Внешняя лёгкость, с которой брат и сестра договорились о возложении на неё домашних обязанностей, не должна вводить в заблуждение — для шестнадцатилетней Жени это было очень важным моментом взросления. Ей необходимо доверие. Любому подростку необходимо, чтобы ему доверяли бытовые ответственности — иначе такой подросток вырастет абсолютно неспособным к принятию решений. А это весьма печально.
Вечером тридцать первого августа Женя встретила брата с приготовленным не то обедом, не то ужином. Она пребывала в очень хорошем настроении и без умолку щебетала о том, как ей удалось закупить кучу всего, потратив на это гораздо меньше, чем она ожидала.
Это продолжение истории про луганскую школьницу Женю, попавшую в 2014 году к брату в Санкт-Петербург. Первая часть повести - здесь. Вторая - здесь. Третья - здесь.
Впрочем, её ожидания были, во многом, экстраполированы военными ценами в Луганске и столь же военным курсом гривны к рублю — по петербургским меркам цены стали расти неимоверно быстро, особенно с учётом заморозки зарплат и пенсий. Егор попытался объяснить ей, что в России цены хоть пока и пониже, чем дома, но многие петербуржцы даже по этим ценам не могут себе позволить сытно питаться и, тем более, шиковать.
— Мне, знаешь ли, и в голову не приходило покупать, например, икру! — фыркнула Женя. Последний раз она ела красную икру пару лет назад, задолго до нынешнего кошмара; это был Новый Год, когда, по старой советской традиции, без бутербродов с икрой никак нельзя обойтись.
Впрочем, в последний Новый Год пришлось обойтись — в луганских магазинах примерно за неделю до праздника всю икру разобрали; её и было немного, да и стоила она уже запредельно дорого. А с зарплатой начались перебои.
Цена на икру в России, если по старому курсу гривны, даже выше украинской, но здесь по крайней мере у людей была уверенность, что плюс-минус в назначенный день они получат на карточку назначенную сумму денег — в Луганске родители Егора и Жени этой уверенности не имели уже давно, с прошлой осени как минимум.
— Я иногда позволяю себе какое-нибудь баловство, — признался Егор.
— Это потому, что ты заработал эти деньги, — пожала плечами Женя, — а я трачу твои. Поэтому ты имеешь право тратить их несколько свободнее, чем я.
— Что только лишний раз подтверждает правильность нашего решения посылать в магазин тебя, — улыбнулся он. — Так будет выгоднее.
Первого сентября Женя с замирающим сердцем отправилась в новую школу. Что-то подобное она испытывала, когда первый раз шла в первый класс — робость и страх перед неизведанным пополам с гордостью за то, что ты идёшь в школу. В первом классе эта гордость была необоснованной — никаких вступительных экзаменов туда не сдавали — а сейчас поводов для гордости хватало. И поводов для страха тоже было с избытком — как отнесутся в 11 «А» к новенькой, как они воспримут то, что она с Украины? Не будут ли донимать её дурацкими вопросами и шуточками про бандеровцев?
Всего этого Женя не знала. И очень боялась.
За несколько дней до начала учебного года Неверов познакомил её с классным руководителем, Софьей Петровной, которая вела уроки истории. Это была среднего телосложения натуральная блондинка лет тридцати с небольшим, которая часто улыбалась и оттого казалась очень доброй. Она на самом деле была довольно доброй; строгой, но именно доброй — ставить двойки ей всегда было неприятно, и она всегда старалась давать ученикам возможности для исправления полученных ими плохих оценок — но при этом и на контрольных, и на устных зачётах очень строго оценивала знания учеников и придиралась к малейшим неточностям.
Впрочем, профессиональных качеств Шилиной Женя пока не видела, так что ей та могла показаться именно доброй и мягкой. Александр Иванович по секрету рассказал Жене, что Софья Петровна достаточно строга, но справедлива, потому что для неё работа в школе была любимым хобби. Это было действительно так — муж учительницы содержал семью, и в деньгах они не нуждались.
Первая встреча Жени с новыми одноклассниками состоялась в школьном дворе; это был непростой момент — почти все были в сборе, и Жене было неловко приближаться к ним. Тем не менее, она понимала, что этот страх нужно преодолеть.
— Ты наша новенькая? — обратилась к ней высокая брюнетка с длинными прямыми волосами, собранными широкой заколкой, вокруг которой в кружок собралась почти вся женская половина класса. Женя робко кивнула. — Я Нина, — она протянула новенькой руку.
— Женя, — кое-как выдавила та, отвечая на рукопожатие. Другие девочки последовали примеру своей одноклассницы и тоже познакомились с новенькой. Женя краснела от того, что неизбежно оказалась в центре внимания одноклассниц.
— А с нами типа знакомиться не надо? — спросил один из парней. Женя вспыхнула сильнее прежнего. — Я Коля. И я сижу за партой один, так что тебя, скорее всего, посадят ко мне!
— Очень приятно, — ответила она улыбнувшись. — Ты уверен, что не будет масштабной пересадки?
— В начале выпускного класса? — со смешком переспросил Коля.
— Ну, нам же переделили классы в декабре десятого, — возразил парень повыше Коли с длинными волосами и единственный среди парней, кто не был одет в костюм. — Я Егор.
— Очень приятно, — повторила Женя вновь и снова улыбнулась: — У меня брат тоже Егор!
— По паспорту?
— Нет, по паспорту он Георгий!
— А почему тогда Егор?
— А фиг его знает! — честно призналась девушка, пожимая плечами. Она никогда не задумывалась, почему так. Старший брат всегда был Егором — и в семье, и в школе, и среди друзей.
Начало бодрой музыки в колонках возвестило учащихся 11 «А» о скором начале торжественной линейки. Классная руководительница спешила к ним, чтобы построить их, но выпускники и сами поспешно изобразили из себя строй. Для Жени нашлось место во втором ряду, поскольку она была ниже большинства мальчиков и нескольких девочек, а выделенное под класс место на линейке в ширину состояло из шести–семи человек. К началу приветственного слова директора 11 «А» уже стоял готовый внимать, в отличие даже от 11 «Б», чья классная руководительница отчаялась навести порядок в рядах своих подопечных.
— Я вижу, что к линейке лучше всех готовы четыре класса, — с улыбкой прокомментировал происходящее в микрофон Пахомов. — И это самые ожидаемые классы: наш прекрасный 11 «А», оба 9 класса, — чьими классными руководителями были математики Валерия Николаевна Прошина и Галина Павловна Гаранина, — и 8 «А», — его классная руководительница тоже была математиком, причём Серафима Васильевна уже имела опыт выпускного класса в прошлом году, хотя всего только год работала в школе. — Уже вижу готовность 6 «Б», обоих 10 и 8 «Б», — усмехнулся директор, ловя взгляд Александра Ивановича Неверова, который занимал место на крыльце школы и вообще не строил своих шестиклассников — те полностью организовались сами. Наконец, последний из старших классов более-менее построился, и почти сразу удалось построиться всем остальным. — Что ж, давайте начинать!..
Отличительной чертой школы №219 всегда было внимание на линейках, школьники с удовольствием слушали приветствие своего директора, который никогда не говорил долго, но всегда говорил красиво и по существу. Стоя в окружении своего нового класса, Женя Олифиренко сравнивала эту линейку с теми, которые видела в родной школе — там тоже любили директора, но слушать Елену Константиновну было и близко не так интересно, а Игорь Андреевич был прирождённым оратором. Одноклассники утверждали, что за годы своей работы в школе Пахомов ни разу не повторился в публичных выступлениях.
После линейки именно 11 «А» должен был увести оттуда первоклассников, впервые переступающих школьный порог. Но сперва самый высокий из выпускных классов ученик 11 «Б» пронёс на плече миниатюрную девочку, поступившую в 1 «А» (в силу определённых причин начальную школу в 219 лицее забросили, набирая только один класс), которая с радостной улыбкой звонила в колокольчик. Женя вдруг вспомнила, что когда-то давно, тёплым луганским сентябрьским утром она сама звонила в колокольчик на школьной линейке, а парень, который её нёс тогда, погиб пару месяцев назад под Дебальцево. Причём он там не воевал, он был всего лишь журналистом и пытался донести до массовой аудитории объективную информацию о войне на Донбассе.
Против своей воли Женя заплакала. Ей предстояло вести за руку какого-то первоклашку, а она плакала. Нина первой заметила слёзы на глазах одноклассницы, обняла её и практически всунула ей в руку носовой платок, не спрашивая ничего о причинах внезапных слёз. Женя приняла платок с немой благодарностью и поспешно смахнула слёзы с ресниц. Она как раз успела к тому моменту, когда класс дружным строем отправился исполнять свои выпускниковские обязанности.
Ей досталась та самая девочка, которая звонила в колокольчик, Женя с ней замыкали шествие. Первоклашка была горда самим фактом своего поступления в школу, это чувствовалось даже по её внешнему виду, сияющему лицу и осанке. Со своих мест на линейке за ней наблюдали старшие брат и сестра, которые учились в той же школе; брат — в шестом классе, у Неверова, сестра — в только что набранном восьмом. Все трое жили в Красном селе. Ездить, конечно, было не очень близко, но, зато, ближе, чем до самых сильных городских физматов. К тому же, в отличие от сильнейших физматов, здесь есть начальная школа для младшей, которую можно будет оставлять на продлёнке, пока старшие не доучатся.
Рядом с этой девочкой Женя чувствовала себя не на своём месте, словно бы кто-то другой мог и должен был учиться в 11 «А» классе в 219 школе вместо неё. А она должна была оставаться в охваченном войной родном Луганске и ждать, пока её прирежут оголтелые укронацисты, если она заговорит по-русски, или столь же оголтелые ополченцы, если она заговорит по-украински. В той братоубийственной войне, где нет ни правых, ни невиновных, а все виноваты по определению, ей не нашлось бы места, но всё равно чувство оставалось такое, что она должна находиться именно там.
Доведя первоклассников до их кабинета, 11 «А» пошёл в собственный класс; все, кроме Жени, которая убежала плакать в туалете. Ей не нужны были ни свидетели, ни утешатели. Тем более ей не нужны были издёвки новых одноклассников.
— А где Евгения? — спросила у учеников Софья Петровна, окинув класс быстрым взглядом.
— Давайте я её поищу, — сорвалась с места Нина Петренко. Она догадывалась, где следует искать Женю.
Попадание было стопроцентным — собственно ошибиться можно было только этажом, а назначение помещения угадать совсем не сложно. Женя сидела на подоконнике, прижавшись спиной к стенке, обхватив колени руками и уткнувшись в них лицом.
Не говоря ни слова, Нина проворно подбежала к Жене и обняла её за плечи. Никаких слов тут не требовалось, и любые слова были бы неуместны. Нина тонко чувствовала, что творилось на душе у Жени. Даже не понимая причин её душевного состояния, Нина легко угадывала само это состояние.
— Пойдём в класс, — наконец проговорила вторженка. — Всё-таки, праздник…
— Спасибо тебе, — искренне поблагодарила её Женя, отрывая заплаканное лицо от коленей. — Я не должна была так себя вести…
— Не говори глупостей! Если бы ты могла не плакать, разве бы ты плакала? — воскликнула Нина. Для неё эта мысль была сама собой разумеющейся.
Женя улыбнулась сквозь слёзы:
— Наверное… Хотя я сама виновата, что вспомнила свой первый звонок.
— По-моему это вполне естественно…
— Но ведь другие не начинают рыдать, когда вспоминают своё первый звонок!
Нине было нечем крыть этот аргумент, поскольку она ещё не знала о новой однокласснице абсолютно ничего.
— Откуда ты?
— Из Луганска, — ответила Женя. На сей раз у Нины всё встало на свои места — она прекрасно поняла причину слёз одноклассницы. Новостей вполне достаточно, чтобы в общих чертах представлять, как оно там устроено нынче.
Когда девушки вернулись в кабинет, Шилина уже давно начала классный час. Бросив мимолётный взгляд на вошедших, она никак не прокомментировала их появления и даже не задала вопросов. Более того, она не сделала ни малейшей паузы в предложении, которое произносила. Соответственно, внимание класса тоже практически не рассеялось. Софья Петровна была хорошим педагогом, она умела работать как с детьми, так и с без пяти минут взрослыми. Практической психологией школьников классная руководительница 11 «А» владела на высочайшем уровне.
В целом класс принял Женю благосклонно. Уже за первое сентября все одноклассники узнали, что она выросла в Луганске и теперь живёт в Петербурге в статусе беженки из зоны АТО. Никто не шутил по этому поводу, но многим было интересно, что на самом деле происходит на юго-востоке Украины.
— Ребята, вообще-то о политике в стенах школы говорить нельзя, — попыталась образумить класс Софья Петровна, которой, впрочем, и самой было бы не менее интересно послушать Женю.
— В принципе, мы можем все дружно пойти в БК, — пожала плечами Нина. Двумя буквами в школе традиционно звали расположенный неподалёку ресторан быстрого питания «Бургер Кинг», в котором ученики нередко обедали или прогуливали уроки. — Но, вроде бы, школа пока ещё не прослушивается, так что не вижу смысла палиться.
В конце концов, Шилина сдалась.
— Я всю жизнь прожила в Луганске, — начала свой рассказ Женя. — Если вы никогда не бывали в маленьких городах на пару сотен тысяч жителей, то вы не поймёте, что это такое — жить в небольшом городе, где даже незнакомых тебе людей ты почти всегда узнаёшь в лицо при встрече на улице… Мы никогда не делились ни на русских и украинцев, ни на коммунистов и демократов, ни ещё как-нибудь — мои родители учили меня никогда не судить о человеке по его внешним проявлениям. У меня были друзья вне зависимости от национальности, религии и убеждений их родителей… Когда кто-то в школе начинал кричать что-то вроде «Слава Україні» или, наоборот, что-нибудь похожее про Россию — собиралась весьма внушительная толпа, способная мгновенно заткнуть такого оратора. Все жили мирно, старались не обращать внимания на откровенно нацистские заявления из телевизора — мы ведь все более или менее друг друга знали в городе, и никто из нас не был нацистом. Большинство в Луганске всегда говорили и говорят по-русски, но большинство из нас всегда считало себя украинцами! Я знаю, что сейчас многие из вас считают, что такого народа не существует — но я говорю вам чистейшую правду, что и я, и многие мои знакомые считают себя именно украинцами… Даже не зная украинского языка; а уж зная — тем более! Вот я вам откровенно признаюсь, что просто обожаю мову — она такая мелодичная и красивая! — выражение лица девушки в этот момент было таким вдохновлённым, что ни у кого не могло бы возникнуть ни малейшего сомнения, что она говорит искренне.
Практически весь класс слушал Женю, затаив дыхание; никому и в голову не приходило болтать или, как это часто бывает, играть в телефон — то, что для всех них было далёкой политикой из лживых новостей, для новенькой было неотъемлемой частью её жизни. И это было важно выслушать.
— Прошлой осенью начались страшные слухи о том, что в Киеве готовится переворот. Когда люди вышли на площадь Независимости, — Женя настолько разделяла русский и украинский языки, что переводила даже названия, которые в средствах массовой информации частенько подавались без перевода, — и стали требовать от президента каких-то решений, мы все дико перепугались. До этого, конечно, к слухам относились так же, как и к более ранним разговорам о бандеровцах — нацисты под видом патриотов регулярно устраивали какие-нибудь марши и ещё как-то светились в новостях, но в угрозу с их стороны никто не верил; вон, в России тоже Лимонов сотоварищи маршировали по несколько раз в год, но от того никто их всерьёз угрозой не воспринял!.. А тут — реально стало страшно: люди на площади просятся в Европу, жалуются на коррупцию во власти и тяготы жизни — а рядышком эти уроды разворачивают свои флаги и скандируют про героев. Ладно я — малолетка, в конце концов — или тётки взрослые — они тоже женщины — но ведь и мужики все перепугались, стали оружие собирать по гаражам и подвалам! Менты масла в огонь подлили, начав патрули в ночи выпускать в центре города под каким-то странным лозунгом а-ля «на всякий случай»… Местные каналы, радио и зомбоящик, в один голос завыли о бандеровской угрозе — и видеоряд у них был что надо — в общем, не поверить было практически невозможно!
Рассказывая обо всём этом, Женя заново переживала события недалёкого прошлого. Её дыхание участилось, а глаза блестели так, что было непонятно: то ли она вот-вот расплачется, то ли достанет оружие и пойдёт убивать.
— Когда стало совсем плохо и в городе начались свои микро-майданы — причём, уже не только в символике Бандеры, но и противоположные, с бесиками и георгиевскими ленточками — многие уже поняли, что жить по-старому не получится. Это было очень тяжёло — опять же, ладно мне, но когда я видела тот же страх и непонимание происходящего в глазах у мамы, у папы — мне становилось ещё страшнее! Каждый должен был выбирать сторону, потому что всех, кто не определится, точно убьют первым!
Последнее утверждение было весьма сомнительным, но Женя искренне считала именно так. Хотя сама она была как раз из неопределившихся, и тем самым ей виделось, что побег был для неё единственным путём к спасению. Опять же, ей до сих пор помнился разрушенный прицельным попаданием дом Ани Шаповал — тлеющие руины некогда двухэтажного строения из дерева и кирпича…
— Мы с Аней, моей близкой подругой, долго считали, что всё обойдётся, что «пошумят и перестанут», что, в конце концов, новая киевская власть окажется ничем не хуже (хоть и не лучше, разумеется) всех прежних… — и тут Женя не выдержала и сорвалась, её голос подскочил на пол-октавы и стал похож на визг: — А теперь Анечку убили, как будто она террористка какая-то! Взорвали к чёртовой матери её дом!..
Нина и Софья Петровна почти одновременно протянули руки к Жене, чтобы успокоить её. Но она и сама отошла от внезапного порыва. Память о потерянной подруге никуда не ушла, и вот такие эмоциональные взрывы гарантированы Жене ещё долго.
— Вот сегодня я едва не разрыдалась на линейке, — продолжила она свой рассказ. — Десять лет назад я тоже была, как эта малявочка, первоклашкой с бантиками и колокольчиком в руках. И меня нёс на плече выпускник, Коля Коваленко, лучший ученик своей параллели, красавец и умница, отличник и будущий золотой медалист… Потом он поступил в Московский университет, стал журналистом, и в этом году попросился домой — освещать АТО, как её у нас окрестили. И как вы думаете, что случилось с ним дальше?
— Примерно то же, что с парнями с Первого канала, — угрюмо ответил на риторический вопрос тёзка убитого на войне журналиста.
— Мне рассказывали, что их машину остановили где-то в области укровоенные и расстреляли их всех, чтобы потом списать на ополченцев — кроме того, что в ополчении каждый второй с Колей лично знаком был и все его любили за то, что он никогда не принимал ничего на веру, а сам старался докопаться до фактов… В общем, не знаю, что и как было на самом деле, но тело его я видела своими глазами, хотя и после работы гримёров — прощание было в актовом зале нашей школы, поскольку за последние годы он был самым значительным её выпускником — и зрелище, доложу я вам, было жуткое!
Впечатлительным школьникам траурная церемония прощания с невинно убиенным журналистом должна была дать заряд патриотизма, этакой хорошей ненависти к тем, кто убил парня; впрочем, такие ходы придумали далеко не вчера и отнюдь не в Луганске — в девяностые годы прошлого века в школах Пятигорска и Ставрополя нередко прощались с солдатами, убитыми в Чеченской кампании. С той же целью пробуждения в детях животного патриотизма, который так мало отличается от национализма, что даже самый главный русский патриот, еврей из Казахстана Безенко-Худинский, не сможет объяснить разницу.
— Я люблю Украину и свой родной город, и я не хочу, чтобы там творился весь этот беспредел, но я ничего не могу с этим сделать…
— Ваш новый президент всё лето говорит о российских войсках на Донбассе, — осторожно задала вопрос Катя Углова, лучшая после Нины ученица в классе. — Ты об этом что думаешь?
— Во главе ополчения и ЛНР точно русские, папа этого не скрывает даже. Местами среди тех, кто воюет, есть и добровольцы из России. Но регулярных частей как будто нет. Либо они очень хорошо прячутся, ну а папа просто врёт, что их нет…
— А ты как думаешь?
— Думаю, что если бы они там были, то война длилась бы те же три дня, что грузинская в 2008 году — и ЛНР, и ДНР бы уже сейчас мирно бы жили под защитой русской армии, и по крайней мере мы бы имели мирное небо над головой, а не были бы вынуждены проситься в беженцы у вас здесь… Свиненко убийца, он может говорить всё, что хочет, но этого факта ему не изменить. Он убивает не только нас, но и тех парней, которых без подготовки посылает под опытных советских офицеров! Это же просто геноцид украинского народа собственным правительством!
— При этом его кормят, а санкциями обкладывают нас, — пробормотала Софья Петровна, проигрывая борьбу с желанием высказаться вопреки этическому запрету для учителей на политические диспуты.
— Самое страшное, что война продолжается и, я боюсь, будет продолжаться, несмотря на заверения обеих сторон, что они планируют завершить её за две недели. Свиненко уже понял, что ему не отдадут обратно Крым, и теперь не отпустит Донбасс с его залежами и промышленностью — но и наши новые властители просто так не упустят своего барыша. Если я хоть чего-то в жизни понимаю, то ещё никто во всей истории, получив власть, не отказывался от неё по доброй воле.
— Ельцин вроде бы ушёл сам, — напомнил Лёня Чурсин, но Женя только отмахнулась:
— Ему было до хрена лет и он не справлялся с властью, плюс — его уход откровенно срежиссирован. Его бы и так сменили через полгода, просто без такого пафоса.
— Есть такой прекрасный человек, Димитрис Какос, — Шилина окончательно плюнула на запреты. — Президент Кипра бывший. Он не выставил свою кандидатуру на перевыборы. И спокойно отдал власть. Добровольно.
Она не уточнила, что рейтинг у Какоса при этом был таким, что те выборы он бы однозначно проиграл. К тому же, как многие небезосновательно подозревали, у него были проблемы со здоровьем.
— Исключения только подтверждают правило, — парировала Женя. Учительница грустно улыбнулась:
— В этом я, увы, склонна с тобой согласиться…
Таким образом, за первый день знакомства с новенькой 11 «А» узнал о ней практически всё. Женя понравилась им всем: не наглая, не грубая, открытая и не высокомерная, красивая и неглупая. Её было бы странно дразнить из-за украинского происхождения, тем более после того, как она фактически рассказала им всю историю своей жизни. А больше она ничем не выделялась в классе.
Слишком хорошая успеваемость могла бы устроить раскол в классе, но Женя училась далеко не лучше всех, и двоек не избегала от случая к случаю. Своё семнадцатилетие в ноябре она отпраздновала сразу двумя двойками — по алгебре и по истории, то есть от своих самых любимых учителей. Неверов поставил Жене двойку за контрольную, попросив девушку зайти к нему после уроков. Шилина при постановке этой двойки посмотрела на неё с такой болью и участием, что Жене стало стыдно.
— Не вздумай расстраиваться из-за оценок, — сказала тогда Софья Петровна, — и тем более в такой день! Всё переписываемо, нужно только подготовиться получше и не путать события с разницей в несколько веков…
Учитывая, что Женя всегда хорошо знала историю, от этого утешения ей стало только хуже. В совершенно разбитом состоянии она пошла к Александру Ивановичу. Тот встретил её улыбкой, но это не смогло помочь. Женя не реагировала на внешние раздражители, почти полностью погрузившись в депрессию.
— Евгения, что с Вами происходит? — участливо спросил Неверов. Девочка неопределённо пожала плечами. — У Вас за два месяца не было даже троек, а сегодня, то есть вчера, Вы реально написали работу на 2. К чему бы это?
— Если бы у меня были причины, я бы Вам сказала, — огрызнулась она.
— Не надо мне-то так отвечать! — воскликнул учитель и добавил: — Таким тоном будете потом с парнем своим разговаривать, если конечно не будете им дорожить…
Женя посмотрела на педагога с нескрываемым вызовом. Он усмехнулся, поскольку прекрасно знал этот взгляд; даже не просто знал, а испытывал на себе не раз. Так смотрят сильные девушки, которым в минуту слабости не поверили, что они слабы.
— Я так надеялся поздравить Вас с днём рождения после этой контрольной на позитиве, а Вы… — продолжил Неверов терапию, граничащую с издевательством; выдержать границу между столь разными понятиями мог только он. — Что случилось?
— Егор вчера ночью пришёл поздно, пьяный и не один, — тихо проговорила Женя. — В смысле позавчера, конечно… Я столько брани в свой адрес не слышала, наверное, никогда и ни от кого!.. Я понимала, что должна куда-нибудь уйти, но мне было совершенно некуда деваться. Они стали трахаться с этой тёлкой прямо при мне, я только потом сумела убежать на кухню и сидела там до утра, даже когда они уже дрыхли в комнате. Даже думала грешным делом вены порезать, но смелости как-то не хватило… — она подняла полные тоски глаза, и это уже был совсем не вызывающий взгляд, а усталый и горький. — Вы думаете, я могла думать об этих Ваших производных после такой ночи? Или о датах, которые так любит Софья Петровна, на её контрольной?..
Александр Иванович с трудом подавил желание обнять девушку, боясь быть неправильно истолкованным ею. Хотя объятия утешения ей бы сейчас совсем не помешали.
— Вы вчера поговорили с Егором? — поинтересовался он. Женя энергично замотала головой. — Почему так?
— Он пришёл ещё позже, но на сей раз один и тихо. А я притворилась, что уже сплю.
— Зачем?
— Боялась. До сих пор боюсь.
— Такие вещи нельзя оставлять на самотёк. Если он не видит в своих действиях ничего предосудительного, то Вам нужно как-то решать проблему…
— А как? — почти выкрикнула девушка. — Что я могу сделать вообще? Беженка без гражданства с пенсией 3500 рублей, несовершеннолетняя, необразованная — кому я нужна? В шлюхи податься, разве что…
— Это точно не единственный выход.
— А что ещё?
— Поговорите с братом. Я надеюсь, что он раскается.
— И что? Типа я, как в Библии, должна возлюбить раскаявшегося грешного брата сильнее, чем если бы он был безгрешен? — со злой иронией в голосе спросила Женя. — Извините, но я так не умею! Моё хорошее мнение, будучи однажды потеряно, потеряно навсегда.
— Я знаю источник этой цитаты, — улыбнулся краями губ Александр Иванович. — Вспомните оттуда и другую мораль. Люди заслуживают второго шанса. Отказывать им в этом так же неправильно, как давать третий.
— Я чувствую, что у Вас с этим личные счёты…
— Не без этого, — отозвался Неверов, но раскрывать душу перед ней не стал. — Поговорите с Егором. Только Вы сами можете это сделать.
Когда девушка уже уходила, он окликнул её в дверях. Она остановилась и обернулась.
— С днём рождения, Евгения! — проговорил он. — Будьте счастливы!
Женя улыбнулась сперва саркастически, но потом эта улыбка стала больше похожей на искреннюю.
— Спасибо, Александр Иванович, — сказала она. — Если вдруг и стану, то только благодаря Вам…
Она вышла из школы, критически посмотрела на затянутое тучами небо и сухой асфальт и прикинула вероятность, что в ближайшие минуты пойдёт дождь. Несмотря на неутешительные показатели, идти на Ленинский проспект на троллейбус не хотелось, и Женя пошла через двор по диагонали, чтобы выйти на оживлённую магистраль как можно позже. В конце концов, даже если пойдёт дождь, это будет не так страшно.
На углу Ленинского и Доблести дождь таки застал Женю врасплох. Неожиданно её окликнула незнакомая девушка. Присмотревшись сквозь всё сильнее льющие струи дождя, Женя поняла, что всё-таки эта девушка ей знакома — это была та самая Алина Зернова, чей муж устроил Женю в школу.
— Если не торопишься, заходи посохнуть, — проговорила Алина, неопределённо махнув рукой в сторону углового дома. Женя решила принять приглашение, чтобы оттянуть возвращение домой. Они добежали пару десятков метров до подъезда.
— Ты здесь живёшь? — спросила Женя, когда они обе переводили дух внутри тёплого и сухого подъезда.
— Жила раньше, — ответила Алина. — Теперь время от времени гощу у мамы с бабушкой.
— Ой, мне так неудобно… — тут же замялась Женя, понимая, что сейчас ей как минимум предстоит знакомство с бабушкой Алины.
— Неудобно штаны через голову одевать, — повторила Алина любимую фразу бабушки, которая не переносила более литературного варианта глагола, и добавила аналогичную цитату от свекрови: — А ещё спать на потолке, потому что одеяло падает!.. Ты думаешь, что если быть скромной и удобной для всех, то люди к тебе потянутся? — Алина усмехнулась. — Ничего подобного! Они просто вытрут о тебя ноги и перешагнут.
Жене было нечего ответить на это. Она действительно в последнее время старалась быть для всех удобной, и позавчерашний загул брата был отличной иллюстрацией слов Алины об ошибочности этого подхода. Действительно, даже если ты живёшь за чей-то счёт, нельзя переставать быть собой. Оставаться собой нужно всегда. Помнить и о своих обязанностях, и о своих интересах. Забывая об одном, легко потерять себя насовсем.
Едва переступив порог старой квартиры, Женя ощутила, что её охватывает ностальгия — типовая планировка была один-в-один как у её родной квартиры в Луганске, только там дом с этими квартирами был всего пять этажей в высоту, а здесь — все двенадцать. В самой квартире, конечно, разнились обои, мебель, двери и даже люстры, но даже мимолётного сходства хватало, чтобы пробудить тоску по дому.
Бабушка Алины, Мария Алексеевна, окружила новую подругу внучки свойственным женщинам её возраста вниманием. Для любой бабушки принципиально накормить своих внуков и их друзей, так что на столе мгновенно появился какой-то суп — судя по цвету, это была неудачная попытка сварить борщ, который получился похожим на щи с малым количеством свёклы — а на плиту, в компанию к аппетитно шкворчащим котлетам на сковородке, отправился чайник.
Женя порадовалась, что из-за своего душевного состояния не пообедала в школе, иначе сейчас бы либо лопнула бы с первой же ложки, либо обидела бы хозяйку своим отказом.
(продолжение следует)
-----------------------------------------------------------------------------------------
Мою незамысловатую фэнтэзи-сказку можно прочитать на сайте author.today.
Мои опубликованные книги можно приобрести здесь.
Мой основной канал alexunited про математику и образование.
Мой второй канал про путешествия.
Мой канал в Telegram про математику.