Я очень хорошо помню маленький эпизод из своего детства, так ярко отразившийся в памяти на всю жизнь. Мы с мамой пошли полоть картошку. Мне в ту пору было лет семь-восемь.
Дорога была не близкая. Пройдя в конец улицы, через пустырь, нырнули в котлован. Проходящий над нами поезд издавал сильный шум, грохот, земля тряслась. Было страшно. Я стоял, как вкопанный. Уже тогда неосознанно я понимал, как хочется попробовать новые ощущения, эмоции. И эта гремучая смесь адреналина и непонятного ещё до конца страха смерти боролись во мне с неистовой силой.
Состав, отгрохотав, благополучно удалился. Сразу за железной дорогой – длинный пологий подъём, за которым, казалось, начиналась совершенно другая жизнь, не похожая на мою ни капли. С левой стороны далеко видна пожарная бревенчатая вышка, построенная на случай лесного пожара, казавшаяся мне самым высоким сооружением в мире. По ней мы с мальчишками гурьбой лазили, кто ниже, кто выше, в зависимости от того, у кого на сколько хватало сил и смелости.
Через некоторое время нашего пути показались одноэтажные беленькие домики, разбросанные по разным местам, среди леса. Это санаторий для учителей, и за ним большущее поле, засаженное картошкой, уходящее к горизонту. Нет не колхозное, а частное. Давались эти наделы от предприятий. Землемером вбивались колышки с не совсем разборчиво написанными фамилиями владельцев. У кого-то было пять, десять, а у кого-то пятнадцать соток земли.
Страшная жара вынуждала прятаться всему живому в тень, в прохладу. Но куда от неё спрячешься на этой раскалённой сковородке? Хотелось бы лечь в тенёк, под берёзку, ни о чём не думая, глядя в бездонное небо. Мама, понимая это, старалась управиться поскорей. Её понять можно. Я делал вид, что усердно, старательно работаю, а сам думал только об одном: «Скорей бы закончилась эта бесконечная полоса». Несколько раз бегал посмотреть, где у этой проклятой картошки конец, и есть ли он вообще. Сурово, одновременно с сочувствием, мама громко высказывала:
– Хватит бегать, износился весь, работай, не ленись.
Нарочито разогнувшись, показывая всем видом, как я устал, как мне тяжело, взглядом уперся в бескрайнее безоблачное небо и оставался ещё долго в этой синеве, потом опустился немного вниз. Вдали виднелась убегающая, переливающаяся зыбкая взвесь, переходящая в непонятный сказочный мираж. Мне это показалось очень странным. Хотел сказать об этом маме, но передумал. Опять ведь начнёт кричать, ругаться, а этого сейчас так не хотелось.
Околки по ту сторону дороги зашелестели листвой от набежавшего ветерка и снова поникли от нестерпимого зноя.
Наконец, работая в поле, добрались до пригорка. Это уже середина. Решили немного отдохнуть. Мама, ещё молодая, ловко запрокинув голову, стала жадно пить из трёхлитровой банки тёплую воду, потом передала её мне:
– На. Попей сынок.
У меня так ловко не получалось. Вода небольшой струйкой стекала за шиворот рубашки, но я даже не ощущал освежающего состояния. Вода была, как парное молоко. Пил с отвращением, и в тоже время с желанием.
– Хватит, хватит, оставь немного, после работы умоемся.
Но я тоненьким голоском возразил:
– Вон в том березняке, в ямке, есть вода. Наберём. Я туда бегал.
– Нет. Она там застоявшаяся, коричневая. Есть и лягушки, а я их сильно боюсь. Всё хватит отдыхать, пора работать.
С большой неохотой поднялся я с раскалённой пыльной земли, чувствуя себя самым несчастным человеком на земле. Но как-то незаметно разработался, и уже не замечались: изматывающая жара, стрекотанье кузнечиков со всех сторон, щебетанье птиц над головой – все разноголосье, настоянное самой жизнью, природой по максимальной шкале.
От однообразного махания тяпкой усталость приходила быстро и ни то чтобы совсем невыносимо надоедала… Тяпку хотелось выбросить, спрятать, не видеть больше никогда. Я даже чуть по ноге себе не стукнул, хотел пожаловаться, но понял, что бесполезно и промолчал.
Ближе к концу поля, в лощинке, трава была высокой, стебли толстые, как брёвна. Приходилось весь этот сорняк убирать руками. Затупленную тяпку мама отложила в сторонку, я последовал за ней. Воспользовавшись сложившейся ситуацией (высокий бурьян – раз, и тем, что она была далеко впереди от меня – два) сиганул вправо, влево, без разбору. Пробежав несколько метров присел, притаился, перевёл дух, прислушался. В ту же секунду послышался до боли знакомый голос, а мне показалось из этого укрытия, что он какой-то незнакомый, льющийся прямо из поднебесья. По интонации, неповторимости звучания я мог бы узнать его из тысячи других.
– Серёжа. Серёжка!
А сердечко от этого стало биться ещё сильней. Казалось, ещё немного и выскочит из груди.
Очень хотелось, чтобы мама пошла меня искать. Я с трепетным волнением ждал, найдёт, не найдёт. Но она никуда не пошла, присев на грязный, пыльный мешок. Воцарилась заметная пауза. Мой интерес пропал. Я виновато вылез из укромного местечка и, как бы нехотя, подошёл к маме.
– Ну что разведчик, будем собираться домой?
– Ура! - закричал я от восторга и радости, переполнявшей мою маленькую душу, – Наконец-то мы её выпололи! Слава тебе Господи! – с серьёзным видом, по-стариковски, заявил я. И эта фраза, не знаю чем, очень рассмешила маму. Она долго хохотала, не могла никак остановиться. А я глядел на неё не понимающим искренним видом, готовый расплакаться.
Солнце незаметно от зенита начало клониться к закату. Оставшейся водой мама сполоснула мне руки и лицо, но только ещё больше размазала грязь и вновь улыбнулась.
– Да ладно. Кто тебя видит здесь? – сказала не задумываясь и почему-то серьёзно.
Действительно кто мог видеть чумазого пацана посреди огромного степного простора, залитого солнцем. Кругом не души, разве что бескрайнее голубое небо.
Стали собираться. Неожиданно, откуда не возьмись, налетел ветерок, который дул всё сильнее и сильнее. А на горизонте появились тучи и, стремительно приближаясь, закрыли солнце. С нотками раздражения в голосе, мама проговорила:
– Одевайся быстрей, копуша, - глядя на посеревшее небо добавила, – Дождь будет сильный.
Но меня такое известие не испугало, я даже был рад такой быстрой переменой погоды.
Дорога с небольшими подъёмами, слегка петляя, уходила вдаль. С левой стороны – маленькие берёзовые околки, справа – бескрайнее картофельное поле. Повсюду на зелёном фоне виднелись яркие жёлтые пятна – это подсолнухи, кажущиеся издалека большими цветами. Но нам уже было нам не до них.
Пританцовывая, я старался не отставать, хныкал от усталости. Хотелось присесть на обочину. А тучи всё плотней, черней, смыкались над нашими головами.
Ветер усилился уже до предела, и порывы срывали с мамы платок. У меня воздух надул рубаху, превратив её в подобие парашюта, поэтому идти было трудно. Когда быстрым шагом подходили к дому учителей, послышались первые раскаты грома. Молнии яркими, причудливыми стрелами пронзали небо спереди и сбоку.
– Серёжка, побежали вон до того сарая! – показала загорелой
рукой вдаль мама.
Впереди, метрах в трёхстах, близ дороги, одиноко стояло полуразрушенное строение. Стараясь поспеть, я раза два упал и заплакал. Мама старалась поддержать меня и говорила:
– Ты же мужик. Должен уметь терпеть.
Начавшийся дождь поливал всё сильней и яростней. Вода по грязным рукам и ногам стекала, уже ручьями, вниз. Ветер бил прямо в лицо. Добежали до спасительного сарая, быстро перевели дыхание, оглядели наше убежище, но ничего, достойного внимания не нашли, кроме кое-где валявшихся досок. Окна – без рам. Двери – без косяков. И во все эти свободные проходы зловеще сверкало небо.
Выбрали место по суше, в дальнем углу сарая. Мама нашла полусгнившую доску, положила её на несколько валявшихся кирпичей, мы осторожно присели. И тут началось такое, что потрясло всего меня до глубины души, оставив происходящее в памяти на всю жизнь. Дождь просто лавиной обрушился на землю, оставив совсем маленький островок сухой земли. Через многочисленные дыры в крыше (в некоторых местах её совсем не было) вода быстро заполняла всё.
Раскаты грома с пронзительным и очень страшным треском сотрясали наше убогое убежище то в правые, то в левые пусто зияющие большие окна. Особенно пугали после молний первые удары грома: оглушительные закладывающие уши, прямо над головой. Закрывая то уши, то глаза руками, я трясся от страха.
Думал, что это конец, что я больше никогда, никого не увижу. Особенно жалко было, что не увижу своего друга Тольку.
Мама, почувствовав моё состояние, прижала меня к себе посильней и шёпотом приговаривала:
– Господи, спаси и сохрани. Господи, спаси и сохрани.
Заглянув в мои обезумившие от страха глаза сказала:
– Повторяй за мной.
Я начал что-то бубнить себе под нос, не понимая, кого надо спасать или помогать? И к кому обращены эти слова, тоже не понимал, но интуитивно чувствовал, что к кому то, кто ещё сильней этой стихии.
От мамы исходило тепло. Мокрый, я сильней прижимался к ней. Хотелось побыстрей согреться. Я думал:
– Ну и угораздило же нас.
– Не бойся, не трясись.
Одной рукой мама прижимала меня, другой нежно гладила по голове.
– Я уже не боюсь.
– Вот и молодец. Тебе не холодно?
– Нет. – трясущимися губами, то ли от холода, то ли от страха, пробубнил я нечленораздельно.
Страшный ливень кончился также неожиданно, как и начался. Раскаты грома быстро удалялись. Молнии сверкали где-то уже далеко.
– Вставай, пошли домой.
А я всё никак не мог оторваться от мокрого подола платья. Так и шли мы по тёплым пузырящимся лужам дороги, навстречу каждый своей судьбе, о которой конечно тогда не думали и не знали.
Страх перед стихией прошёл окончательно и бесповоротно. Выглянуло ласковое солнышко. Опять в природе всё встало на свои места, как будто ничего и не было. И как же мне было хорошо! Наверное, как больше никогда в жизни! Рядом с мамой, которая всегда защитит и поможет. Я это неосознанно чувствовал всеми клеточками, то ли души, то ли сердца, то ли ещё чего-то. А подходя к котловану железной дороги, почти забыл, что с нами произошло. По лужам прыгал уже с огоньком, чтобы было много брызг, сверкающих на солнце. Мать не ругалась, не кричала, не обращала на мои шалости никакого внимания.
Наверное думала, пусть порезвится, всё равно мокрый насквозь.
В быстро подходящем поезде видно было лицо машиниста, пристально смотрящего на нас. Я ему горячо и сердечно помахал рукой. Он улыбнулся и тоже стал махать. Наверняка понял, что мы попали под ливень, и чтобы как-то приободрить нас, долго ещё подавал сигнал.
Подходя к дому, я увидел Толяна, играющего в намытом песке, усердно строившего какую-то крепость, а может замок. Я не замедлил к нему присоединиться.
Вот такая история приключилась со мной раннем детстве. Она до сих пор меня волнует, потому что затронула настоящие глубинные моей души. Кстати сказать, страх перед грозой остался со мной навсегда. Даже сейчас, когда сверкают молнии и грохочет гром, я закрываю уши, чувствуя при этом неподдельный ужас. Жена надо мной смеётся. Но, думаю, теперь, после прочтения этого рассказа, смеяться не будет.
Сергей Грецких, член Троицкого Литературного объединения «Степь»
Фото сгенерировано нейросетью.
Другие рассказы наших авторов находятся здесь: region-uu.ru/rasskasi