За десять лет (1841-50) Иван провел в московском доме на Остоженке в общей сложности полтора-два года. Останавливался обычно по пути в Спасское и обратно. Дважды посетил во время отпуска. Впервые стал временным жителем на Остоженке, возвратясь после Петербурга и Европы в Москву и Спасское-Лутовиново. За эти годы многое переменилось в жизни семьи Тургеневых. Похоронили отца. В деревне в 1839 году сгорела дотла их благоустроенная усадьба. От лутовиновского дома остался лишь боковой флигель, который начали обустраивать для размещения хозяев. Мать наняла себе жилье в Москве, на Остоженке.
«У меня прекрасный, маленький московский дом,<...> писала она Ивану 30 ноября 1840 года, - в котором воздух всегда ровен, тепло, светло, сухо, покойно. Лакейская, официантская, зала, гостиная, спальня и вместе - мой кабинет, уборная, гардеробная, девичья и Бибишина (т.е. Вареньки, воспитанницы. Н.Ч.) комната. Девичья, еще гардеробная и коридор, Который ведет в залу. Налево - буфет, за буфетом – контора. Да, да! Контора, где сидит за столом, покрытым сукном, толстый мой конторщик <...>. И пишет, по своему обыкновению - вздыхает и бормочет <...>. «Ты еще не был наверху: из лакейской лестница на мужскую половину. Налево комната гардеробная дядина, Гаврилин уголок на хоры в залу. А там дядина комната, маленькая, жаркая. И еще чуланчик. Налево - братнина спальная, гардеробная. Дверь на замок - в женскую половину, комната девичья, где президент - Прасковья Ивановна. Анетина (т.е. Анны Шварц, камеристки, будущей невестки. Н.Ч.) комната с Маврушиной вместе (т.е. совместная с Маврой, воспитанницей. Н.Ч.). Мамзели-гувернантки комната, и – кладовая маленькая».
Вот так, образно, умела писать Варвара Петровна. «Перо мне нужнее пищи», - признавалась она сыну. «Ты спросишь где твоя комната? О! Приезжай только. Мы отопрем дверь от брата в девичью, девок и гувернанток сведем вместе, а комнаты гувернанток мы отдадим все три тебе, хозяину». «Теперь пойдем на конюшню, - продолжает мать зазывное вествование. - У меня 5 серых лошадей в карету, две лошадки в сани брату и дяде. Пока и довольно. Новая двухместная карета, старая заново переделана, ландо и четырехместный дилижанс, возки, колясочка, сани, санки, кибиточка, дрожки. Корова - большая, славная корова. И - Серебряков (Николай Яковлевич, крепостной конторщик. Н.Ч.). Давнишние мои желания: корова и конторщик. А в заключение – Вантиклос. Множество, многое множество цветов; птички; мёбели - раздвижные диваны, вместо патэ, оттоман, покойные кресла; il n'y manque que vous mon bien Aime!» (фр.: недостает только Вас, мой горячо любимый!) (26 сентября 1841 г.).
Впервые Иван Тургенев появился во вновь обретенном жилище в конце мая 1841 года. Отсюда отправился в Спасское, где ещё только обустраивался оставшийся от пожара боковой флигель (теперь – мемориальный дом. Н.Ч.). Осенью того же года возвратился в Москву с пожеланием матери, чтобы выдержал магистерский диспут. Мать хотела, чтобы Иван получил место профессора в Московском университете. Кроме того, поручила ему по хозяйски присмотреть за остоженским домом, дабы приспособить его к семейному проживанию. Квартирантка была куда как взыскательна! Но! прежде всего она заботилась о том, чтобы оставить возле себя сына-путешественника, дабы не умчался опять в свои «европы». «Приехав, осмотри хорошо ли мой дом выкрашен», - посылает Варвара Петровна вдогонку сыну строгое наставление. – «Не воняет ли клеем, вставлены ли за погоду окна, исправлены ли трубы, печи, можно ли переехать?» А как твои комнаты должны быть наверху, то я прошу тебя хорошенько этим заняца. Надо тебе знать, что у нас хозяин снисходительный, ежели с ним будешь лично объясняца, он из крепостных - и очень доволен, когда показываешь, что его принимаешь за своего брата, он готов все сделать...». «У нас лакейская совершенно холодная, я к нему писала и он стараица, чтобы было тепло, ставит печи и прочее, как пишет» (26 сентября 1841 г.).
Для дворни на Остоженке имелся особый флигель. Ивану мать определила, как упомянуто выше, комнаты в главном мезонине. Она писала: «Наверху, когда из лакейской взойдешь, то, повернув направо, комната низенькая с круглым потолком. В ней есть окно в маленькую комнату, не знаю для чего. Для свету что ли? Ежели это окно прорубить, то войдешь в большую комнату из маленькой. Этого и довольно будет для тебя. Тогда ты можешь отдать для девичьей наверху две комнаты, всем просторно. Дядина комната будет с лестниц - налево, две комнаты одна с диваном угловым. Это была моя келья, там стояли цветы, горка, которую можно выкинуть». И далее в цитируемом письме В.П. от 26 сентября 1841 года план мезонина, сделанный её собственной рукой. С дворовыми людьми барыня необыкновенно строга и взыскательна.
Рассказ «Муму» - правдивая, художественно выразительная хроника остоженского дома. Теперь мы поименно знаем всех живших там слуг, девок, приживалок. Для этого достаточно изучить «исповедные записи» приходского храма Успения, находившегося рядом. Они составлялись так, что практически угадываешь, кто был кем в доме своей госпожи. Глухонемого Андрея (а именно он, как свидетельствуют современники, послужил оригиналом для дворника Герасима) в этих церковных книгах нет. Возможны два варианта: или глухонемых не призывали к исповеди, либо он ежегодно причащался в Спасском-Лутовинове. И ещё более вероятный: Андрей-Герасим абсолютно вымышленный литературный образ, а не реальное лицо. Не исключено, что глухонемой богатырь автором «перенесен» на Остоженку из Спасского-Лутовинова, где в составе «штата» имелся похожий человек (именно его вспоминает Е.Н.Конусевич, двоюродная сестра Тургенева, которая часть детства провела в Лутовиновке (Конусевич Е.Н. В те дни в Спасском. В сб. «Памятники Отечества». 1995, N 3-4, с. 144-147). По её словам, кучер Андрей любил кормить кур и собирать яйца. Обожал чаепитие. Всегда ездил с бочкой за водой к Варнавицкому ключу, что близ спасской усадьбы.
Гаврила, дворецкий (такой персонаж, исполнитель воли барыни есть в рассказе «Муму»), персонально значится в записях: в 1845 году ему было 45 лет. Гаврила - привилегированный слуга, даже отдельную комнату имел при господских покоях. Но башмачник- пьяница Капитон Климов (так он назван в рассказе) в списках челяди не встретился. Зато был у Варвары Петровны на Остоженке похожий на него реальный человек, тоже нетрезвый, Капитон Иванов, 40-42-х лет (ЦГИАМ, ф. 203, оп. 747, ед.1524, л, 853), дворовый из Спасского. Он сопровождал госпожу в ее поездке за границу в 1834-35 году. В отсутствие Ф.И. Лобанова был дворецким, но, в сущности – дворником на Остоженке. Жил здесь с женой и двумя детьми. В.П., капризная, требовательная госпожа, вела тогда особый штрафной дневник, так называемую «книгу для записывания неисправностей моих людей, за что будет им вычитаться из жалованья, за исправное же поведение будет награждение».
Этот уникальный документ сохранился (отдел рукописей ИРЛИ. Р. II, оп.1, N 452, лл.8-20 (1846 г.); далее в тексте указываются листы этого дневника. Вот некоторые его фрагменты: «Июнь 20 [1846 г.]. Капитон вчера явился ко мне, от него так и несет вином, невозможно говорить и приказывать. Я промолчала, скушно всё то же повторять». «22 [июня]. Капитон хотел поменять мою серую лошадь, уверяет, что ей 7 лет. Которую же он привел - она совсем старая и – 600 рублей. Я говорю, он - оправдывается. Глуп и плут, и вор, довел меня до того, что я его побила по морде. Но! Себе более вреда сделала, чем ему» (лл.22-23). Еще сентенции из «штрафной книги»: «Когда подавать шампанское, то его всегда ставить в холод, чтобы оно не било вон. Это - скверный манер, чтобы всех обдать шенпанским, за это ругают хозяев. Нынче не в моде пробки в потолок. Казарменные шутки, в хорошем доме неприлично (там же, л. 9). «Повар мой Савелий решительно изгадился, не хочет меня кормить. Все, что ни подаст, есть нельзя, скверно смотреть. Вот, вить, какая мерзкая бестия!» Савелий – прототип литературного персонажа, Тургенев упомянул его в «Фаусте», снабдив хотя и беглой, но выразительной характеристикой (С.5.94).«Опять Савелей! Я ему велела у повара Мухановых попросить супу. Нет! он послал [лакея] Ивана и тот при всех доложил. Берс так и ахнул! И Берс - глуп, есть от чего ахать. Но! мне очень неприятно» (л.17). «Сосиски всё не так, как у Крыловой, всё капустой воняет соус. Повар должен сходить к Крыловой и спросить у кухарки, может быть у них капуста вымачивается задолго?» (л.13). Мухановы - почтенные московские родственники Тургеневых.
Берс Андрей Евстафьевич (1808-1868),
придворный доктор, будущий тесть Л.Н. Толстого. Был близок семейству Тургеневых. Мать поручала Ивану Сергеевичу не только заботы об устройстве «остоженского» дома. Она хотела видеть в нем хозяина. А потому пыталась возложить миссию общения, поддержания семейных связей со старомосковской средой. Этим всегда ведал покойный отец. К Ивану как бы переходили его обязанности. Отпустив сына в Москву, мать шлет ему из Спасского-Лутовинова вдогонку в том же сентябре 1841 года напутствие кому и как делать визиты («Тургенев в Москве», с.90-92).
В личных намерениях Ивана Тургенева в его «остоженский» период 1841 года на первом месте было получение магистерского звания и университетской кафедры. К этому времени у белошвейки Авдотьи Ермолаевны Ивановой, служившей в маменькином доме в Москве и Спасском-Лутовинове, родилась девочка Полинька. Все знали, что ребёнок от Ивана. Лет до семи-восьми её опекала семья дворовых людей, она бегала замарашкой. Внебрачные дети – это черта дворянского быта.