Этот человек умирал в детстве, был тяжко болен в зрелом возрасте, большую часть жизни занимался тяжелым физическим трудом... и прожил 103 года (из книги "Духовные светильники Карагандинской земли")
Продолжение
10
«О батюшке Севастиане я услышал в 43-м году и стал у него бывать. Я возил в Карлаг горбыли, оттуда забирал сено, а по дороге заезжал к нему. Я ведь не знал его, только с чужих слов, но сразу чувствовалось, что он святой, он особый был, смиренный, кроткий. Он скрывал себя, вел себя, как обычный человек, не старался внешне вести себя «как старец». На него посмотреть – как будто он ничего не понимает. Иной говорит резко, уверенно. А его что-нибудь спросишь… Он помолчит немного и тихо скажет, как будто нерешительно: «Ну… сделай вот так». Но если исполнишь – видишь, что это и есть самый лучший выход из положения. Никогда я не слышал, чтобы он голос повышал на кого-нибудь. И я сам, да и все прихожане считали его еще при жизни святым. К нему многие приезжали: и те, с кем он был в заключении, и монахи и монахини из разоренных монастырей, вдовы, сироты. По его благословению я переехал на Мелькомбинат и построил себе дом. Бывало, придут к нему какие-либо посетители, батюшка спросит их: «Ну, как живете?» Отвечают, к примеру: «Трудно, дом маленький, огорода нет». ‒ «Вы пойдите к Ивану Семеновичу, скажите, что я послал, он вам поможет». И вот приходят они уже ко мне, все обговариваем с ними и идем искать дом получше, с огородом. Батюшка таким людям и деньгами помогал, чтобы они смогли купить себе подходящее жилье. Приедет батюшка потом: «Ну, как живете?» Слышит в ответ: «Дом есть, огород есть. Да вот колодца нет»... Батюшка тогда пошлет ребят, девчат, что помогали при церкви. И меня к ним бригадиром… Пойдем и выкопаем колодец. И вот кое-как вдовы с детишками, которым мы помогали, сажали огород и с него жили – пенсию тогда еще не давали. Так же, бывало, после службы и после обеда в воскресенье посылал нас эти колодцы чистить. Так батюшка Севастиан заботился о вдовах и старушках, которых ему Господь посылал. Своим примером и словом он учил своих чад любви».
Молиться Тимаковы ходили в Михайловку за семь километров в церковь, устроенную трудами преподобного Севастиана и его духовных чад. Требы в этом храме разрешали совершать, а литургию служили только по домам, тайком. Как-то собрались ночью на Пасху, хотели служить заутреню и литургию. Приходят от уполномоченного: «Кто вам разрешил служить?!» Только в 1955 г. официально зарегистрировали храм и разрешили совершать все богослужения. С 1947 г. Иван Семенович начал помогать преподобному Севастиану в хозяйственных делах, стал старостой прихода Богородице-Рождественской Михайловской церкви. Вот что он рассказывал о тех временах: «В 1947 г. кто-то ходатайствовал перед святителем Николаем, митрополитом Казахстанским, за одного бесприходного священника, желавшего быть настоятелем в Михай-ловском храме. Мол, батюшка Севастиан уже старенький, слабый здоровьем, не может служить. Владыка поверил и дал этому священнику указ о назначении. Мне батюшка Севастиан тогда сказал: «Вот, Иван Семенович, слух прошел, что меня за штат хотят отправить, а сюда настоятелем назначить священника Дудкина». Кто-то из присутствовавших рассказал то, что знал об этом священнике, а тут вскоре и сам он пришел: «Вот у меня указ, чтобы я принял от вас приход, а вы за штат идете». Меня покоробило. Батюшка Севастиан кротко отвечал ему: «Я не знаю, это надо бы старосту…» ‒ «А кто староста?» ‒ «Вот». ‒ «Вы староста?.. Вот указ – я принимаю приход, а батюшка ‒ за штат». Я говорю: «А мы посмотрим». ‒ «Как посмотрим?! Владыка дает указ, а вы смотреть будете!» ‒ «Да, мы посмотрим». ‒ «Мне нужен кусок хлеба!..» ‒ «Вам нужен кусок хлеба, а нам нужен священник, который бы удовлетворял наши духовные потребности. Я соберу собрание прихода, и мы решим – принять вас или нет». ‒ «Собрание не имеешь права собирать, только «двадцатку»!» ‒ «Ну, «двадцатку» (то есть приходской совет)». В воскресение в 13:00 собралась «двадцатка», пришел и новоназначенный настоятель со своим боевым другом: «Здравствуйте, вот указ – я настоятель». Одна женщина из числа «двадцатки» жила недалеко от него и хорошо его знала, покачала головой и проговорила: «Дудкин, Дудкин, да мы по колено в землю уйдем, а тебя не примем». Его товарищ тут же решительно произнес: «Как фамилия? Записать!» Кто-то из «двадцатки» встал и возразил: «Говорили, что священник, а тут – «записать». Это, наверное, ГПУ или милиция – «записать». А что ты нас хочешь «записать»? Расстреливать будешь? Или судить?» Все стали говорить, что батюшка Севастиан сколько лет служит, и никогда грубого слова от него не слышали. А этот через порог переступил и сразу «записывать». Они порасстреляют нас всех. Будем просить владыку, чтобы оставил нам батюшку».
Иван Семенович после собрания поехал в Алма-Ату и стал от имени народа просить владыку оставить батюшку служить.
«Так он же слабый совсем», ‒ возразил святитель. «Владыка, Господь крепость людем Своим даст, Господь благословит люди Своя миром» (Пс. 28), ‒ отвечал Иван Семенович, впоследствии удивляясь, как это на ум могли прийти сами собой эти слова. И владыка тогда оставил батюшку настоятелем.
Батюшке Севастиану одному без помощника уже стало трудно служить. На всю Карагандинскую область было только три храма: на втором руднике, в Михайловке и в селе Осакаровка. Много было причастников, особенно в посты. Тогда на службы съезжались со всех окрестных деревень. Приходилось совершать и множество треб. В некоторые деревни батюшка ездил сам. Договорятся, например, в Великий пост причастить и пособоровать в какой-нибудь деревне. Приезжает батюшка с псаломщицей в заранее указанный дом, где уже собрались все православные этой деревни ‒ и здоровые, и больные. Батюшка принимал исповедь, причащал и затем начинал соборовать. Теснота была неимоверная, народ едва помещался, в доме ‒ душно. Батюшка уже буквально изнемогал. Но остановиться он не мог, надо было закончить таинство, на половине ведь не бросишь, а сил уже не оставалось. Он присел на стул и больные сами подходили к нему для помазания по очереди. Но вот он уже настолько ослабел, что не мог даже руку поднять. Тогда водитель, который привез батюшку на церковной машине, стал поддерживать его руку, в которой батюшка едва держал щепку, обмотанную ватой… Поистине, «монах есть непрестанное понуждение естества», как написано в Отечнике. Как монашеское послушание от своих наставников после разорения Оптиной пустыни принял батюшка благословение быть приходским пастырем и с усердием служить народу Божьему до конца своих дней, возвращая многих заблудших овец в ограду Христовой Церкви.
Требовались помощники, но такие, которые были бы близки по духу смиренному и кроткому старцу. «Освободился из заключения священник, отец Афанасий, ‒ вспоминал отец Евфимий, ‒ и стал ходить к нам в церковь. Батюшка Севастиан спросил: «Иван Семенович, ну что нам… отца Афанасия принять в помощники мне?» А он «боевой» был, отец Афанасий, хоть и добрый, но… не монах (по духу). Я ответил: «Он Вас слушать не будет».
Потом батюшка Севастиан рекомендовал на священство агронома Александра Павловича Кривоносова, потом отца Павла Коваленко. Эти батюшки были свои, они почитали батюшку Севастиана и слушались его».
Именно благодаря Александру Павловичу Кривоносову, который по благословлению батюшки Севастиана ездил в Москву ходатайствовать об открытии церкви, в 1955 г. был официально зарегистрирован приход Богородице-Рождественского храма в Михайловке.
Продолжение следует.