Тихий сад раскинулся за окном. В конце весны он цвёл белыми лепестками, что тихо-тихо опадали на протоптанные дорожки. Толстая кошка наблюдала за их полётом, потешно шевеля усами. Иногда она прыгала и прижимала лапой к земле очередной падший цветок.
— Ну зачем ты так, — укоризненно сказала ей Инга. — Им, может, подольше полетать хочется.
Кошка шевельнула ушами, но не ответила.
Инга, заправив за пояс длинную юбку, полезла в погреб, сырой и холодный, где хранились её заготовки на зиму. Несколько банок покорно ждали своего часа — последние герои, пережившие суровый март.
Взяв банку со сливами, Инга вернулась на свежий воздух, где царил май, пели птицы, а небо было таким ярким, что слепило глаза.
— Пойдём печь пирог.
Кошка вздохнула, но отправилась вслед за хозяйкой.
Кухня Инги была завалена от пола до потолка. Там не было ненужных вещей: все банки, кастрюли, горшки, сумки — всё содержало в себе самое важное и необходимое. Инга переступила через ежа, лакавшего молоко, шуганула в открытую форточку сороку, перехватила опасно покосившийся кувшин. Затем зажгла плиту, достала миску, разбила туда два яйца, добавила соль, муку, сахар, начала перемешивать.
Готовка всегда была для неё особым ритуалом. Инга была убеждена, что никогда и ни за что нельзя готовить в плохом настроении — выйдет такая гадость, что собаке будет жалко отдать! Поэтому она пела. Мурлыкала баллады, такие старые, что уже не помнила, откуда они взялись, и мешала, резала, жарила, варила, выпекала.
Выходило всегда очень вкусно.
По её мнению. Никто никогда, кроме птиц и зверей, не пробовал её стряпни.
— Знаешь, кошка. Я прочитала, что сливовый пирог любят все. Совсем все. Думаю, если кто-нибудь, ну хоть кто-нибудь услышит его запах с дороги — он обязательно придёт. Я бы пришла. А ты? Ты бы пришла к кому-нибудь в гости за пирогом?
Кошка, не прекращая умываться, мявкнула. Инга поняла это как «да».
Она успела дочитать книгу и начать вышивать себе новую сумку, когда пирог приготовился. Достала его из печки: до чего он был красивый! С румяной корочкой и сеточкой наверху. А пах он просто невероятно — у Инги аж слюнки потекли.
Но, конечно же, она не прикоснулась к угощению. Отодвинув любопытную кошку, выставила пирог на подоконник, предварительно открыв окно. Ситцевые занавески затрепетали на ветру, лес за окном тихо шумел, бормоча сонные заклятия.
Инга села рядом с порогом и уставилась на дорогу, бормоча:
— Ну хоть кто-нибудь… ну хоть кто-нибудь… У меня такой вкусный пирог, такой милый дом! Приходи, стань моим другом!
И она стала ждать.
На лес медленно опустились сливовые сумерки, которые быстро превратились в ночь. Когда серп луны стал совсем тонким, на столе в маленькой избушке догорела свеча.
Инга спала, облокотившись на подоконник. Пирог клевала вредная сорока.
***
Дождь барабанил по крыше третий день. Настроение у него менялось: то он весело клацал по черепице, восклицая: «Гулять! Гулять! Иди гулять, я тебе не страшен!» — а то гневно лупил, завывая: «А ну, сиди дома! Сиди, а не то утоплю!»
И Инга послушно сидела. Сперва, не отойдя от майской жары, выбегала под моросящие капли, задирала голову и смеялась, промокая до нитки, а затем бежала в домик, делала себе чай с вареньем и сидела, греясь у камина.
Но дождь всё не прекращался и навевал уже не радость, а тоску. Инге ужасно хотелось гулять по лесу или постараться ещё раз понять, куда ведёт дорога, но в такой ливень это было невозможно. Поэтому она ждала, сидя у окна, вдыхая запах сырой земли и озона, наблюдая, как молодые листья склоняются под стихией.
И она бы не так сильно тосковала (в конце концов, дождь — это подаренный природой выходной от работы в огороде!), если бы не одна неприятность: потолок дал течь.
Конечно же, в такую погоду Инга не могла забраться на крышу, чтобы починить её, и всё, что оставалось, — влезть на чердак, старый и пыльный, где хранились неизвестные вещи, и с горечью наблюдать, как из десятка щелей в спальню льётся вода.
Кошка пошла было вслед за хозяйкой, но, увидев потоп, пришла в ужас и быстро ретировалась.
А Инга же, ворча, пыталась приколотить к потолку старые доски, но хитрая вода просачивалась сквозь бруски и с ехидством капала вниз. Пришлось притащить наверх все кастрюльки, ведра и кувшины, что были дома. Инга расставила посуду под капли и упала на старый матрас, оглядывая свои чердачные владения: промокшие, пыльные, холодные, но любимые.
Сквозь маленькое чердачное окошко виднелось серое, тяжелое небо и мокрый лес. Со свистом дул холодный ветерок.
Инга закрыла глаза.
Капли стукались о стенки посуды и разбивались со звоном.
Кап-кап-кап.
Бум-бум-бум.
Тыц-тыц-тыц.
Инга пошарила в ближайшем ящике и с радостным возгласом достала из него чью-то калимбу, пахнущую маслом и елью.
Проведя пальцами по металлическим пластинам, начала играть.
Капли дождя ей подпевали.
Так они и были вместе на чердаке — человек и стихия, — играя дождевую песню.
***
Мох обрамлял корни большого дуба, образуя мягкую лежанку. Инга свернулась калачиком на зелёной подстилке и смотрела на то, как листья пропускают через себя солнечные лучи, а радужные стрекозы снуют туда-сюда по своим стрекозьим делам, которые не дано было понять человеку.
Инга подняла руку наверх, и одно из насекомых опустилось на её палец, подумало немного и упорхнуло прочь.
Из цветочного поля прилетели две бабочки — лимонница и капустница — и весело закружили вокруг зарослей тысячелистника. С ветки дуба раздался птичий клёкот: это сорока, пританцовывая, смотрела вниз.
Инга улыбнулась, поднялась со своего ложа, стряхнула с юбки сухие еловые колючки, скинула ботинки.
— Раз уж вы так настаиваете… — сказала она и закружилась вокруг своей оси.
Юбка крыльями взметнулась вокруг её ног, длинные волосы летали в плену ветра.
Бабочки, стрекозы и сварливая сорока кружили вместе с ней, образуя сказочный хоровод. Инга смеялась, смеялся и лес. И только маленькая рыбка в пруду, наблюдая, слегка грустила от невозможности плясать с ними.
Но, как и полагается рыбкам, она быстро про это забыла и поплыла прочь.
***
Нож Инга нашла у себя на чердаке, в маленькой коробке из-под детских сандалий. Он был очень маленький, складной, красный, с золотым крестом на корпусе. Лезвие его открывалось при помощи небольшой кнопочки — выскакивало с тихим щелчком, заявляя: «Я готово к действию!»
Сначала Инга хотела убрать его назад, в коробку: такой малыш ей был не нужен — для прогулок по лесу у неё был охотничий кинжал, а количество разных ножей на кухне превышало разумное. Но что-то остановило её руку, шепнуло: «Постой-постой!»
И она остановилась. Спустилась вниз, вышла во двор, где уже царила ночь, и застыла, дрожа в своей длинной белой ночнушке, босиком, совсем беспомощная под порывами ветра.
Было страшно темно: всё небо заволокли хмурые тучи, и, протянув руку, можно было не увидеть собственных пальцев.
Но Инга протянула руку не за этим. Она выпустила лезвие и полоснула им тьму пред собой. Пространство порвалось почти беззвучно, а из раны вырвался золотой свет, яркий, как само солнце. Он озарил ночь, заставляя тьму испуганно прятаться за деревья.
Инга протянула руку под свет. Тёплый.
Проведя рукой по светящейся ране, девушка полностью закрыла порез, заставляя ночь облегчённо выдохнуть.
Пошла в свою спальню, забралась с ногами под одеяло, достала книжку и вспорола темноту у себя над головой, образуя самую лучшую и волшебную настольную лампу.
Автор: Вета Янева