Найти тему
Колодец Сказочник

Ёкай Душелов часть третья

Стоит перед Лилой ее сын, смотрит своими желто-карими глазами. Молча смотрит. Страшно. Не на мать родную, а мимо, словно Лила прозрачной сделалась, словно не она его звала и дозвалась. На Коэду смотрит Кешмет, замерев и ожидая указаний.

А у старой Даэ язык присох к нёбу, звука не выдавить, слова не сказать. Кроме глаз — зацепиться на теле сына не за что. Страшное, обгорелое мясо, сочащееся сукровицей и пахнущее огнем и начавшимся гниением. А поверх этого мяса кусками, клочками — кожа. чистая, здоровая. И не такая, как была у Кешмета. Другая. Чужая, цвета разного. Как из лоскутов собран Кешмет и стыки еще не срослись.

Кто сделал это? Кто сотворил такое с ее сыном? Лила не знает, что ей больше страшно — никогда не узнать, что же случилось, или услышать правду? Молчание Кешмета, или его голос?

— Говори, Кешмет. — эхом к мыслям старой Даэ отзывается ёкай. — Хозяин этого мира разрешил мне поквитаться с твоими убийцами. Ты знаешь, кто я?
— Моя душа принадлежит тебе, хозяин. — отозвался Кешмет, и голос его прозвучал глухо и невнятно, так, словно он не делал вдоха, прежде чем говорить. Лила вдруг поняла — он не дышит.
— Не совсем так. Половина твоей души — у меня. А вторая половина — в этой кукле, которую я отдаю твоей матери на хранение. Пока кукла цела — ты будешь жить в этом теле. Мы его восстановим, для этого есть множество способов. Когда кукла разобьётся — твоя душа полностью станет моей и я выпью ее как изысканный чай.

Держит Лила куклу в руках и перепуганный разум кричит в ее голове, что эту куклу надо разбить сейчас, сломать немедленно, что не должен обгорелый мертвяк ходить по земле. А сердце, глупое, материнское сердце, заходится от любви к сыну. Кем бы он не стал, каким бы он ни был. Что бы не потребовалось, чтобы вернуть ему дыхание и улыбку, услышать как поет его эрху. И сердце побеждает разум. Вздрогнув, прижимает Лила куклу к сердцу.
— Я спрячу ее так надежно, как только смогу, господин Коэда. Ни влага ее не коснется, ни мыши не доберутся, ни люди не отыщут. Будет жить мой мальчик, мой Кешмет. — истово шепчет Лила и глаза ее горят безумием.

***
— Мама... — глухо стонет неживым голосом Кешмет и тянет в ее сторону руки. Словно марионетке обрезали веревочки — падает на колени, и от резкого движения лопается и сочится страшное горелое мясо. Лила стоит, как вкопанная, пока чудовище ползет к ней по ковру, устелившему пол шатра. Это чудовище ее сын, и да будет она проклята, если побрезгует его болью. — Они забрали мою кожу, мама. Их было трое, они надышались дымом порошка, который делают в Черной Башне и ими овладело безумие. Их было трое, мама, а я один. Они меня полили бензином и подожгли. Они молодые, мама, они испугались и убежали... Одного я уже... нашел... Заставил... отдать мне кожу.

— Назови имена двух других и спи. — говорит Коэда, и Лила благодарна ему за этот приказ. Чудовище обнимает ее ноги, цепляется за юбку руками и причитает, хнычет, так, как хныкал бы ребенок, жалующийся матери на обидчиков.

Кешмет называет имена и замолкает на полуслове, проваливаясь то ли в сон, то ли в смерть.

***
— Ты слышала, Даэ? К нему прирастет только кожа его убийц. И мы должны их найти. А еще нам потребуется целитель, который сумеет остановить разложение и я, к счастью, одного такого знаю. Зовут его Карагым, он ведает живые деревья. Сок их наполнен магией жизни, и только Карагым знает, как его правильно применять. Я призову его.

Секунда и по мановению тонких пальцев с идеально отшлифованными ногтями открылся портал прямо посреди шатра. Вышел оттуда высокий, беловолосый и длиннобородый старик с посохом из белого дерева. Головой старик почти задевал потолок шатра и одет был в белую хламиду, расшитую золотыми символами магии жизни.

Защипало у старой Лилы глаза от исходящего от посоха света и увидела она, как болезненно щурится и сам Коэда.

— Зачем ты позвал меня, Душелов Изгнанник? Неужто опять хочешь моей помощи в своих черных делах?
— У меня есть дозволение самого хозяина этого мира. Мальчишка нужен ему живым, насколько это возможно. Он участвует в его колоде.

Долго смотрел Карагым на Коэду. Щурился, кривился, как от дурного запаха. Но лжи не уловил. Да и какой в этом мире безумец станет врать о воле Шута? Шут страшен в гневе, и присутствие здесь демона — тому доказательством, раз именно он нужен, чтобы покарать виновников.

— Ладно. Верю. Но будь добр, исчезни, пока я буду работать. Твоя аура сбивает с настроя.
— У нас с Лилой множество дел по добыче основного ингредиента для твоей работы, Карагым. Идем, Даэ. Время снимать кожи.