Александр Алексичев. Непредрѣшенiе.
Документально-художественное повествование, хроника дооктябрьского периода 1917 года, 1920-х годов, с комментариями участников событий:
Е. К. Брешко-Брешковской, М. Л. Бочкарёвой, А. А. Ганина, М. В. Вишняка, Н. Д. Девяткова, А. И. Деникина, В. М. Зензинова, А. Ф. Керенского, П. А. Половцова, С. П. Постникова, Б. В. Савинкова, М. Л. Свирской, П. А. Сорокина, Л. Д. Троцкого, В. М. Чернова и др.
Использованы подлинные тексты петроградской газеты ЦК партии социалистов-революционеров «Дѣло Народа», «Извѣстiй Вологодскаго Совѣта рабочихъ и солдатскихъ депутатовъ».
В финале событий – Вологда, июль 1917 года – приезд С. А. Есенина и З. Н. Райх, венчание в церкви села Толстикова, свадьба на даче Д. К. Девяткова в Ильинском, поездка на родину А. А. Ганина в деревню Коншино.
Часть 2. С о р о к и н, Ч е р н о в, К е р е н с к и й,
Б р е ш ко-Б р е ш к о в с к а я и д р у г и е э с е р ы.
Что касается мужиков (крестьян), то даже они теряют терпение, и могут вскоре пойти за Советами.
П. А. Сорокин. «Дневники». Нью-Йорк, 1970
П и т и р и м А л е к с а н д р о в и ч С о р о к и н – профессор Петербургского Университета по уголовному праву.
Секретарь А. Ф. Керенского, министра-президента Временного Правительства.
Депутат Всероссийского Учредительного собрания от Вологодской губернии. Редактор газет «Земля и Воля», «Возрождение».
Один из руководителей несостоявшегося антисоветского восстания в районе Котласа-Великого Устюга.
Выслан из пределов Советской России по указанию В. И. Ленина.
Профессор Гарвардского университета.
Основоположник современной социологии как науки, президент социологической ассоциации США.
Одним из тех, кто портил кровь редактору «Дѣла Народа», "архангельскому мужику" Постникову, был приват-доцент питерского Университета Питирим Александрович Сорокин, фигура феноменальная даже на фоне талантливейших самородков Русского Севера.
Отец Питирима – уроженец Великого Устюга, бродячий богомаз, реставратор икон, запойный, скорый на расправу, мать – крестьянка из коми-зырян.
Питирим закончил семинарию, быть бы ему просветителем своих земляков; в чужой стороне, без наставников, и самому смутили голову эсеры, с ними путь один – тюрьма, после неё – гласный надзор.
В Петербурге наставник Питириму был явлен – профессор-земляк Каллистрат Жаков. Гимназический аттестат предполагал знание латыни и греческого, французского или немецкого языков, всё это Питирим одолел, экстерном сдал экзамены; заимел вчерашний поднадзорный и «свидетельство о благонадёжности», отсутствие сией бумаги закрывало бы путь даже при энциклопедических знаниях, которые у Сорокина стали замечать учёные, литераторы, искусствоведы.
Сорокин поступил в Психоневрологический институт, не смог заплатить за первый курс ста пятидесяти рублей, увы, Жаков прохвастал, не выдюжил помочь, Питирима отчислили; нет худа без добра, удалось зачислиться на юридический факультет Университета. Перед войной Сорокина оставили на кафедре уголовного права для подготовки к должности профессора.
За считанные годы из малограмотного сидельца тюрьмы дорасти до обладателя высшей степени юриспруденции, как не самородок!
И всё-таки будущий корифей философии пока близорук, не видит нестыковок в рассуждениях, по отдельности – блистающих словесным кружевом и глубиной погружения в суть дела.
«Когда историки будут искать группу, которая начала Русскую Революцию, им не нужно будет особо теоретизировать по этому поводу. Русская революция была начата голодными женщинами и детьми, требовавшими хлеба и селедки».
«Хлеб с селёдкой» особенно нравятся нынешним певцам «России, которую мы потеряли», за последний мем и водочки пригубляют; стоило-де вовремя наполнить прилавки, – заметённые снегами, не примёрзли же намертво к рельсам эшелоны с зерном близ столицы империи, – и не было бы весь ХХ век стольких горя и страданий...
На предыдущей странице его записок – самое начало дневника под титулом «1917» – Сорокин уже отмёл "хлеб с селёдкой", назвал тех, кто мог – при достаточном уме, при желании – направить февральские вихри революцию в любую сторону:
«Поражение русского оружия, бедность и широкое недовольство народа (курсив мой – А.А.) <…> На вчерашнем собрании депутатов, политиков, ученых и писателей <…> говорили о наступающей Революции как о несомненном факте. Князья и бароны, помещики и предприниматели – все аплодировали саркастической критике Правительства <…> утомленные, изнеженные, привыкшие к комфортной жизни, требуя революции, представляли занятный спектакль. Подобно опрометчивым детям, они проявляли любопытство и радость, встречая такое «интересное» развитие».
И вот Сорокин – соредактор газет «Народная мысль», «Воля Народа».
С последней сотрудничала «бабушка русской революции»*, но не Баба Катя, мурлыкая: «...инок честной Питирим»,** познакомила его с Керенским, с министром-соседом, – Зимний дворец, третий этаж, – куда, почитая более матери, поселил её Александр Фёдорович.
(* Е. К. Бре́шко-Брешковская (Вериго) 1844-1934. Одна из основателей партии и Боевой организации эсеров.
** Н. А. Некрасов. «Двенадцать разбойников»).
«Дело Народа» – центральный орган, но надо и для масс <…> ежедневную «Земля и Воля» <…> Деньги нужны. Решил попросить у Керенского <…> Он как и Брешко-Брешковская получил из Америки один миллион. Пошел к нему на прием в Зимний дворец. Керенский мой старый добрый знакомый еще по сотрудничеству в «Заветах» принял меня очень хорошо и обещал подсчитать свои деньги и ответить. Но вслед за мною в кабинет Керенского вошел <…> Сорокин и, конечно, наговорил такого <…>, что я заранее был уверен, что ничего не получу».
(С. П. Постников. Материалы к биографии. Ю. В. Дойков.Архангельск, 2010).
Питирим – ученик, личный секретарь академика Ковалевского – «научного друга» Карла Маркса, члена Государственной Думы, члена Государственного Совета, профессора Московского и Петербургского университетов. Максим Максимович основал в Париже Русскую высшую школу общественных наук, в которой читали лекции Плеханов и Ленин.
В тени – роль академика в собирании масонских лож Российской империи; Мастер «Великого Востока Франции» Ковалевский, не предвидя (?) в бойком адвокате гениального разрушителя, посвятил в таинство будущего министра-президента Керенского. Года не дожил Ковалевский до дня, когда его ученик провозгласит Россию республикой.
Без движения бумаг нет жизни в России, в непредсказуемом (до созыва Учредительного собрания – непредрешение Воли Народа Русского!), распадающемся государстве!
Бумагами Министра-Президента Керенского и заведовал секретарь покойного академика-розенкрейцера Ковалевского, «инок честной» двадцати восьми лет, Питирим Александрович Сорокин.
-------------------- и з д н е в н и к о в П. А. С о р о к и н а ---------------------------P. A. Sorokin. Leaves from a Russian. Diary and Thirty Years After. N. Y., 1970
«15.01.17. <…> нас настигла революционная буря. Авторитет царя, царицы и всего правительства сокрушен.
01.02.17. <…> Газеты, критикуя правительство, потеряли всякий страх.
19.02.17. Цены пугающе растут. <…> взрывоопасным становится ропот бедноты <…> встретил трех своих знакомых солдат, только что вернувшихся с фронта. <…> рассказывали о возмущении и недовольстве в армии такие вещи, что я был потрясен.
12.03.17. <…> На Невском <…> было спокойно, но, повернув на Литейный, мы обнаружили, что толпа увеличивается, а стрельба усиливается. Слабые попытки полиции разогнать людей ни к чему не приводили. <…> Никаких попыток ворваться в здание Российского парламента еще не было, но везде, куда ни кинь взгляд, стояли орудия и пулеметы. <…>
Около полуночи я смог уйти оттуда. <…> На Литейном увидал бушующее пламя: чудесное здание Окружного суда яростно полыхало. Кто-то воскликнул: «Зачем было поджигать? Неужели здание суда не нужно новой России?» Вопрос остался без ответа. Мы видели, что другие правительственные здания, в том числе и полицейские участки, также охвачены огнем, и никто не прилагал ни малейших усилий, чтобы погасить его.
Лица смеющихся, танцующих и кричащих зевак выглядели демонически в красных отсветах пламени. <…> я натыкался на группы солдат и уличных бродяг, громивших винные магазины. Никто не пытался остановить их.
13.03.17. <…> Все магазины закрыты, и деловая жизнь в городе прекратилась. <…> Звуки пальбы <…>
14.03.17. <…> Улицы были во власти тех же неуправляемых толп, тех же авто, набитых беспорядочно стреляющими людьми, так же охотящимися за полицией <…> Думские комитеты и Совет создают Временное правительство. Керенский выступает посредником и связующим звеном <…>заместитель председателя Совета и министр юстиции. <…> совершенно изнурен.
– Пожалуйста, разошли телеграмму во все тюрьмы России, чтобы освободили всех политических заключенных, – попросил он.
<…> я написал текст телеграммы, он подписал его: «Министр юстиции, гражданин Керенский». <…> театрально, но, вероятно, вполне приемлемо.
Я не уверен, насколько велики оказались посреднические способности Керенского, и боюсь, что это двоевластие Временного (и очень непрактичного) правительства и экстремистов из Совета не сможет продлиться долго. Кто-то обязательно сожрет другого. Кто кого? Конечно, Совет победит.
Монархия пала. <…> Даже простая буржуазная республика недостаточно радикальна для многих. Я боюсь этих экстремистов и глупости черни.
Ужасные новости! Начинается резня офицеров. <…> Я только что прочитал «Приказ № 1», отданный Советом, суть которого сво-дится к благословению неподчинения солдатов приказам своих командиров. Какой псих сочинил и опубликовал это?
В думской библиотеке среди прочих я встретил господина Набокова, который показал мне свой проект декларации Временного правительства. Все мыслимые свободы и гарантии прав обещались не только гражданам, но и солдатам. <…>
– Это же сумасшествие! – вскричал один из присутствующих. – Только лунатик может думать о таком в тот час, когда офицеров режут как овец. Я ненавижу царизм так же сильно, как любой человек, но мне жаль, что он пал именно сейчас. По-своему, но он знал, как управлять, и управлял лучше, чем все эти «временные» дураки.
Старая власть, без сомнения, погибла. И в Москве, и в Петербурге <…> население радуется и веселится как на Пасху. Буквально все приветствуют новый режим и Республику. «Свобода! Священная свобода!» – кричат повсюду и везде поют песни.
20.03.17. <…> встреча лидеров эсеров для учреждения газеты и назначения ее редакторов. Дискуссия <…>показала существование двух течений в партии – социал-патриотов и интернационалистов. <…>избрали пять редакторов газеты, названной «Дело народа». <…>
21.03.17. <…> пять часов были впустую потрачены в спорах. Статьи, представленные на редколлегию интернационалистами, мы отклонили, а наши статьи пришлись не по вкусу им. Трижды мы покидали комнату заседания и трижды возвращались. <…> стали читать основные статьи, безжалостно выпарывая и правя синим карандашом наиболее важные места. В результате и умеренные, и радикальные статьи потеряли всякую ценность, хотя по-прежнему так же противоречили друг другу. Хорошенькое начало!
«Дело народа» с первых же выпусков оказалась газетой, где на одной и той же странице появлялись две взаимно исключающие статьи.
25.03.17. На митингах рабочих <…> настойчивые призывы к прекращению войны. <…> необходимо устроить всеобщую Варфоломеевскую ночь «эксплуататорам» <…>
попытка инженеров и управляющих поддержать дисциплину на заводах и фабриках, сохранить объем производства, уволить лодырей рассматривается как контрреволюция.
Что касается мужиков (крестьян), то даже они теряют терпение, и могут вскоре пойти за Советами.
Бог ты мой! Эти авантюристы, самозванные солдатские, рабочие депутаты, эти беспорточные умники, актерствующие в революционной драме, подражают французским революционерам. <…>
Советы вмешиваются во все. Их действия ведут только к дезорганизации власти правительства и высвобождению диких инстинктов у толпы черни.
30.03.17. А что же правительство? <…> Благородные идеалисты, эти люди не знают азбуки государственного управления.
Они сами не ведают, чего хотят, а если бы и знали, то все равно не смогли бы этого добиться.
04.04.17. <…> Петроградская конференция партии эсеров. <…> принята резолюция о немедленном окончании войны и создании социалистического правительства. <…> не могу принять их программу, ушел с конференции <…> Многие старые члены партии поступили так же...
08.04.17. <…> Газета ушла в печать около трех часов ночи, а я, как обычно, отправился домой пешком. <…> Улицы загажены бумагой, грязью, экскрементами и шелухой семечек <…>Разбитые пулями окна многих домов заклеены бумагой. По обеим сторонам улицы солдаты и проститутки вызывающе занимаются непотребством.
– Товарищ! Пролетарии всех стран, соединяйтесь. Пошли ко мне домой, – обратилась ко мне раскрашенная девица. Очень оригинальное использование революционного лозунга!
10.04.17. <…> политические заключенные освобождены и возвращаются из Сибири и из-за рубежа. Их с триумфом встречают правительственные комитеты, солдаты, рабочие, городская публика. Оркестры, флаги и речи <…> ссыльные чувствуют себя героями-победителями, заслужившими, чтобы народ почитал их «освободителями» и «благодетелями». <…>
большинство этих людей <…> представляли обычных воров, убийц и рядовых жуликов. Ко всем <…> относятся как к жертвам царизма. <…>
Многие из вернувшихся «политических» потеряли душевное равновесие. Проведя многие годы в тюрьмах и ссылках, занимаясь тяжелым и разрушающим личность трудом, <…> привносят в общество способы взаимоотношений и жестокости <…>неприязнь и презрение к человеческой жизни и страданиям. Советы, укомплектованные этими «героями», все более в более теряют чувство реальности <…>
Что касается правительства, то оно в равной мере было хаотично и бессильно в своих действиях.
18.04.17. Ушел с поста редактора газеты «Дело народа» <…> Гуковский и я организуем правоэсеровскую газету «Воля народа».
Не созрев по летам для воли, сам себе хозяин, Сорокин просчитался, – газета его отличалась стилистикой такой несдержанной, компрометирующей эсеров, что центральный комитет партии потребовал убрать из титула указание на родство с эсерами. Кормись-де, отрок честной, собственным именем, не позорь седин родителей. Попало из-за Питирима и Постникову, – Цека попутно провёл ревизию и в своей газете «Дѣло Народа», редактора понизили до секретаря.
-------и з П р о т о к о л о в з а с е д а н и й Ц К п а р т и и э с е р о в --------
8 и ю н я. 15. Поручить тов. Чернову и Русанову составить предисловие к резолюциям III съезда, положив в основу ту мысль, что внутри партии допускается полная свобода мнения, но вне партии необходимо соблюдать единство действия.<…>
11 и ю н я. <…> 4. Для переговоров с редакцией газеты «Воля народа» о снятии с нее партийного аншлага избрать особую комиссию в составе: тов. Минора, Ракитникова и Тетеркина».
20 и ю н я. Признать обязательным для всей России положение, что в каждом городе, губернии и области может быть только одна правомочная партийная организация. Везде, где такая правомочная партийная организация имеет свою газету, никакая группа и никакой партийный кружок не имеют права издавать другую газету, конкурирующую с этой газетой. <…>
«О т ъ ц е н т р а л ь н а г о к о м и т е т а п а р т i и
с о ц i а л и с т о в ъ-р е в о л ю ц i о н е р о в ъ.
(П р о т о к о л ы з а с е д а н и й ЦК п а р т и и социалистов-революционеров. 1917-1918. С комментариями В. М. Чернова. «Вопросы истории», 2000, № 7-10).
Въ газетѣ «Воля Народа» от 21-го iюня напечатано следующее письмо товарища Е. К. Брешковской:
«Въ 59 номерѣгазеты «Земля и Воля» московскаго изданiя сказано, что я, Екатерина Константиновна Брешковская, единодушными рукоплесканiями открыто была избрана членомъ центральнаго комитета.
Если дѣйствительно такое избранiе имѣло мѣсто, то я отвечу на него слѣдующее:
Третiй всероссiйский съѣздъ партiи соцiалистовъ-революцiонеровъ, не удостоивший своимъ довѣрiемъ достойнейшаго изъ достойныхъ гражданъ земли русской – Александра Федоровича Керенскаго, – гражданина, много лѣтъ открыто защищавшаго интересы всего трудового народа, несмотря на опасность ссылки и каторги, гражданина, своимъ рѣшительнымъ, мужественнымъ словомъ и образомъ дѣйствiй спасшаго свободу Россiи въ революцiонные дни февральскаго переворота, гражданина, отмѣнившаго смертную казнь, гражданина, взявшаго на себя самый отвѣтственный постъ военнаго и морского министра въ моментъ полнаго разложенiя армии, грозящаго гибелью завоеванной свободѣ, – такой съѣздъ не можетъ быть признанъ вѣрнымъ цѣнителемъ достоинства избранных имъ лицъ въ члены центральнаго комитета.
А потому я, Екатерина Константиновна Брешковская, отказываюсь отъ обязанностей члена центральнаго комитета, возложенныхъ на меня третьимъ всероссiйскимъ съѣздомъ партiи соцiалистовъ-революцiонеровъ. Прошу всѣпартiйныя газеты перепечатать. Екатерина Брешковская».
Центральный комитетъ считаетъ необходимымъ указать на основное заблужденiе тов. Е. К. Брешковской:
Третiй съѣздъ, делегировавъ, отъ имени партiи товарища А. Ф. Керенскаго на чрезвычайно отвѣтственный постъ во Временное Правительство, тѣмъ самымъ выразилъ ему, как партiйному работнику, свое полное довѣрiе и далъ ему должную оценку. Что касается неизбранiя А. Ф. Керенскаго въ центральный комитетъ, то никогда члены партiи не смотрѣли на участiе въ партийныхъ организацiяхъ, как на почетное отличiе, и при избранiи руководствовались исключительно интересами дѣла; для участниковъ же съѣзда было очевидно, что тов. А. Ф. Керенскiй, всецѣло поглощенный своей отвѣтственной работой во Временномъ Правительствѣ, не можетъ удѣлить своихъ силъ и для центральнаго комитета партии.
При всемъ своемъ глубокомъ уважении къ тов. Е. К. Брешковской, центральный комитетъ крайне сожалѣетъ, что Бабушка своимъ выступленiемъ в печати пытается подорвать авторитетъ III съезда партiи и центральнаго комитета». «Дѣло Народа». 22 июня 1917.
-------и з П р о т о к о л о в з а с е д а н и й Ц К п а р т и и э с е р о в -----------
21 и ю н я. <…> 1. Послать Е. К. Брешковской по поводу ее письма в связи с неизбранием тов. Керенского в ЦК партии следующую телеграмму: «Считая неудобным <…> появление Вашего письма в печати, просим Вас известить об этом лиц, которым было послано Ваше письмо».
<…> 9. Ответ на письмо Е. К. Брешковской, опубликованное в газете "Воля народа" от 21 июня, поручить написать тов. Зензинову и Рихтеру.
24 и ю н я. <…> Приведение в исполнение постановлений ЦК по отношению к "Воле народа". 1. Считать переговоры с редакцией "Воли народа" исчерпанными. 2. Довести до сведения редакции "Воли народа", что ЦК считает невозможным продолжение издания этой газеты от имени партии или от имени группы партийных лиц. 3. Опубликовать это решение в "Деле народа".
28 и ю н я 1917. <…> О приглашении представителей "Воли народа" для личных объяснений на заседание ЦК. <…> Дать редакции "Воли народа" 3/4 часа для объяснений. Прений не открывать. <…>
1 и ю л я. <…> Слушали: "Воля народа". Постановили: 1. Подтвердить предыдущее постановление ЦК, ответив на выдвинутые редакцией "Воли народа" правовые возражения, что, несмотря на отсутствие утвержденного организационного устава, ЦК должен блюсти единство партии. (За – 8, против – 2, воздержался – 1.)
2. Партийные аншлаги, лозунги, обозначение какой-либо организационной группы или кружка (нелитературного характера) не могут быть на газете. <…>
3. Данная газета может именоваться лишь органом социал-революционного направления или мысли.
4. Означенное постановление опубликовать. Довести о нем до сведения редакции "Воли народа" через посредство тов. Чернова.
12 и ю л я. <…> Слушали: О левых социалистах-революционерах, подписавших "письмо в редакцию", напечатанное в газете "Земля и воля".
Постановили: тт. Камкова, Колегаева и Алгасова как объявивших себя членами новой организации <…>, стоящей вне подчинения постановлениям ЦК, считать выбывшими из партии, а потому они лишаются права участвовать в партийных организациях и бывать на партийных собраниях. <…> постановление распространить на всех членов <…> организаций, от имени которых выступили Камков, Алгасов, Прилежаев.
Об Иванове-Разумнике.
Постановили: Ввиду заявления т. Иванова-Разумника, что он по своим убеждениям ни к какой партии не принадлежит, освободить его от обязанностей официального редактора газеты "Дело народа".
...Иванов-Разумник ушёл от греха подальше, – ему не по сердцу пришлось сообщение газеты, что в список врагов России (протестуют против мировой войны) занесён его товарищ Максим Горький...
Из протоколов видно, что раскольники Сорокин и Бабушка (газеты именовали её в основном так, полагая, что все в России знают, что за старушка проживает в Зимнем) огорчали Центральный Комитет весьма чувствительно.
Публикацию письма Бабушки можно было полагать и спектаклем для той части публики, которая недоумевала, за что военного министра Керенского в мае на съезде эсеров в Москве прокатили на вороных, без выгоды для партии оставили в стороне его всесветную популярность.
Поскольку-де есть недоумение, нельзя допускать невыгодных толкований. Самое простое: не беда, что Керенский плохо видит и не пользуется очками, несчастье в том, что у него иногда отсутствует и политический нюх, в любую минуту «Солнце России» может свалиться в преисподнюю небытия, потому ставить судьбу партии в зависимость от игры случая – стратегическая близорукость, проще говоря, – верх глупости!
Бабушке и Сорокину (старая да малый!) подавай лишь патетику, хвастовство, в этом смысле – полагал эсеровский ЦК – они похожи на Ленина с его мечтами осчастливить Россию социализмом...
Нет, это не было цирковой постановкой для публики, борьба шла по гамбургскому счёту.
* «Бабы: <…> города, сказывают, отменяются, городов больше не будет. Землю всю разделят мужики и будут жить одни мужики на всей земле, а заместо царя и царицы выберут какую-то Брешку».
М. М. Пришвин, чиновник министерства торговли и промышленности, сотрудник газет «Речь», «Новая жизнь». Елецкий уезд, Соловьевская волость, хутор Хрущево. 01.06.17. Дневник.
--------В. М. Ч е р н о в. К о м м е н т а р и и к п р о т о к о л а м ЦК ПСР ---------
«...Левоцентровая группа ЦК <…> в начале революции разделяла <…> влечение личностью А. Ф. Керенского <…> который шел <…> с подлинным подъемом, энергией и искренним, хотя и несколько истерически-ходульным пафосом.<…> роль его стала сводиться к балансированию между правым, национал-либеральным, и левым, социалистическим крылом правительства. Нейтрализуя то первое – вторым, то второе – первым, Керенский, казалось, видел свою миссию в этой "надпартийной" роли, резервируя себе роль супер-арбитра и делая себя "незаменимым" в качестве центральной оси власти. <…> удаляя из состава кабинета, одну за другою, все крупные и красочные партийные фигуры и заменяя их <…> несамостоятельными и безличными. <…> создавалась опасность "личного режима", подверженного случайности и даже капризам персонального умонастроения. <…>
правые и правоцентровые эсеры верили в незыблемость колоссальной популярности Керенского первых недель революции, группа левого центра <…> приходила к выводу, что популярность эта является пулею на излете <…> Керенский превращается в тяжелую свинцовую гирю, увлекающую правительство в пропасть <…>
он сам рассказывал о том, как большинству людей, с которыми ему приходилось иметь дело, он представлялся человеком обреченным, как один за другим его покидали люди, в близость с которыми он верил, и как настал даже такой момент, что он в Зимнем Дворце ощутил вокруг себя почти полную пустоту и переживал страшные часы покинутости и одиночества. . <…>
Выходило,что сам глава правительства стремился к диктатуре, <…> причем он понимал, что вряд ли в остальном правительстве он найдет сочувствие <…>, со стороны же советских организаций <…> наткнется на <…> сопротивление.
В этих условиях он должен был терпеливо ждать перехода в главных советах гегемонии в руки большевиков и <…> очередного большевистского "путча", чтобы на фоне ликвидации левого мятежа провести оправдываемую им "централизацию власти"<…>
Военные же круги, с Корниловым во главе, не понимали этой "политики дальнего прицела", с ее терпеливым выжиданием и работою Пенелопы – попеременного надвязывания и распускания петель <…> считали ее бесполезной и хотели объявления открытой войны советским организациям,
<…> переворота явного и прямого <…>
Логика <…>оказывалась на стороне военной группы. <…>
ждать с переменами в строении власти, пока большевики перейдут в наступление, опасно, ибо они, проученные первым неудачным (июльским) опытом, <…> вряд ли перейдут в наступление ранее, чем у них будут серьезные шансы на успех. <…>
Именно в это время на левом крыле [партии эсеров] <…> пошла речь о возможности вступить, хотя бы вместе с большевиками, на путь свержения власти. Момент казался <…> на редкость подходящим: старое правительство распалось, "преемственность власти" сохранялась лишь в лице <…> Керенского <…> Центральный комитет <…> имел среднюю линию между <…> правыми, желавшими предоставления Керенскому carte blanche, и <…> левыми, готовыми просто кричать "долой Керенского! Пусть он сдаст свою власть в руки Совета..."
<…> был внесен запрос о "статьях тов. Чернова в "Деле народа". <…> центральный орган партии впервые совершенно прямо и открыто занял позицию против Керенского.
До тех пор в нем время от времени появлялись статьи, выражавшие недовольство той или иной стороной деятельности правительства. <…> принадлежность главы правительства к ПСР не связывала и органу партийного центра рук, не мешала относиться к разным шагам его критически. На этот раз впервые над общею политикой Керенского произносился в центральном органе партии отрицательный <…> приговор. <…> это было сенсацией. С правой стороны раздались протесты. <…>
6 сентября.<…> Прения перешли на <…> противоположную трактовку проблемы, возможна ли далее эта связь без полной потери популярности Временного правительства в широких рабочих и крестьянских массах, которые в этом случае станут легкой жертвой большевистской демагогии. <…> два члена ЦК, внесшие запрос, оказались неудовлетворенными объяснениями автора статей, <…> 9 членов признали мотивы В. М. Чернова правильными. <…> было решено поручить редакции "Дела народа" составить особое заявление об отношении партии к Керенскому.
Однако на следующий же день <…> вопрос был частично пересмотрен: семью голосами против шести решено было представленного редакци-й заявления не печатать и "пройти инцидент молчанием".
было предложено <…>обсудить статью <…> члена редакции и Центрального комитета В. Лункевича, посвященную демонстративным выступлениям <…> Е. К Брешковской (горячей поклонницы Керенского). Большинство <…> признавало, что эти выступления – больное место партии, <…> принимая во внимание <…> прошлые заслуги Брешковской, <…> вопроса в прессу не выносить, обходить эти выступления молчанием и потому статью Лункевича не печатать <…>
Некритический уклон "левых" в сторону большевистского советизма привел к тому, что лидер партии и <…> "левые" постепенно утрачивали взаимное понимание и начали говорить на разных языках. <…>
в руки правого крыла переходил <…>организационный аппарат партии, <…> руководимый А. Гоцем и В. Зензиновым.
Таким образом, в подспудной борьбе разных течений внутри всего руководящего органа ПСР уперлась <…> в проблему "партии и аппарата" <…> постоянно играющую громадную <…> роль в партийной жизни всех времен и народов <…>
На малолюдном заседании 27 сентября <…> была принята резолюция Зензинова: "Во всей своей политической деятельности ЦК выступает как единое целое, и все члены его связаны внутреннею дисциплиной. <…> все члены ЦК обязуются проводить общие решения ЦК во всех своих выступлениях вне партии, без права отстаивать мнения меньшинства и без права отдельного, идущего вразрез с мнением ЦК, голосования".
Этим было постановлено и предрешено <…> постановление следующего заседания, 28 сентября. "Слушали: о разногласии в редакции "Дело народа" по поводу статьи В. М. Чернова. Постановили: статью В. М. Чернова "Уроки Демократического совещания" в "Деле народа" не печатать". <…> Чернов предложил, чтобы статьи его пошли с оговоркою о несогласии с ними редакции и ЦК партии, взывая и к естественному праву всякого члена партии на деловую и серьезную, написанную в товарищеском тоне критику ее решений.
Ему был дан устами А. Гоца ответ, что в том-то и беда, что В. М. Чернов – не "всякий" член партии, а ее исконный и общепризнанный лидер <…>
"В том-то и заключается трагедия партии социалистов-революционеров, что в самый критический момент жизни партии и революции общепризнанный лидер партии и сама партия перестают понимать друг друга и расходятся в разные стороны".
Ответ В. М. Чернова <…> :он и партия по-прежнему едины, но уходят в сторону <…>, вследствие этого грозит опасность превратиться в штаб без армии, <…> который <…> систематически льет воду на мельницу большевиков и готовит их близкое торжество».
«Вопросы истории», 2000, № 7-10.
--------------------и з д н е в н и к о в П. А. С о р о к и н а----------------
P. A. Sorokin. Leaves from a Russian. Diary and Thirty Years After. N. Y., 1970.
«25.04.17. <…> выехал из Петрограда в Великий Устюг по просьбе крестьян и других жителей этого региона. Какое облегчение – уехать из столицы, с ее постоянным движением людских толп, беспорядками, грязью и истерией, и снова оказаться в спокойном месте, которое я так люблю! Пароход быстро скользит по Сухоне. Надо мною синее небо, внизу и вокруг – сверкающие воды реки и чудные пейзажи. Как прекрасно спокойствие, которым они дышат! <…>
30.04.17. В моем любимом Великом Устюге <…> встретили друзья <…> отвезли на рыночную площадь, где собрались тысячи людей. Моя речь <…> патриотический энтузиазм. Сотни людей подписались на государственный «Заем свободы» <…> крестьяне, приехавшие в город продать зерно, бесплатно сдавали его на нужды армии. Похожий триумф ждал меня и на митинге учителей, и среди жителей трех соседних сел.
04.05.17. <…> узнали настоящий вкус бунта черни. <…>
Нота министерства иностранных дел союзникам о том, что Временное правительство будет верно всем договорам и обязательствам, взятым на себя Россией <…> два полка в полном вооружении покинули казармы <…>
Грабеж магазинов принял всеобщие масштабы. Ситуация напоминает первые дни восстания <…> уступка черни и большевикам – начало конца Временного правительства. Мы все живем в кратере вулкана, который в любой момент может взорваться...
15.06.17. В зале заседаний Думы <…> сидит немногочисленная группа большевиков, интернационалисты и левые эсеры. <…> появляются члены нашей группы, «красные» встречают нас криками: «Мелкая буржуазия!». Мы отвечаем: «Предатели, изменники!».
06.07.17. Троцкий <…> вылезет на самый верх. <…> театральный бандит, настоящий авантюрист. <…>
13.08.17. <…> произошло событие, которое глубоко потрясло всех нормальных русских людей, даже тех, кто годами был связан с делом революции. Я говорю о ссылке царя Николая Второго и его семьи в Тобольск. Это было сделано тайно, но за несколько дней до того мой старый друг <…> Панкратов зашел в редакцию «Воли народа» и сообщил, что назначен руководителем охраны императора <…> Керенский хотел выслать семью в Англию. <…> Совет не согласился <…>
20.08.17. Отчаянные телеграфные сообщения о стачках <…>, мятежах солдат и анархических настроениях крестьян вперемежку с телеграммами, выражающими поддержку правительства <…>
прочитываю <…> реферирую для Керенского.
Однако все, что я делаю, не имеет смысла, поскольку Керенский почти не занимается конструктивными делами, а вместо этого погружен в составление резолюций <…>
Колеса государственного механизма крутятся вхолостую».
14.09.17. Теперь триумф большевизма – это лишь вопрос времени. (подчёркнуто мной – А.А.)
Секретарём академика-масона Ковалевского в Париже служила Анастасия Николаевна Чеботаревская, будущая жена одного из властителей дум Серебряного века – поэта и прозаика Сологуба; как и мать, по наследственной болезни страдая в борьбе с самой собою, несчастная утопилась в речке, по дороге в гости к сестре, и не о ней теперь речь...
Масонство, как многие полагают, – миф, мираж, но иногда его можно потрогать!..
Весной-летом Семнадцатого в центральной газете эсеров «Дѣло Народа» литературой, искусствами ведал известный критик, идеолог народничества, пожилой, слабый глазами, – зато играл в шахматы вслепую, – Иванов-Разумник. При такой памяти номера квартир друзей можно бы и не записывать на бумаге...
После Октябрьского переворота арестовывали не только «министров-капиталистов» Керенского, «калифа на час».
И за Разумником Васильевичем – у эсеров служил, контра – пришли из Чека. Листнули записную книжку с адресами знакомых-литераторов, некоторых – Блока, например – отвезли куда следовало.
В тюрьме поэт Блок ночевал в камере, из которой часом ранее увели критика Иванова; Иванову и невдомёк было дотоле, что свои бумажки могут сделаться врагами. Блок и сам служил в ЧеКа, но в другой, ранее этой, участвовал в допросах царских министров, редактировал их сбивчивые речи...
Поехали чекисты и за Фёдором Кузьмичом Сологубом. В неурочный час – удобнее застать врасплох...
На крыльцо дома на Разъезжей вышел дворник, – видимо, масон в чине Мастера, – за своих стоял крепко.
Убедил дворник, что незачем доверять записным книжкам, незачем шаврять сапогами по чистой лестнице, – в квартире, указанной в бумагах забывчивым Ивановым, никакого Сологуба не числится, проживает в ней барин совсем тихий, – иногда заговаривается, – по фамилии Тетерников.
К Тетерникову на тот час Чека претензий не имела.
В читательском мире – дворник не из той породы – мало кто и знал, что фамилия сочинителя-мистика не вполне романтична – Тетерников; для прожжённого литератора он – Сологуб, псевдоним сшит-перелицован из фамилии другого поэта; букву потерял, раззява...
Продолжение следует