В поэтической биографии Диксона часто встречается образ Ангела как единственного друга и доброго вестника:
Легкокрылый мой Ангел-Хранитель,
Наклонись, наклонись надо мной,
Чтоб распутались многие нити
Заплетенной тревоги земной.
В этой вечной неволе я верю: –
Из далеких неведомых мест
Белый Ангел вернет мне потерю
И в могилу положенный крест.
Поэт и сам был похож на Ангела, чистого душой и исполненного любви. Кто еще мог так любить Россию, так скорбеть по ней и так в нее верить, как он – «вестник с опущенными крыльями», русский поэт Владимир Диксон.
Татьяна Грудкина
Журнал Славянка № 44 март-апрель 2013г.
Духовно-просветительская программа "Лето Господне"